Сингл уездного масштаба[1]
Первое подозрение, что праздник открытия памятника древнему полководцу будет, что называется, вывернут наизнанку, закралось, когда за пульт для фонограммы на небольшой площади встал гибкий, как пружина, парень с редкими блестящими кудрями до плеч в модном белом костюме, широкополой шляпе и черных очках.
И действительно: точно в назначенный час, вместо утвержденного администрацией ритма метронома, – раздалась… громкая перкуссия, а вместо ожидаемого мажорного темпа военного марша зазвучал... ре-минор. Еще десяток секунд – и после первых слов песни с характерным рычанием стало окончательно ясно, что звукооператор врубил… хитовый американский сингл. Нарочно он это сделал или тюнинг испортился – никто пока не знал, но, удивленная подменой, массовка словно разделилась надвое: на правой стороне площади, где стояли в ряд «лучшие люди города», стали обеспокоенно переглядываться; а на левой подвижные тинейджеры в джинсах сначала захихикали, а затем неистово… зааплодировали.
Явное нарушение «либретто» открытия памятника было быстро ликвидировано, и из динамиков зазвучал все же запланированный музыкальный пафос. Однако толпа была уже возбуждена, а праздник фактически безвозвратно испорчен: исчезла подобающая этому случаю торжественность момента; мысли невольно перемещались куда-то «за океан»; а городские чиновники, казалось, прошли к памятнику… «лунной походкой».
Невесть откуда взявшаяся «чуждая» музыка свела практически на нет пафос губернаторского спича, читавшего заранее подготовленный текст, в то время как в ушах подростков, похоже, «стучало» из той самой знаменитой песни-«ошибки» по-английски: «наплевать на нас»… «не сломать меня»… «не убить меня»… «устал быть жертвой стыда»… «если б Рузвельт был жив»… Спикер, понимая это, кажется, совершенно сник, хотя и был поддержан жидкими хлопками ветеранов.
Дальше – больше. После губернаторской речи по сценарию вновь должен был зазвучать финишем тот же национальный марш – аккурат перед возложением венков, однако парень в белом допустил повторный срыв: на этот раз вместо бравурного марша послышались аккомпанемент барабанов и финальный возглас певца-американца.
После такого «попурри» с тяжелыми битами сальвадорской музыки хихиканья левых переросли уже в откровенный хохот.
Праздник был испорчен. Начальство спешно ретировалось с площади, по живому коридору, словно гантлетом – прогоном сквозь строй, «сквозь перчатку». Выставленные в охрану местные милиционеры вмиг будто разделились на городовых и полицейских: первые ждали наказания за инспиратора, вторые, похоже, «спрятали голову в песок», втайне ухмыляясь выходке звукорежиссера. Но и те, и другие чувствовали, что после этого события старого «хоровода» на дискотеках городка уже не будет.
Завершающее торжественную церемонию возложение цветов к скульптуре полководца местным «электоратом» произошло гораздо стремительнее «начальственного» и чуть было не перешло в… аэробику. Люди будто почувствовали себя гражданами бразильского Рио. Какой-то «донье» удалось даже проникнуть сквозь охрану, чтобы обнять героя дня – диджея, который принялся пританцовывать, обнимая ее. «Майкл, им наплевать на нас!» – закричала женщина.
…Надо заметить, что расизмом в этом городке никто не страдал – потому как раса тут была одна; не было здесь и геноцида; а вот голод семьи в местных фавелах в середине 1990-х иногда возникал. И потому чудом залетевшая в эти «дебри глобализации» песня-протест стала еще популярней: ее напевали продавцы на оптовых рынках, «бэби» в школах, ее пели отпрыски губернатора и мэра, распевали заключенные в городской тюрьме; ритмы песни неслись с балконов старых домов… С приходом популярности песни в игрушечных магазинах исчезли барабаны, а ее название наносили краской на стены домов...
Ну а что же диджей? Губернатор и мэр благоразумно решили не клеймить его непечатной лексикой и великодушно простили парня за смелый «трек в ротацию» – никому ведь не хочется, чтобы собственный позор стал достоянием гласности всей провинции. К тому же приближались муниципальные выборы, которые не следовало осложнять решением замысловатого «кроссворда», да и вообще: опасно выглядеть аутсайдерами в музыке.
