Милый Федор Белкин. Вернувшись с войны, жил в Подмосковье и отказывался получить жилплощадь в Москве (которую ему предлагал Е. М. Винокуров, одно время состоявший в комиссии по улучшению быта писателей). Федор отвечал сурово: "Картошка своя!" Был большим почвенником. Во время борьбы с космополитизмом даже перегнул палку, на собрании писателей заявив, что Пушкин никогда не был русским национальным поэтом. Всё же всё сходило с рук и было в струю. Его стихи успели войти в двухтомную антологию русской советской поэзии, выпущенную к 40-летию Великого Октября (стихи о сидящем на заборе петухе, супруге двух тысяч жен, приходится признать, хорошие, выразительные; их много позже Евтушенко включил в свою антологию. И правильно,на мой взгляд...). Но погубило Белкина телевидение, хоть и было в зачатке. Его, как видного поэта, пригласили участвовать в одной из первых литературных телепередач (едва ли не первой поэтической). Соблазн! А телеэкраны были крошечные - в половину коробки для обуви. Но и этого размера хватило для того, чтобы одна женщина из Белоруссии опознала Федора Белкина как провокатора (в самом начале войны он перешел на сторону врагов и обучился в школе абвера). Засылался он в партизанские отряды, чтоб их выводил на немецкие засады... Последовали моления видных литературных друзей Белкина (в сущности, его единомышленников), помиловать поэта за даровитость. Тщетно! Еще была свежа память войны. 25 лет Колымы (может быть, и это было дано со снисхождением к даровитости, не знаю...). Книги, конечно, были изъяты из библиотек и магазинов. Однако, страна велика и ведь за всем не уследишь (и компьютера не было). Я в конце 70-х годов , находясь в Калининграде, купил два сборника Федора Белкина. Библиографическая редкость, что ни говори.