1. Старая фотография
«Курица – не птица, Куба – не заграница…» И обидного в этом ничего не было: так в те далёкие времена говорили не только про Кубу, а вообще про весь соцлагерь. Весь мир тогда был поделен на две части и выкрашен в два цвета: черный и белый. Две системы, два пути развития – коммунизм и капитализм – изо всех сил доказывали друг другу и всему остальному человечеству, что один из них хороший, а другой – плохой, называя хорошим, конечно же, себя. Шла Холодная война, которая в 1962 году едва не закончилась ядерной катастрофой. Но! Несмотря на непримиримые разногласия и постоянные военные конфликты, два главных антагониста и антипода, СССР и США, существовать друг без друга не могли. Надо было как-то жить, как-то существовать, и моряки были одним из немногих связующих звеньев между этими двумя мирами. И своим глазами видели разницу между уровнем жизни «там» и «здесь», и очень часто «социализм с человеческим лицом» демонстрировал «звериный оскал капитализма»…
Вот уже десять дней судно торчало на рейде Гаваны: в порт не пускали по каким-то неведомым причинам, и на рейде скопилось порядка двух десятков судов из разных стран мира. Куба жила в жесточайших условиях блокады и изоляции, которые острову Свободы организовали американцы после кризиса 1962 года. В стране царила нищета и карточная система, но кубинцы, люди свободолюбивые и жизнерадостные, не унывали: работать они не очень любили, а больше предпочитали плясать пачангу или покуривать сигару, укрывшись от палящего солнца где-нибудь в тенёчке. Да и на фига, спрашивается, работать, если Советский Союз обеспечивал Кубу всем необходимым для строительства социализма под руководством лидера революции Фиделя Кастро. Русские давали всё: от продуктов питания до подводных лодок, получая взамен в основном сахар-сырец. Фиделя на Кубе любили и уважали: любили так же искренне, как жутко боялись его младшего брата Рауля. Он отвечал за безопасность как самого Фиделя, так и всей Республики в целом.
На палубе судна в несколько рядов стояли тракторы «Беларусь», а в трюмах укрывались микроавтобусы «Мерседес» и другая несоветская техника. Экипаж бездельничал: ловил рыбу, загорал и купался в бассейне. В каюте капитана уже неделю безуспешно решали один и тот же вопрос: как бы объегорить кубинцев и прорваться в порт? Традиционные методы борьбы с саботажем в виде подношений различных дефицитов не работали, и тогда Секонд рассказал старую историю, случившуюся лет пять назад у них на судне, когда он был ещё четвёртым помощником.
«Мы разгружались на «гребёнке» (это такой причал в Гаване, в форме двусторонней расчёски), и всё было нормально, пока бригада докеров не прекратила работу. К капитану вразвалку подошёл мускулистый латинос и сообщил, что работать за эти жалкие гроши, что им платят, они больше не намерены. Капитан позвонил в наше посольство (о чём он впоследствии очень жалел) и пожаловался. Из посольства ответили, что они немедленно примут меры и разберутся.
Через пару часов к борту судна подкатили два старых американских джипа, и из них горохом посыпались вооружённые автоматами Калашникова мордовороты. Из переднего джипа выбрался Рауль Кастро в полувоенной форме зелёного цвета и с огромным чёрным пистолетом в кобуре на портупее. Бригаду докеров, всего человек двадцать, выстроили в ряд, и Рауль минут десять толкал им речь, неторопливо прохаживаясь вдоль строя. Потом ткнул пальцем в грудь одного работягу, потом другого – головорезы оттащили их к стенке пакгауза, идущего вдоль всего причала, и… расстреляли. Да, да – расстреляли!!! Без суда, следствия и прочей демократической дребедени.
Рауль поднялся на борт судна, в изысканных выражениях принёс капитану свои извинения и заверил его, что больше проблем с выгрузкой не будет. И напоследок сфотографировался с офицерами экипажа «на память».
Вот так и родился коварный план…
С утра капитан связался по УКВ с портовыми властями и попросил прислать на переговоры лоцмана. Лоцман, дородный сеньор в белом костюме, прибыл к обеду и был препровождён в капитанскую каюту. Капитан угощал прибывшего прохладительными напитками и интересовался ходом социалистического строительства. В разгар беседы Секонд постучался в незакрытую дверь каюты капитана со словами: «Нашёл, Николай Петрович! Вот она – всю каюту перерыл, а нашёл!» И протянул капитану фотографию, на которую капитан насмотрелся ещё вчера вечером. Капитан со скучным выражением лица принял из рук Секонда фото и сделал вид, что внимательно её рассматривает.
– Вот я, вот наш капитан… – водил Секонд пальцем по фотографии, склонившись к капитану.
