Автомобильная парковка была расположена в ста метрах от детского дома, и посетителям нужно было пройти это расстояние через сосновый бор. Держа под мышкой большую плоскую коробку, Роман неторопливо шёл по устланной рыжеватой хвоей тропинке, то и дело щурясь в пятнах солнечного света. Его лицо, вначале довольно унылое, вскоре расплылось в благостной улыбке. Каждое посещение детского дома было событием. В такой день он чувствовал, что жизнь наполняется тем смыслом, который уже не могут дать ни собственный дом, ни работа.
Два года назад с женой Марией случилась беда. Она серьёзно заболела, понадобилась операция, чтобы остановить внутреннее кровотечение и сохранить жизнь. Хирургическое вмешательство привело к бесплодию. Выписавшись из больницы, Мария подолгу лежала на кровати, молча уставившись в потолок. «Я пустая, совсем пустая», — сказала она однажды и, закрыв лицо руками, отвернулась к стене. Через несколько месяцев окрепла, но не подпускала к себе мужа. Потом как-то намекнула, что будет не против, если он ей изменит.
«Ну что ты! Я тебя люблю! Всё наладится, возьмём на воспитание ребёнка из детского дома», — подбадривал Роман. Но Мария наотрез отказывалась, не веря, что так можно создать полноценную семью.
«Ради чего жить дальше, если нет детей, нет и не будет будущего?» — думал Роман. Порою было невмоготу оставаться дома подолгу, находя жену в состоянии депрессии. Мария была женщиной красивой, младше мужа почти на десять лет, но после операции сразу как-то потускнела, черты лица заострились и разница в годах стала незаметной. Роман понял, что не может уже доставлять жене радость — одну только боль.
Он стал рано уходить из дома и поздно возвращаться. Вечера часто проводил в обществе старых приятелей, с которыми семь лет назад пил за «наш Крым». Сидели в ресторанах с чужими жёнами, болтали о том о сём. Но в конце февраля началась новая эпоха. Друзья говорили: «Надо было делать это тогда». Роман безлико кивал головой, не желая нарушать дружеского согласия, необходимого, как ему казалось, для простого человеческого общения.
Как-то раз тёплым майским вечером в глубокой задумчивости он бродил, как сомнамбула, по родному Городу-на-Реке, думая: «Ведь надобно же что-то оставить после себя, запечатлеть…» В одной из витрин на центральном проспекте увидел наборы для рисования — карандаши, краски, мелки. Вспомнил, что в юности неплохо рисовал, даже посещал художественную школу, которую, правда, так и не закончил. «Почему бы снова не попробовать?!» — подумал Роман и, зайдя в магазин, купил набор пастели и бумагу. На следующий день рано утром, когда жена ещё спала, уехал за город на пленэр.
С тех пор каждые выходные Роман проводил на природе: ходил по лесным опушкам, созерцая ландшафты, рисовал. В один из тёплых летних дней он шёл вдоль берега реки, наслаждаясь красотой пейзажа, и на вершине покатого холма, почти сплошь поросшего лесом, вдруг увидел дом. Двухэтажный деревянный особняк угадывался меж деревьев, и только высокая крыша, украшенная причудливыми резными драконами, полностью открывалась взору случайного путника. Выбрав подходящий ракурс, Роман разложил стульчик, достал мелки… Этюд тогда не получился, но он решил прийти сюда ещё.
Роман навёл справки. Оказалось, что дом, более ста лет назад построенный в стиле позднего модерна, в середине двадцатого века был дачей высокопоставленного члена горкома партии. Во времена перестройки после жарких дебатов новые городские власти передали особняк под детский дом «Алые паруса».
На следующий день Роман позвонил, предложив свою помощь. Инициатива была с радостью принята.
Сначала было нелегко. Навыки общения из мира взрослых здесь не работали. Роман не знал, о чём с детьми говорить, как вести себя. Тогда на помощь ему приходили воспитатели детдома, помогали советами.
Так в хлопотах и попечении о детях-сиротах прошёл почти год.
— Анна Пална, доброе утро! — первым заговорил Роман, увидев на крыльце директора детского дома.
— А, Роман Львович! Здравствуйте, дорогой! Давно нас не посещали, — ответила Анна Павловна, взглянув на гостя через плечо. Она не могла оторваться от своей затеи, пытаясь покормить белку с ладони. Не осмеливаясь приблизиться к человеку, белка прыгала по веткам ближайшей сосны, балансируя пушистым хвостом.
Роман стоял у порога, наблюдая идиллическую сцену.
