Имея многолетний опыт публикаций блогов и рассказов в разных странах, хочу поделиться впечатлениями об отношении ко мне как к автору. Не берусь судить о других авторах и журналах (да я и не знаю ничего об этом), а только высказываю своё личное, субъективное мнение.
Перешагнув за 80, уже не боишься первого порыва, который самый благородный. Ко многому относишься сдержанней и «без излишнего энтузиазма». Чаще проверяешь: «а что это опубликовано в этом журнале?» – и не потому, что в нём много твоих публикаций, а потому, что память плохая. Сильно упрощает отношения с редакциями бесплатность публикаций. Они тебе ничего материального не должны, и ты им можешь высылать своё «духовное», а можешь не высылать. В обоих случаях можно не проверять свой банковский счёт. (Если он у вас есть.) Прошли те времена, когда приславший «материал» в редакцию приходил за деньгами и на ответ секретаря «редактора нет на месте» спокойно говорил: «ничего, я подожду» – и, сняв ботинки ложился на диван у двери в кабинет редактора. В те далёкие времена поэт мог объяснить величину требуемого гонорара тем, что он это стихотворение писал действительно только 20 минут… и всю предыдущую жизнь. Сейчас можно даже представить справку на гербовой бумаге, что трудился не только эту жизнь, но и две предыдущие – всё равно ничего не получишь.
Разумеется, и в наше время есть поэты и писатели, труд которых ценится и оплачивается, но это настоящие, признанные «труженики пера и клавиатуры». Я про них не говорю, их немного, и они это заслужили. А нас, пишущих «для себя» (с надеждой порадовать и других), «в стол», а чаще всего «под стол» (в мусорную корзину), нас не счесть, имя нам легион. Я пишу из тщеславия и самовлюблённости (любовь зла – полюбишь и себя, козла). В разговоре я могу сказать, что послал «материал» в известный журнал. Что журнал меня послал, не ответив, я умалчиваю. Мы знаем себе настоящую цену и потому через день-другой забываем: «присланный Вами материал не принят редакцией».
Но такой ответ можно получить только из редакций журналов зарубежных. А в нашей величавой стране, идущей особым путём, редакции журналов не опускаются до такого уровня и хранят многомесячное молчание. Самые воспитанные (например, журнал «Аврора») сразу сообщают, что рассказ принят к рассмотрению, но, «к сожалению, в связи с нехваткой кадров, редакция не имеет возможности вступать в переписку с авторами отказанных рукописей».
Это очень удобная позиция: приписать «собеседнику» то, чего он не говорил и не помышлял, и тут же отказать ему в этом. «Мы вам ничего не приписываем». – «Но это вы написали о невозможности вести переписку в случае отказа2. А я и не просил никакой переписки и даже не упоминал о ней».Почему меня сразу ставят в разряд обвиняемых «желающих вести переписку»? А в Хартии Вольностей 1512 Великой страны Британии сказано, что человек может быть признан виновым «только по решению суда». Это позаимствовано и внесено и в нашу Конституцию.
И неизвестно, сколько времени ждать, чтобы понять: «оставь надежды, всяк туда писавший». Автор не знает, может быть, в редакции читают-перечитывают, оторваться не могут, а может быть, читают между строк – всяко бывает. И живёт автор в «подвешенном состоянии» неопределённое время. Автору достаточно намёка: «Рассказ не принят», «Рукопись не принята», и он всё поймёт. Такое сообщение займёт у секретаря редакции не более трёх минут. За восьмичасовой рабочий день с обеденным перерывом можно «осчастливить» полторы сотни соискателей. А через два дня работы секретаря можно вылететь всей редакцией, например, в Турцию. На отдых.
Если же у редакции есть желание отметить особо кого-нибудь из авторов, то можно написать что-нибудь типа: «Ваши стихи бьют наповал. Ищем жертву». Или: «Вы пишете, что ваша поэзия – это хлеб для вашей души. Не следует употреблять столь много чёрного хлеба – это может плохо сказаться на желудке вашей души». Или ещё: «А вы не пробовали не писать? – у вас должно получиться!».