Лоцман тоже заинтересовался снимком, и капитан передал фотографию ему. Лоцман брезгливо, двумя пальцами, взял фото, пригляделся, и глаза у него полезли из орбит, сигара вывалилась изо рта, а на могучем лбу выступили крупные капли пота.
К вечеру судно стояло у причала и разгружалось…
2. Уходя – уходи
Всё уже позади: попрощались с жёнами и детьми, у кого они были; с друзьями, подругами и родственниками; уехали погранцы; отработала таможня, – судно надолго уходило в рейс, имея рейсзаданием переход в балласте до Ливерпуля. Там погрузка металлолома и переход через полпланеты в Индонезию, а дальше – пока неизвестно. Экипаж в полном составе на борту и даже относительно трезв.
– Отдать швартовы! – скомандовал капитан.
Отдали носовые, отдали кормовые, и всё – поехали!..
Через сутки радисты приняли радиограмму из пароходства: вернуться в Ленинград, загрузиться углём, отвезти его в Роттердам и только потом – в Ливерпуль. Может быть, это и покажется странным, но никто не обрадовался – примета плохая. Скрепя сердце вернулись: отшвартовались в Угольной гавани и сразу же приступили к погрузке. В принципе, можно и домой съездить – погрузку должны были закончить только завтра к вечеру, но чревато это – ох, как чревато! Почти все это понимали и никуда ехать не собирались, но семеро смелых, точнее, безумных всадников без головы отправились по домам к любимым жёнам и подругам.
«Кретины!» – так охарактеризовал этот необдуманный порыв своих подчинённых опытный капитан, когда старпом доложил ему о том, что семь человек убыли на берег. Мобильных телефонов тогда ещё не было, а на судне, ввиду кратковременной стоянки, телефон устанавливать не стали: мужики полезли в берлогу медведя без предупреждения…
Денис смотрел на светлые волосы своей жены, разметавшиеся по подушке: лысый череп своего заместителя на соседней подушке он старался не замечать, но это было непросто. На часах около двух часов ночи, и любовники спали, а Денис стоял у них в ногах, и сердце его обливалось никому невидимыми слезами – тяжёлыми, как двухпудовые гири. Постоял-постоял, тихонько развернулся и пошёл на цыпочках из спальни: в прихожей тупо уставился на три белые хризантемы, изломанные у него в потном кулаке. Осторожно положил их на комод под зеркалом и вышел из квартиры, на прощание саданув дверью так, что штукатурка посыпалась. На улице Денис поймал такси и поехал на судно, остановившись только на пять минут у ночного магазина, чтобы купить водки.
Вслед за Денисом, через пару часов и тоже на такси, прибыл второй механик – толстячок-бодрячок Геннадий, пьянючий в дым и с разодранной с двух сторон физиономией. С трудом, качаясь от леера к лееру, взобрался по трапу на судно и подхваченный под руки вахтенным матросом и вахтенным помощником, был доставлен к себе в каюту и брошен на кровать.
Следующие трое пребывали с интервалом приблизительно в час: задумчивые и немногословные, на собственной шкуре убедившиеся в том, насколько был прав царь Соломон, когда говорил, что «умножающий знание умножает печаль…»
И только двое вернулись к отходу судна обласканные и осчастливленные своими жёнами.
После рейса, длившегося пять месяцев, трое из великолепной семёрки развелись…
3. Полное погружение
Андрюху Королёва арестовали на проходной, когда он, устав под вечер от дел неправедных, направлялся из порта в город попить пива. Два здоровенных бобби надели на Андрюшку наручники и отвезли в полицейский участок: там он и просидел до утра, гадая, где же он прокололся. А днём, ближе к обеду, он познакомился со своим адвокатом по имени Оливер – разбитным и весёлым парнем, владевшим русским языком, поскольку Андрюхин английский для судебных дел решительно не годился. Оливер рассказал арестанту, что вчера вечером таможня проводила спецоперацию по выявлению случаев контрабанды в порту и снимала на видео, как Андрюха перекидывал с кормы своего судна коробки с сигаретами в раскрытые задние двери «Фольксвагена», стоявшего у борта.
– Но, хвала нашей английской погоде, – иронично заметил Оливер, – запись у них, прямо скажем, не удалась. Дождь, туман и ни черта не разобрать, а сделать второй дубль ты, Андрей, им благоразумно не предоставил возможности. Да и «Фольксваген» они упустили: он словно в воздухе растворился. Так что предъявить им тебе особо и нечего – кроме видеозаписи, разумеется: где кто-то, похожий на тебя, перегружает что-то с судна в микроавтобус, который впоследствии делся неизвестно куда.
Выслушав Оливера, Андрюха загрустил: наказание иногда наступает совершенно неожиданно для преступника. «Контрабасил» он давно, но по-мелкому: подумаешь – пара-другая коробок сигарет, купленных в Германии и проданных в Англии, – невелик ущерб для Британской экономики. Но закон есть закон и ему плевать, что ты лично думаешь по этому поводу.