Случай с двумя нашумевшими музыкальными срывами имиджу городка, как ни странно, нисколько не навредил, – напротив, местные гиды с удовольствием рассказывают туристам эту забавную историю о «песне номер один», рукой указывая то на трущобы, то на вопиющую роскошь соседствующих с ними дворцов местной элиты, добавляя при этом, что «рабы отличного ритма всегда становятся владельцами свободы».
Повзрослевшие «тинейджеры» утверждают, что собрали деньги на установку рядом со скульптурой полководца памятника Майклу Джексону – «за его песни, завоевавшие сердца от фермера Ирландии до уборщицы туалетов в Гарлеме».
Клуб тети Зои. Из воспоминаний о 1990-х
Сначала в городке появился общественный факсимильный аппарат. Затем – новенький настольный компьютер с клавиатурой и процессором. Позже к чудесам заморской техники присоединился струйный принтер. А потом хозяйке этих приобретений выделили аж комнату в музее искусств – со стеллажами для зарубежных справочников и учебников. И уже буквально через неделю повалил народ – в основном студенты местного универа, почему-то преимущественно будущие экономисты и зарубежные филологи.
«Корпус мира» знал, что и кому дарить в Бухаре. Общительная волонтерка-американка – ну никак не похожая на разведчика из советских фильмов – добилась всего этого для своей подруги, такой же коммуникабельной, – бывшего экскурсовода Зои, умевшей находить общий язык даже с самым злобным посетителем. Там у них, в США, подобное хозяйство, скорее всего, не стоило денег и, наверное, уже выходило из моды, а тут местная молодежь буквально выстраивалась в очередь, чтобы посмотреть, как загорается факс, как он начинает стрекотать, заглатывая письмецо или выплевывая из себя космические послания. Да, в ректоратах факсы уже были, но они сразу становились недоступным символом вузовской власти.
В музейной комнате стало совсем уже тесно, и тетя Зоя добилась выделения ей в самом сердце старой части городка… небольшого двухэтажного особнячка; говорят, раньше в нем жили горвоенкомы, пока их не приютили благоустроенные, с душем и туалетом, хрущевки. Второй этаж нового пристанища тети Зои предназначался для кабинета и небольшой гостиной, а на первый можно было спуститься по крутой, столетней давности деревянной лестнице прямо в зал с рядом компьютеров… для электронной почты. Виртуальное общение – это было уже слишком!
«Емеля» разделила городок надвое: с одной стороны, – почтальоны, вековые любимцы и чудаки, сразу почувствовавшие угрозу своему существованию и радовавшиеся, как дети, каждому отключению света, а с другой – золотая молодежь, уже не удивлявшаяся своему мгновенному перемещению в любую точку земного шара без хлопотных поездок и писем. Были, конечно, и третьи, не считавшие себя регрессистами, но пока не дерзнувшие перейти от пепси – к файлам, браузерам, килобайтам…
Тетя Зоя, всегда улыбчивая и добродушная, – сама из того самого горбачевского поколения американского шипучего напитка – смогла каким-то особым чутьем приноровиться к новым реалиям и превратить эту, на первый взгляд, необычную точку интеллектуального бизнеса в настоящий клуб. Причем по новомодной технологии: активно и непринужденно дискутируем, сами выбираем проблемы и сами же находим их решения. Все было логично: на первом этаже молодежь набиралась от остальной планеты прогрессивного воздуха, а на втором – подливала горючего в многозначительные, иногда за полночь разговоры. Это был пока не Сорос со своим «открытым обществом и его врагами» – он пришел двумя годами позже, но дискуссии логично приводили к мысли об источниках финансовых вливаний, и в особняке была создана… грантовая комиссия.
Денежки Дяди Сэма оказались в городке очень кстати. Местная молодежная политика безнадежно прогнила, она была уже не способна залатывать дыры, и, как бы власть ни хорохорилась, все рушилось, люди целыми подъездами уезжали в США, Европу, Израиль, Россию. И вот по причине такой бедности студенты стали привыкать к новому образу существования от тети Зои. Возобновились почти забытые капустники в пригородных лагерях с диспутами и словесными баталиями. В особняке запели барды. Проводились тренинги с кофе-брейками. За все это платили американцы долларами в конвертах, постоянно напоминая однако, что Америка не богадельня и не собес и вполне можно научиться существовать, зарабатывая своим умом.
Тетьзоин клуб просуществовал еще немного, пока налоговики не прикрыли его под странным предлогом.