А из журналов Германии, Канады, Америки, Австралии мне приходят сообщения, что при рассмотрении материала мне обязательно сообщат о любом принятом решении. В некоторых журналах решение принимается голосованием: каждый член редколлегии читает материал и имеет один голос, включая Главреда. То ли у них с кадрами нет нехватки, то ли они ещё что-то знают и соблюдают. И что уж совсем невероятно, может быть, они имеют уважение к себе, которое начинается с уважения других.
(Имею две попытки в Питерский журнал «Аврора» с большим сроком «неответа-отказа»). За какие-то пять-семь лет после обращений в десяток отечественных журналов мне удалось опубликовать только один рассказ в журнале «Новая Литература». Из редакции журнала пришло большое количество инструкций, по прочтении которых хотелось встать по стойке «смирно!», сделать поворот через левое плечо и… выйти погулять на свежий воздух. Одобрил журнал и второй рассказ. Я выслал в редакцию фото и краткую биографию. В ответ получил неопределённость в виде молчания. Вероятно, не подхожу по анкетным данным или «рожей не вышел». Опубликовал этот рассказ в зарубежном издании.
За общий период у меня было около сотни публикаций в зарубежных журналах в шести странах. Мне неизвестно, по каким критериям я не подхожу в отечественных редакциях. Я пишу по принципу, определённому Вадимом Шефнером: «Для себя пиши, для своей души – и тогда тебя все поймут». А врать самому себе – последнее дело. И если бы я писал не для стороннего читателя, а только для своей семьи от дедов до внуков – я бы не изменил ни слова. И патриотизм я определяю, как его понимал Лев Николаевич Толстой: государственный патриотизм – это рабство. Патриотизм – это честное отношение к своему государству с его достижениями и недостатками. Патриотизм для прикрытия личных интересов – есть не что иное, как «последнее прибежище негодяя». Это высказывание англичанина Самюэля Джонсона введено в русский язык Львом Николаевичем Толстым. Надеюсь, Лев Николаевич ещё не признан в нашей стране «иностранным агентом?». А философия: «есть только моё мнение и – неправильное», не только ущербно-примитивная, но и вредная с пагубными последствиями. Боязнь критики – признак большой психической проблемы.
Найти электронный адрес редакций российских журналов непросто, а порой и невозможно. Это особый вариант «самоуважения» журнала к себе и глубокое «уважение» к потенциальным авторам. Мания величия идёт от комплекса неполноценности и равна ему.
А свою первую публикацию в журнале я отлично помню, хотя уже прошло 57 лет. Нельзя сказать, что это было моё желание. Нет. Мне просто приказали собрать данные и поехать из Мурманска в Москву, в институт атомной энергии, – и там мне помогут, подскажут, направят и, если нужно, поправят. Я много тогда узнал. Оказывается, публикации в журнале «Атомная энергия» редко бывают подписаны автором-одиночкой. Должен быть коллектив. Мне так и сказали: «Сколько вам лет? Двадцать четыре? И вы хотите опубликовать статью под личной подписью?». Я оправдывался и говорил, что ничего подобного я не хочу, что я хочу обратно, домой, в Арктику, на свой атомный ледокол, и просил простить меня. Меня простили, и статья «Дозы облучения работников центрального отсека атомного ледокола «Ленин» за первые пять лет эксплуатации» вышла в августовском номере за 1963 год. Было ещё трое соавторов. Фамилии стояли по алфавиту. Я значился последним.
Я и не заикался об оплате, но для просвещения мне сказали, что, если бы я, к примеру, был колхозником, но написал бы статью, которую бы принял журнал «Атомная энергия», то мне-колхознику заплатили бы. А так как это моя работа, то публикация в этом журнале – это и поощрение для меня и награда.