— Хорошо-то как! Когда приезжаю сюда, отдыхаю душой и телом. Здесь такой воздух! Дышишь и не надышишься! — сказал он и в подтверждение своих слов втянул носом смолистый воздух соснового бора.
Анна Павловна, не дождавшись, когда белка наконец спустится с разлапистого дерева, высыпала с ладони орехи на широкие перила крыльца. Роман открыл дверь, пропуская женщину вперёд, на входе кивнул пожилому вахтёру с разбухшим лицом и сердитыми бровями.
«Оставьте это пока в моем кабинете», — Анна Павловна указала на картонную коробку с конструктором Lego, которую Роман бережно держал перед собой двумя руками.
— А у нас новые воспитанники. Буквально вчера двое поступили. Пойдёмте!
И ловко подхватив Романа под руку, повела по коридору.
Вошли в большую игровую комнату, где за столами сидели несколько детей разных возрастов.
— Это Вика и Петя… Дети, познакомьтесь: Роман Львович, наш опекун и частый гость, — сказала Анна Павловна высоким приятным голосом.
Петя, сутуловатый мальчик лет девяти, в очках, еле заметно мотнул головой, на секунду оторвавшись от компьютера. Вслед за ним в дальнем углу комнаты растерянно встала девочка лет тринадцати с огромными глазами и светлыми вьющимися волосами до плеч.
Роман знал всех детей по имени. Не торопясь, подзывал к себе каждого, расспрашивал, как дела — ведь он не был здесь почти месяц: уезжал в столицу по делам строительной компании, потом был городской совет, знакомство с новым губернатором. Обсуждали текущий проект по реконструкции коммунального моста…
Анна Павловна с молчаливым участием следила за ответами детей. Вскоре принесла из кабинета новый набор Lego. А когда Роман собрался уезжать, предупредила, что в следующую субботу приедут казаки — будет урок патриотического воспитания. «Найду чем заняться», — подумал он.
Через неделю Роман со спокойной душой отправился на пленэр. Не доехав до знакомого поворота метров пятьсот, свернул на просёлочную дорогу в сторону реки. Выйдя из машины, разыскал место, откуда впервые год назад — как время летит! — рисовал особняк, в котором был детский дом. Положив на колени картонку с листом бумаги, достал мелки и набросал композицию будущего пейзажа: по весеннему цветущему лугу извилистая тропинка ведёт на пологий волнистый холм, где меж сосен виднеется чудесная крыша с драконами… Он был настолько увлечён рисованием, что не заметил, как подошла Вика и молча стала рядом.
Роман не любил, когда кто-то смотрит через плечо, но в этот раз пристальный взгляд девочки не мешал работе.
— Мне бы хотелось оказаться на твоей картине, — неожиданно прервав творческое действо, сказала Вика и повернула козырёк своей бейсболки на затылок. Её тонкие губы растянулись в улыбке.
— Я не волшебник, — шутливо ответил Роман и внимательно посмотрел на Вику.
В глазах девочки мелькнул огонёк лёгкой насмешки.
— Пойдём к реке! Хочешь?— тихо спросила она и, опустив длинные ресницы, не оборачиваясь, пошла вперёд.
Эти слова произвели магический эффект. Отложив в сторону мелки и забыв о своём возрасте, в один миг Роман превратился в мальчика, готового выполнять любые капризы соседской девчонки, будто вернулся в далёкое детство — с ним снова говорили на «ты»! Очарованный, шёл за ней следом. Тропинка вела в неглубокий распадок, где журчал ручей. В этом поросшем кустарником месте он вдруг очнулся и, протянув руку, воскликнул:
— Осторожно! Ступай по доске!
Вика сделала шаг, но, поскользнувшись, на мгновение невесомо коснулась его груди и негромко рассмеялась.
По дороге Роман рассказал, что в юности любил рисовать, потом поступил в архитектурную академию, последнее время работает инженером в строительной компании — проектирует мосты. О мостах мог бы говорить часами! А от Вики он узнал грустную историю: когда ей было лет шесть, мать утонула в море, отца не помнит. С Петей оказались здесь не сразу… «Он не брат мне. Вместе жили в одном детдоме», — пояснила Вика.
У крутого берега тропинка резко уходила вниз, но спускаться к воде было опасно. Большая полноводная река здесь делала излучину и, пенясь у края, подмывала яр. То и дело был слышен шум падающих камней. Вика напряжённо смотрела вниз, где в лучах солнца искрилась быстрина.
— У вас сегодня были гости. Почему ты сбежала? — спросил Роман, нарушив молчание.
