По утрам по дороге на работу папа в школу его завозил, а после уроков он с мамой на автобусе возвращался. Утром, их провожая, мама, целуя Петю, будь умницей говорила, целуя папу: будь осторожен.
За ужином Петя папе о школе рассказывал и, вообще, обо всём, что случилось — маме успевал в автобусе новости сообщить — а потом они семейные дела обсуждали, но часто — не только семейные.
Так в будние дни. А в выходные вместе куда-то ходили или, если плохая погода, дома сидели, и тогда они с папой классно бесились, пока мама, от компьютера оторвавшись, не накрывала и обоим давала им прикурить, хотя за сигареты папу страшно ругала: за свои же деньги гробит себя — делала страшную паузу — сам знаешь кто.
Не только папа, и Петя прекрасно знал, кто этот кто.
Как-то они набрели на игрушечный магазин, и, посмотрев друг на друга, папа с мамой вместе, но голосом маминым сказали: только одно, и Петя выбрал слонёнка, не розового, а какого-то настоящего слоновьего цвета, решив, что это брат Фиби, и он его назовёт…
Пока решал этот сложный вопрос, они вошли в парк, над ним, словно тучи мух, из которых слона бабушка делала, дроны кружили: вверх-вниз взлетали-спускались, в разные стороны весело разбегались, и Пете очень захотелось в подарок дрон, и он стал соображать, как бы намекнуть, чтобы на день рождения получить.
Они с папой жадно-вопросительно смотрели на дроны — на маму, опять на дроны и снова на маму, но та была тверда и голос её был непреклонен: «Сейчас не до этого».
В этот раз не семейная новость была одна, но, как Петя думал, очень большая. Дроны на Кремль налетели. Непонятно чьи, непонятно откуда, ничего непонятно. Понятно одно: теперь они совсем взбесятся. Это мама. Они и так взбесились давно. Это папа. А он вспомнил письмо, которое в детстве — совсем был маленький, глупый — Вовику в Кремль написал, когда папу увезли и долго не отпускали. Слыша мамино «они совсем взбесятся», Петя припомнил и «будь осторожен», подумав, что они — это Вовик и слуги его, вот их-то и должен папа остерегаться.
Потом мама долго твердила о новичке, который будто бы может на папу напасть, а тот всё отшучивался, что новичок только на старичков нападает, а он ещё молодой. Этого Петя не понял совсем и уже открыл рот, чтобы с целью выяснения прицепиться, но малиновое желе на десерт его отвлекло, потом что-то ещё, и он, решив, что речь идёт наверняка о новичке на работе, пошёл писать письмо Ване, через два дня после смотра выздоровевшему так же внезапно, как заболел.
О семейных делах папа с мамой никогда долго не спорили. Если папа с чем-то не соглашался, то мама начинала его убеждать, число слов становилось всё больше, и папа, подняв руки вверх, сдавался на милость победителя, как он говорил. Победитель побеждённого миловал, и они начинали спорить о не семейном, и тут уж никто на милость победителя не рассчитывал.
На этот раз, десерт не закончив, папа кофе, а мама чай не допив, они сражались словами, словно мушкетёры, о которых Ваня ему написал, шпагами с гвардейцами кардинала. «Трёх мушкетёров» как раз во время ангины, спасшей его от парада, Ваня читал и Пете советовал.
Вместо шпаг были слова с острыми наконечниками, среди них два мелькавших, как молнии: дроны и Кремль. Петя понял, Вовикины враги дроны на Кремль напустили, чтобы слуг его попугать, а мама говорила, что ерунда, они сами, то есть Вовик и слуги, сами на себя напустили, чтобы всех попугать. Папа говорил, что они, конечно, сволочи и идиоты, но не до такой же степени. А мама, покосившаяся на папу за эти слова, мол, ребёнок, ответила, что не только до такой степени, но и больше гораздо, что папа не понимает и всё такое.
О Пете забыли. Как будто нет его вовсе. А он не привык, что на него, единственного ребёнка в семье, не обращают внимания. Когда, очень редко, такое дома случалось, он всегда мог пожаловаться бабушкам-дедушкам, в крайнем случае Фиби. А здесь? Училке? Она, конечно, хорошая, молодая, хвалит его и ставит пятёрки, но не станешь ведь на папу-маму такое рассказывать. Тем более, как мама говорит, здесь вам не там, социальные службы — кто такие Петя не знал — у плохих родителей ребёнка вмиг отберут.
Перестав слушать, Петя думал, что ему делать: как-нибудь незаметно папин или мамин десерт к себе подтащить и докушать или в свою комнату топать имя Фибиному брату придумывать или письмо Ване писать. А Кремль и дроны летали так быстро, что он не успевал вертеть головой, соображая, кто что сказал и кто кого в сражении побеждает.
Пока Петя думал, поглядывая на десерт, маняще краснеющий недоеденно, внезапно, вдруг, словно лбом ударившись о стекло — такое с ним однажды случилось — папа-мама опомнились, слова туда-сюда метать перестали, спасибо, вспомнили о ребёнке, и, замаливая грехи, стали наперебой — чего не делали никогда — свой десерт доесть предлагать. Пете страшно хотелось, он внимательно посмотрел, на чьей тарелке больше осталось, но, задрав голову высоко, даже хрустнули позвонки, гордо наотрез отказался.
Тогда провинившиеся стали наперебой расспрашивать о школе, о Ване, о том, куда он хочет в выходные поехать, ещё раз большое спасибо, вспомнили, что не бездетные, что есть у них сын, о котором со своим Кремлём и дронами напрочь забыли, будто он сирота, о котором читал в каком-то рассказе, мальчик у Христа на ёлке, в мороз лютый замёрзший.
Горюя, Петя попытался представить себя на месте этого мальчика, голодного и несчастного, жадно всматривающегося в окно на весёлых сытых нарядных детей, попытался — и не сумел.
Тогда вспомнил, как было плохо, когда папу забрали, а мама побежала за ним, велев ему пописать и спать, он заплакать хотел, но сцепил зубы и ждал. Сильно тогда испугаться он не успел: мама быстро вернулась и его успокоила, сказав, что папа скоро вернётся. Тогда-то он письмо в Кремль Вовику написал. Это теперь он знает, что тот — идиот, но об этом нельзя говорить: военная тайна, а тогда — что он тогда понимал.
Петя представил себя, раз так уже вышло, в Кремле: не на Вовика и слуг его дроны летели, а на него — Петю Петрова. Он это прекрасно себе представлял до тех пор, пока сам собой вопрос в голове его не задался. Зачем на него дроны решили напрыгнуть, что он им сделал плохого? Этот вопрос его доконал — дальше про дроны думать не получалось, и под мамино «усыпили ребёнка, с дискуссиями надо кончать» папа отнёс его на кровать, напротив которой на пуфике сидел не большой и не розовый — обычный ещё безымянный слонёнок, младший брат того, что ждёт дома его, не дождётся, и по которому он, Петя Петров, страшно скучает.
Добавить комментарий