В эмиграцию
Халил Алиевич и его жена Викторина Михайловна, Буба и Вита, как их называли близкие люди, были математиками, кандидатами наук. В конце восьмидесятых ушли в бизнес, а в середине девяностых надумали эмигрировать. Выбрали Канаду, потому ли, что в Канаде государственными языками являлись известные им английский и французский, или на то были иные причины, не знаю. Только в один летний день Вита с шестнадцатилетней дочкой Верочкой поехали в гости к канадским друзьям. Почему в гости? Так ведь официальная эмиграция в Канаду была невозможна. Но если нет эмиграции, то нельзя взять с собой много того, что милые дамы хотели бы прихватить на чужбину. В частности, нельзя взять зимние вещи, потому как не сезон. Это сделал за них Халил, спустя немного времени отправившийся в США по приглашению своего друга. Погостив, и он направился в Канаду. Вы помните – граница между США и Канадой прозрачна, досмотры выборочны.
Халила выбрали для досмотра. Открывают большой его чемодан – мужские костюмы, сорочки, гардероб уважающего себя джентльмена. "Ваши вещи?" – спрашивают. "Мои", – отвечает Халил. Открывают второй чемодан, больше первого. А там женские пальто, платья, белье, все то, во что любит упаковывать себя прекрасный пол. "А это чье?" – интересуются таможенники. Здесь надо представить себе Халила – элегантный, обаятельный, харизматичный. Константину Сергеевичу Станиславскому доводится он внучатым племянником, так что искусство вхождения в образ у него в крови. На коварный интерес таможенников Халил слегка повел плечом, мило улыбнулся и застенчиво поведал: "Вы не поверите, но это тоже мое". Таможенники переглянулись и пожелали хорошей дороги. Вскоре семья воссоединилась.
"Я милицией доволен…"
В таежной зоне Среднего Поволжья посреди Марийской низменности течет река Малая Кокшага, несущая воды в великую русскую реку Волгу. С давних времен населяли те места свободолюбивые финно-угорские племена, именовавшиеся марийцами или черемисами. В 16 веке царь и великий князь всея Руси Иван IV Грозный, дабы воспрепятствовать многократно вспыхивавшим Черемисским войнам, повелел заложить на Малой Кокшаге город-крепость, в память чего город назван Царевококшайском. В советской действительности этот город стал столицей Марийской автономии и с конца двадцатых годов прошлого века носит имя Йошкар-Ола, что на русский язык переводится как Красный город.
Положенным образом Йошкар-Ола обрастала во времени всеми атрибутами столицы, чему немало способствовало перемещение туда в начале Великой Отечественной войны потребных для военных нужд заводов из западных областей страны. В то лихолетье на улицах города утонула в грязи, захлебнувшись, персональная лошадь директора одного из местных предприятий. Улицы постепенно замостили, а потом и вовсе закатали в асфальт. На провалах пешеходных дорожек воздвигли деревянные мостки на сваях. Появились кинотеатры и театр. И тогда в общем потоке всепроникающей культуры в Йошкар-Оле заработали вытрезвители.
Как, вы не знаете, что это такое? Большой толковый словарь Д.Н. Ушакова определяет вытрезвитель как "Учреждение санитарно-медицинского характера для вытрезвления пьяных". Людей, пьяных до невменяемости, свозят в эти заведения, где они ночуют. Не могу сказать, в какой мере вытрезвители являются отечественным изобретением, но в России первый вытрезвитель под названием "Приют для опьяневших" появился в 1902 году в городе Туле в целях борьбы с вырождением населения, его экономическим разорением и нравственной порчей. Штатный кучер вытрезвителя ездил по городу и подбирал попавших в поле зрения бесчувственных граждан, которых доставлял затем в вытрезвитель для оказания им помощи.
Спустя несколько лет через вытрезвители Тулы проходили ежедневно по триста и более человек. К тому времени во многих губернских городах страны существовали подобные заведения. На событиях 1917 года вытрезвители исчезли, чтобы возникнуть вновь через полтора десятка лет, вначале как заведения Наркомата здравоохранения, а с 1940 года – Наркомата внутренних дел. В советское время пьяных на улицах собирали наряды милиции и народные дружинники. Существовали привилегированные категории граждан, которых запрещалось помещать в вытрезвители.