— Они не пели песен… Говорили о солдатах… Мне стало скучно, и я ушла, — девочка смущённо улыбнулась.
— Что ж, весомый довод, — промолвил Роман, посмотрев на потемневшее небо. За рекой были видны всполохи приближающейся грозы. И тогда он принялся объяснять, что такое зарница и почему раскаты грома еле слышны.
Неожиданно налетел ветер, дружно закачались вершины деревьев.
— Однако пора восвояси! И побыстрее! — сказал Роман.
Не оглядываясь, они торопливо поднялись на холм, и в этот момент первые капли дождя глухо застучали по притихшей листве. Не переступая порога детского дома, Роман поспешил обратно. Дождь усиливался, и, когда он вернулся к своему месту, то нашёл оставленный этюд совсем размокшим. Нарисованный дракон на коньке крыши дома увеличился в размере, превратился в огнедышащего. «Как жалко! Но на всё, видно, воля божья. Ничего, Моне свои стога тоже много раз рисовал. В следующий раз лучше получится, а этот реставрации не подлежит, если только по памяти…» — полушутя-полусерьёзно рассуждал Роман мысленно, направляясь к машине.
Вскоре Роман осознал, что ездит в детский дом ради Вики. Привозил ей цветные карандаши, краски, учил рисовать. Ему казалось, что в детском доме ждут, когда он заберёт Вику. Иногда приходила мысль об удочерении, но жена не хотела брать на воспитание детей. «Ты видишь или нет, в какое время мы живём? Была бы я помоложе, да покрепче здоровьем, записалась бы санитаркой. Не знаешь, что будет завтра», — говорила она.
Роман хорошо помнил, как год назад в день Победы Мария с гордостью ходила с портретом прабабушки, которая во время Великой отечественной работала в госпитале. А теперь шествия «Бессмертного полка» не было. «Ну и хорошо, что отменили, — говорил Роман. — Уже непонятно, это про ту войну или про эту».
В центре Города-на-Реке на фасаде здания драматического театра висела огромная буква Z. А билборд на Почтамтской призывал: «Всё для фронта, всё для победы!». Если бы не эти вывески, можно было бы подумать, что ничего страшного не происходит. Жители города даже в интимных кругах на кухне не хотели обсуждать войну. Одни боялись доноса, ведь показательные процессы уже были. Другие, сознавая, что говорить правду трудно, утешали себя словами: «Мы всего не знаем». Иные были уверены, что у Европы скоро закончатся деньги, Китай нам поможет, и мы победим. О поражении думать никто не хотел. Чтобы отвлечься от неприятных дум, ходили на концерты. Кто только не приезжал в этот год! Можно ли было представить раньше, что в городе будут гастроли Гергиева?!
Роман не был поклонником классической музыки, но не мог отказаться, когда жена предложила сходить на концерт великого дирижёра. «Можно солгать, украсть и при этом делать людей счастливыми…» — думал он после представления.
Жизнь шла своим чередом. Всё больше свободного времени Роман проводил в детском доме. Анна Павловна сокрушалась, что Вика много рисует, но не показывает работы, о чём-то постоянно грустит, перестала здороваться по утрам, на вопросы отвечает односложно: да или нет. А какие у ребёнка могут быть секреты?
— И знаете, мне кажется, она верит, что вы её удочерите, — шептала директриса в коридоре, взяв Романа под локоть. — Но имейте в виду, Петя от неё — ни на шаг. Там они были в одном детдоме, хотя никаких документов об их родстве нет.
В начале лета Роман вызвался возить Вику в художественную школу.
— Я мечтаю жить в своём доме и иметь мастерскую, — как-то сказала девочка на обратном пути и добавила: — Только чтобы дом был рядом с лесом и свободно дышалось.
— Ты рассуждаешь прямо как взрослая, — обронил в ответ Роман.
По лицу девочки вдруг промелькнула тень. Она вспомнила артобстрелы, ракетные атаки и отвела заблестевшие глаза в сторону. Роман почувствовал неладное. Свернув в тихий переулок, остановил машину и предложил зайти в кафе.
— Что будешь? Эклер или мороженое?— исподлобья спросил Роман, когда они сели за стол.
Вика на секунду задумалась и, как-то сразу повеселев, выпалила:
— А можно то и другое?
— Ну конечно, — ответил Роман.