Глядя на Андрея и понимая его печаль, Оливер поспешил его хоть как-то успокоить и стал рассказывать, что будет дальше.
– Местный магистрат, безусловно, признает тебя виновным: они работают в связке с таможней и полицией и конфликтовать с ними не станут. Придётся тебе, Андрей, посидеть в тюрьме: а я тем временем подам апелляцию в Суд Короны, и уж там-то тебя оправдают на сто процентов. Как тебе такой расклад?
Всё так и случилось, и Андрюху до решения Суда Короны посадили в тюрьму: судно его ушло, и он остался совсем один в незнакомом городе и чужой стране.
Старинное здание тюрьмы, выполненное в викторианском стиле, внутри больше было похоже на общежитие: однокомнатные квартирки без замков в дверях, но с мебелью, телевизором и санузлом; завтрак, обед и ужин по расписанию; вход и выход свободные и жесточайшее, просто нечеловеческое, условие: ночевать только в тюрьме. На входе сидит суровый констебль: всё контролирует и отмечает. За отсидку один раз в неделю выплачивали небольшие деньги: на сигареты или пивка, там, попить – как хочешь. В общем, условия «адские» …
За первый месяц Андрюха исходил городишко вдоль и поперёк: всё было ново и интересно, и лишь одно обстоятельство доставляло ему некоторое неудобство: вокруг все говорили только на английском языке, Андрюха оказался единственным русским на весь городок. А хотелось поговорить с кем-нибудь по душам, пообщаться за кружкой пива – не может русский человек без этого. Как неприкаянный он продолжал кружить по городу в одиночестве, пока однажды не наткнулся на паб с евангельским названием «Свинья и жемчуг». Привлекло его внимание то, что в одной витрине паба висела большая репродукция пластинки Pink Floyd «The Dark Side of the Moon», а в другой (Боже, храни Королеву), картинка альбома Led Zeppelin IV.
Для Андрюхи, поклонника этих групп с младых ногтей, это был знак свыше, и он смело открыл дверь в паб. На кирпичных стенах висели фотографии Джимми Пейджа, Роберта Планта, Дэвида Гилмора и Роджера Уотерса; в таинственном полумраке из динамиков звучала нестареющая «Stairway to Heaven», а за барной стойкой протирал бокалы длинноволосый мужчина с усами а-ля Джон Бонэм. Больше в пабе никого не было. Андрюха заказал пинту пива и бармен, наливая кружку, поинтересовался: «Неместный?»
– Да, – сознался Андрюха. – Я из России. Сижу тут в тюрьме…
– Меня зовут Гарри, – представился бармен и протянул Андрюхе руку.
Гарри, как и Андрюха, оказался страстным поклонником британского рока, и им было о чём поговорить. Было бы – если бы Андрюшка знал язык, но его знаний хватало только на «size» – побольше, «price» – поменьше. Но это дело поправимое: Андрюшка стал ежедневно ходить к Гарри в гости – Гарри учил его английскому языку, а Андрюха учил Гарри русскому мату. Потому что английскому языку, кроме «fuck» и других словосочетаний с этим глаголом, больше гордиться нечем. Короче говоря: через месяц Андрюха уже вовсю помогал Гарри в работе по пабу: мыл кружки, убирал со столов, протирал полы и пил бесплатное пиво. А когда случайно выяснилось, что Андрюха великолепно владеет шестиструнной гитарой (за плечами музыкальная школа по классу гитары), посетителей у Гарри значительно прибавилось. По вечерам крепко поддатые англичане с восторгом слушали, как русский распевает им песни из репертуара Beatles, Rolling Stones, Queen, Deep Purple, Led Zeppelin и Pink Floyd. «Катюша» и «Подмосковные вечера» тоже шли на ура.
Однажды в паб зашли выпить пива два здешних полисмена, Джон и Джеймс. Уселись за столик, оглядели зал и, принимая от Гарри кружки с пивом, спросили: «А где твой русский, Гарри?»
– Какой русский? – перепугался бармен.
– Да ладно тебе! – ухмыльнулся Джон. – Все знают, что у тебя русский работает. Мы не против – пусть работает. Говорят, он на гитаре здорово шпилит: может сыграет нам что-нибудь?
Оливер проведывал Андрюху примерно раз в месяц: обнадёживал, поддерживал и обещал, что скоро всё закончится. Так и случилось: через семь месяцев Суд Короны признал Андрюху невиновным и отпустил его на все четыре стороны…
Мы случайно пересеклись с Андрюхой в Питере, и когда он, потягивая пиво из кружки, поведал мне, где он был и чем занимался, я тут же спросил его: «Ну и как у тебя с английским?»
– Tol-lol* , – скромно ответил Андрюха…
----------
*alteration of tolerable (прим. ред.)
Добавить комментарий