Второй раз меня угораздило написать небольшую заметку в Сочи в газету «Черноморская здравница». Заметка была о том, что человек в цветной рубашке с пальмами не обязательно «падший стиляга» – он может быть простым советским комсомольцем с оплаченными членским взносами. Я написал, отослал, уехал и забыл. Но «награда нашла героя». На Мурманском почтамте мне вручили перевод на… бутылку водки. Я в то время «сидел на биче» в ДМО (доме межрейсового отдыха – гостиница для моряков) в ожидании прихода ледокола из Арктики. Вы никогда не сидели на «биче»? Вы много потеряли и многого не узнали. «Бич» от англ. beatch – «берег», сидит или в ожидании родного парохода из рейса, или ждёт, когда его направят в отделе кадров на какой-нибудь пароход. Были «бичи-наставники», сидевшие на «биче» по многу месяцев. Один из них «Миша-писатель» по-пьянке кричал: «Всех попишу, суки! (На блатном жаргоне «попишу» - «порежу ножом»).
Платят «бичу» 75% от оклада. И все помнят бичевской фольклор: «Солнце встало выше ели, а «бичи» ещё не ели» и: «Как «бич» не бьётся, но к вечеру нажрётся». «Голодный «бич» страшнее волка,/ А сытый «бич» смирней овцы / И не дождавшись в кадрах толка / Голодный «бич» «отдал когцы». В тот вечер на вопрос «приход какого судна отмечает ДМО?» «бичи» гордо отвечали: «Гонорар пропиваем!».
Поняв значимость и реальную стоимость своего писательского дарования, я сделал перерыв. На 46 лет.
Выйдя в 70 лет на пенсию, я продолжал слушать «вражьи голоса». Однажды, не помню по какому поводу, я написал заметку на «Би-би-си». Мне ответили. В итоге я начал вести «Блог пенсионера». Для меня это было неожиданно и невероятно. Мне сообщили, что по законам Великобритании любой труд должен быть оплачен. Я написал, что согласен на безвозмездное сотрудничество. Вероятно, в редакции приняли это за излишнюю скромность и мне за каждый блог отправляли на мой счёт 50 долларов. Удивило не только это. Если в моём тексте что-то исправлялось или уточнялась цитата по оригиналу – мне сообщалось об этом и спрашивалось моё согласие. В канун Нового года я написал, что сотрудничество со мной продолжается, возможно, из нежелания меня обидеть, но я готов… В ответе высказывалось пожелание продолжать наше общее дело.
Девиз редакции: «Мы можем заблуждаться, но никогда не врём».
Удивило и порадовало «продолжение» публикации блога «Чудеса бесплатной медицины» о наглом обворовывании пациентов глазной клиники в Петербурге, Учебный пер., 5. На ужин давали две ложки каши и 100 мл. кефира. Здесь же можно было купить литр кефира за 100 рублей, литр молока за 100 рублей, две пачки вафлей за 100 рублей, или пообедать за 450-500 рублей. Врачи обедали отдельно за закрытыми дверями. (Это было 10 лет назад.) Оказалось, что кто-то блоги читает и даже предпринимает соответствующие действия. Я позвонил лечащему врачу – она отказалась со мной разговаривать.
Поделился я рассказом своим с редакцией газеты «Петербургский дневник». Рассказ был о путешествии за четыре моря… в отпуск. Нас было пятеро с атомного ледокола «Арктика», и мы добирались с Чукотки попутными судами из Восточно-Сибирского моря домой, в Мурманск. Рассказ назывался «Хожение за четыре моря». Повествовалось о перипетиях этого путешествия длиной в десять суток. Выйдя на причал в Мурманске, мы не могли пройти ста метров без отдыха. В пароходстве, при оформлении отпуска, сказал нам кадровик: «Ну что, теперь вы поняли, как «широка страна моя родная?». Корреспондент газеты «переработал» рассказ с заключительной фразой: «Радостно было сознавать, как широка страна моя родная».
Жду ответа из «Авроры». Вдруг повезёт? Вряд ли. Прошло три месяца тишины.
Из журнала «Эдита» (Северная Вестфалия):
1. «К сожалению, ваш очерк не подошёл. Все известные факты, но вот чего нет и что было прежде – вашей заинтересованности в происходящем».
2. «История ваша о кино всем нашим понравилась, однозначно берём».
Из Канады: «Весенний номер журнала «Новый Свет» 2021 вышел для печати». (С моим рассказом).
Из Америки, журнал «Чайка»: «Следите за публикациями. Дадим сегодня».
Добавить комментарий