Вместе с тем сложилась целая когорта соотечественников, для которых ночь в вытрезвителе стала нормой жизни. В 2011 году вытрезвители на территории России закрыты, что вряд ли следует рассматривать как следствие тотального сокращения алкоголизма в отечестве. Практика работы вытрезвителей при громких реляциях была довольно непривлекательной. Пришедшие в бессознательное состояние люди должны были получить там медицинскую помощь, пройти санитарную обработку и найти кров над головой и чистую постель. Услуги эти, конечно же, потом надлежало оплатить. Фактически медицинская помощь сводилась к беглому осмотру и фельдшерской помощи с приемами ускоренного отрезвления. Кров, какой-никакой, тоже был. А вот с чистыми постелями везло не всем. Нередко случались побои и ограбление беспомощных людей.
Но вернемся к упомянутой Йошкар-Оле. Годах в семидесятых постоянным клиентом Йошкар-Олинского вытрезвителя стал некий марийский поэт. Любил человек выпить, ну и что? А если случалось ему многократно ложиться на улице отдохнуть, приняв свою дозу, так организм же требовал. Милицейская перевозка его добросовестно подбирала и в вытрезвитель транспортировала. Тут случился очередной юбилей доблестной милиции. Поэт, естественно, по случаю праздника выпил и опять попал в вытрезвитель. Проспался и на следующее утро бодро попросил в вытрезвителе книгу отзывов. Удивляться не следует – во всех нормальных советских учреждениях книги отзывов были. Дали нашему герою книгу отзывов. И он оставил в ней такую искреннюю запись:
"Я милицией доволен, у меня претензий нет.
За хорошую работу шлю милиции привет.
А пить я буду и знаю наперед –
Моя милиция меня подберет".
Рассказывают, что стихи эти одна из местных газет перепечатала как пример хорошего тона для культурных жителей марийской столицы.
Радость музыканта
Я напрочь лишен музыкального слуха. Только не говорите, что так не бывает, ведь вот он я! Это даже странно, потому что прадед мой был профессиональным певцом, и у отца был абсолютный слух, и мама хорошо пела. Шестилетним повели меня родители в музыкальную школу учиться игре на скрипке. С легким сердцем завалил я вступительные испытания, и опять вольный стрелок. Ну, нет у меня музыкального дара!
К музыке обратился я позднее, в подростковом возрасте, когда юноши вступают в силу. Этот период у меня проходил сложно, в попытках осознать себя и смысл существования, в разгуле гормонов. От природы общительный, я стал стесняться своего растущего и жадного тела. Решил бороться с застенчивостью и пошел играть в оркестр народных инструментов. Выбрал домровый контрабас размером с большой стол.
По совместительству был то ли избран, то ли назначен старостой музыкального кружка. Я был горд и озабочен свалившейся на меня материальной ответственностью за семь десятков инструментов – домр, балалаек, мандолин и гитар. Первое наше выступление состоялось под какой-то праздник в местном клубе. Шли туда большой ватагой с инструментами – у кого крохотная пикколо, у кого маленькая прима или секунда, а я волок на плече здоровущий контрабас. Пришли, встали. Нас в оркестре человек шестьдесят, перед каждым на пюпитре ноты. Впереди руководитель и дирижер, славная учащаяся-выпускница музыкального училища. Руками взмахнула – начали. Я играю, стараюсь. Сыграл. Только дирижер руками еще машет, и все продолжают играть. Чтобы не быть в стороне, погнал я свою партию по второму разу. Почти закончил, когда все остановились. Мне бы еще совсем немного… Нам аплодировали.
Но однажды я все же сорвал на сцене подлинную овацию. Было это так.
Новогодний концерт в большом, мест на восемьсот, зале техникума. Я играю в эстрадном секстете, на сцене готовимся к выступлению. По случаю ремонта занавес снят, и наша подготовка видна сидящим в зале. Знаете расстановку музыкантов в секстете? На заднем плане с двух сторон – ударник и контрабас. Контрабас – это я. Ударник уже расположил свою установку, и я осторожно прислонил контрабас к стене. То есть не совсем к стене, потому что на заднике сцены стоял огромный, от пола, портрет Ильича. На портрете пристроен сверху транспарант с очередным обращением партии к народу. Поставил я свой инструмент и на зал оглянулся, гордо так – знай наших, сейчас заиграем. Вижу, реакция зала на нашу боеготовность не та, что-то они в зале задергались. Перевел взгляд на свой контрабас и с ужасом увидел медленно сползающий по Ильичу транспарант. Ударник наш, который на другой стороне сцены позади большого барабана стоял, это тоже углядел. Не сговариваясь, мы оба протянули руки и приняли в них падающее обращение партии. Как отрепетировано, четко и точно.
Ни до, ни после не получал я в свой адрес столько восторженных аплодисментов. Что ни говори, есть в работе музыканта радостные моменты.
Добавить комментарий