К чему эти провинциальные воспоминания почти тридцатилетней давности о захолустном городке?
«Клубы тети Зои» вроде кажутся сегодня учреждениями нонконформистов, но они, кроме всего прочего, выстраивали иную, простую, модель поведения в новом мире, пестовали или восстанавливали культурный слой, достижимую мечту, заставляли верить в лучшую жизнь, учили жить не в коммунальной квартире, а в монастыре собственного духа, что, кстати, было гармонично и с мусульманским суфийским учением.
Многое из таких клубов – особенно культуру дискуссий и уважение к чужому личному пространству – можно было бы перенести и в нынешний день…
Тайная комната
Когда в школе впервые появилось радиооборудование, никто точно не знал. Старик в сторожке доказывал, что оно стояло тут еще со времен войны, когда школа находилась в переулках Старого города, имела подвал-бомбоубежище и была надобность объявлять воздушную тревогу.
Но ведь после войны прошло двадцать пять лет и школа никак не могла продолжать использовать довоенный инвентарь! Выпускники постарше утверждали, что радиобарахло было завезено горвоенкоматом, когда на СССР напали китайцы, – и версия эта казалась более правдоподобной. Двери радиоузла («радиорубки») постоянно заклеивались свежими бумажками с подписью военрука-лейтенанта, а ключи никогда не хранились у вахтера.
Между тем самого лейтенанта тут практически не видели – дверь открывалась приблизительно раз в месяц, и в узкой, задраенной плотной шторой комнате среди обилия амперметров, переключателей, проводов и прочей ерунды можно было увидеть… суетливый силуэт физика. Значит, додумывали самые мудрые школьники, этот хлам, скорее всего, предназначается для внеклассной работы, ну, например, для занятий радиокружка…
Как бы то ни было, но однажды (кажется, в ноябре 1976 года) в комитете комсомола школы решили «оживить» работу радиоузла. «Надо совсем немного: отчеты про нашу работу и раз в неделю, например, в понедельник на большой перемене, подтягивать ребят из радиокружка дворца пионеров», – сказала мне комсомольский вожак Наташа, передавая, очевидно, поручение своего куратора – организатора внеклассной работы Маргариты Николаевны.
И уже на следующий день дверь в тайную комнату впервые открылась ключами физика прилюдно.
Через висевший над входом динамик, собравший кучу детей, раздался сначала небольшой треск, а потом прорвался и голос, звучавший около двадцати минут:
– Внимание! Говорит школьный радиоузел. Передаем школьные новости…
Успех был ошеломляющий!
Передачи раз за разом ласкали уши учителей и учеников около месяца, пока в помощниках у меня не оказалась одноклассница Лена – сестренка экскурсовода из местного «Интуриста». Она-то и надоумила меня «разбавить скучную школьную дребедень международными новостями», предложив среди прочего сообщить детворе о суперновости… обмене чилийского коммуниста Луиса Корвалана на советского диссидента Владимира Буковского, что я по простоте душевной и сделал, не подозревая тогда про существование этой самой страшной государственной тайны.
Надо было видеть произошедшее позже...
Директора срочно вызвали в горком партии, вслед за этим Маргарита Николаевна потребовала от Натальи все комсомольские протоколы, из школьной учительской с портретом Корвалана на стене весь день несло корвалолом, а дикторскому дуэту сообщили, что «радиопередач, к сожалению, больше не будет».
Позже в школьном комсомольском комитете нам объясняли прекращение «радиовещания» так: «В городе развелось много радиохулиганов, недавно вот украли магнитофон из радиорубки, и в горкоме комсомола поэтому приказали все школьные радиоузлы немедленно закрыть». Поверить в это было трудно: школ в городе насчитывалось десятка два, а радиоузел был только в нашей.
Бедная Маргарита Николаевна! Она, наверное, была уверена, что горе-дикторы ограничатся перечислением собранной макулатуры и металлолома, ей и в страшном сне привидеться не могло, что оживленная ее стараниями радиорубка преподнесет сюрприз… в виде «адептов чилийского диктатора Аугусто Пиночета» в узбекской школе!
Военрук был слишком бестолков, чтобы вникать в политические тонкости, физик наверняка изначально был равнодушен к почившей в бозе радиопередаче, а сами радиослушатели тогда могли только гадать про причину произошедшего.
Тайная комната вновь была закрыта. И больше, как рассказывают, никогда не открывалась.
Добавить комментарий