Елена Фролова
Пароль
Когда Толик был…Как сказать о лагере? Сидел? Сидят в тюрьме. Находился? Какое торжественное слово. Мучился? Ладно. Ограничимся констатацией. Когда Толик был в лагере, мне – не легче (легче не было никогда), но лучше было всё же либо с самыми близкими – им не надо было рассказывать, за что посадили моего мужа. Или же с совершенно чужими. Им и подавно ничего не надо было говорить. Во время работы было много отвлекающих вещей. Но когда наступал отпуск…Лежать на пляже носом кверху и думать, думать? Хорошо, что на заводе имени Жданова, где я трудилась в газете «Технический прогресс», бывали туристические путёвки. И я брала самые неудобные, на которые не было особенных претендентов, когда каждый день переезжаешь с места на место, когда всё время с сумками, с чемоданом, который ещё и не на колёсиках.
В такие поездки отправлялись обычно молодые работницы, одинокие женщины из бухгалтерии, библиотеки. Ни о чём серьезном разговаривать с ними не было нужды. Куда пойдём, где лучше (или, вернее, не так плохо) кормят, что купили.
В Краснодаре туристская база была где-то на отшибе. Вечером погулять негде, и девчонки уговорили меня пойти на танцплощадку. Я любила смотреть, как танцуют местные парни и девушки. В то время, как мы уже все ходили в брюках и узких юбках, у девочек во время танца развевались юбки-клёш, мальчики далеко отставляли руку и танцевали с серьезными лицами, как будто выполняли непростую повинность. Вот и теперь я забралась на задний ряд и приготовилась смотреть, но почти сразу поняла, что отсидеться не придётся. Ко мне шёл молодой человек в очках. Я всегда нравилась мальчикам такого типа, так что, сколько я ни смотрела в другую сторону, сколько ни пыталась спрятаться за впереди сидящих, ничего не помогло.
Сначала мы танцевали молча. Потом слово за слово. Заиграли модную тогда польскую песенку «Ой, пани-панове».
− Я видела Даля в спектакле «Вкус черешни» в «Современнике», где её поют, − сказала я.
−А я слушал её на концерте Камбуровой.
Елена Камбурова тогда, в семидесятом году была ещё так мало известна.
«Свой» ─поняла я. И хоть слегка обрадовалась, но больше испугалась. Почему-то сразу подумала, что придется услышать какую-то исповедь: юношеские переживания, может, любовная история. И молодой человек не заставил себя ждать.
−Может, пойдём погуляем.
−Пошли.
А дальше было то, чего я меньше всего могла ожидать. Мой новый знакомый учился на математическом факультете Московского университета, студенты организовали какой-то кружок по изучению той философии, которую у нас не преподавали. Конечно, нашёлся стукач. Друга его, руководителя кружка, затаскали в КГБ, их всех из университета отчислили, девушка, которую он любил, вышла замуж. А он переехал к родственникам в Краснодар работать, заниматься на вечернем. И такая тоска, и такая сейчас безнадёга.
−Неправда, − ответила я, − вы на воле.
И рассказала про Толика. Впервые я говорила о своей боли так отстраненно, для него.
Мы долго, до поздней ночи гуляли. Забыв о своих делах, он расспрашивал меня о лагере, о товарищах Толи по судьбе.
А когда завтра утром мы садились в автобус, чтобы ехать в следующее место по нашему маршруту, бегом, запыхавшись, подбежал этот мальчик в очках и вручил мне самый большой букет, который смог достать.
***
Анатолий Бергер
Двустишие
Когда настанет Страшный Суд,
Сегодняшних убийц найдут.
03.03.2022
В этом марте пахнущем кровью
Добавить комментарий