Он смотрел, как она уплетает шоколадный крем, и перебирал в уме, о чём бы сейчас спросил, если бы был отцом. Потом в порыве великодушия ему пришла на ум шальная мысль: не завезти ли её к себе домой? Ведь жена уехала на отдых в Таиланд, не нужны будут сложные объяснения, что да как…
— У меня есть альбомы с работами художников-импрессионистов, — сказал Роман, когда они переступили порог его квартиры.
— Импрессионисты? А кто они?— спросила Вика.
— Вот Моне, например, — промолвил Роман, доставая с полки тяжёлую книгу. — Ты смотри пока, а я пойду приготовлю что-нибудь поесть, — ему захотелось побаловать её чем-нибудь вкусным, домашним.
Вернувшись в комнату через полчаса, он нашёл Вику на софе. Девочка спала, поджав под себя голые ноги. На ней была его малиновая фланелевая рубашка, наполовину скрывшая худые ляжки. Её платье висело на спинке стула рядом. На журнальном столике поверх альбома Моне лежал каталог Victoria’s Secret, раскрытый на развороте с моделями нижнего белья для девушек. Роман вспомнил, что каталог в подарок Марии пару лет назад привёз из Америки шурин.
«Ну и дела! Успела обследовать комнату, маленькая озорница!» — подумал Роман. В замешательстве смотрел на девочку и, чем дольше смотрел, тем больше охватывала тревога: её волосы разметались по подушке, уж не заболела ли она? Укрыл её ноги шерстяным пледом, прикоснулся к голове — лоб был холодным. Ему захотелось прилечь рядом, согреть девочку своим теплом. Может, именно тепла близкого человека не хватало ей до сих пор?
«Куда теперь на ночь глядя? Оставлю ночевать», — решил Роман и прошёл на кухню. Смутно всматриваясь в темноту двора за окном, позвонил Анне Павловне, чтобы предупредить.
— Вы с ума сошли?! Чтобы завтра же вернули её! С огнём играете! Никому больше ни слова об этом! — с раздражением кричала директриса.
Роман с минуту оцепенело глядел на полную луну за окном. Спать не хотелось. Вздохнув, раскрыл на кухонном столе ноутбук, проверил почту. Пришло сообщение от шурина. В последнее время он редко писал, понимая, что посылать такие письма Марии было бесполезно. В который раз призывал уехать из страны, пока границы совсем не закрыли. Убеждал, что невинная эпоха закончилась, Россия скоро накроется ржавым тазом и прочее в том же духе…
«Легко советовать. Сам стушевался десять лет назад… А что я буду делать за границей? Близкие здесь… В армию, конечно, не пойду, откуплюсь как-нибудь. В конце концов, я городу нужен и, что ни говори, а рынок работает», — размышлял Роман, немного погодя в сердцах достал из холодильника бутылку водки…
Ранним утром, несмотря на сильную головную боль, он повёз Вику в детский дом. Когда они вышли из квартиры и стали спускаться по лестнице, Клеопатра Николаевна, пожилая говорливая соседка этажом ниже, подозрительно посмотрела на них… По дороге Вика сказала, что проснулась посреди ночи и слышала, как Роман на кухне мыл посуду и изредка вздыхал. Уже на парковке у детского дома она живо приподнялась с сиденья и, поцеловав Романа в небритую щёку, выскользнула из машины. От неожиданности Роман заглушил мотор и долго смотрел, как она вприпрыжку бежала по устланной красно-бурой хвоей тропинке, пока не исчезла за поворотом.
С тех пор одна и та же мысль крутилась в голове Романа: «Удочерить не могу… А что предложить взамен? Дружбу? Дружбу сорокадвухлетнего мужчины, с седеющей головой? Кто в это поверит… Впрочем, что мне другие, пусть думают, что хотят», — размышлял он.
После этого случая Вика молчала целую неделю. Между тем близилось восемнадцатое августа — день, когда в селе Зерцалово, недалеко от Города-на-Реке, народные умельцы каждый год празднуют «День топора». Чтобы немного развеселить девочку, Роман пообещал свозить её на праздник, рассказал, как наши предки, засучив рукава, топором прокладывали себе путь сквозь тайгу, могли и дом построить, и наличники на окна вырезать… Но неожиданно за день до фестиваля Роман получил от Анны Павловны короткое сообщение, что детский дом больше не нуждается в его помощи. «Что за чертовщина?» — подумал он, не поверив, и, несмотря ни на что, поехал. Но вахтёр твёрдо остановил на входе: «Извиняйте! Говорю вам русским языком: не велено пускать! Не будьте таким настырным!»
Роман был настолько огорчён, что всё у него стало валиться из рук. И когда вскоре пригласили обсудить проект строительства третьего капитального моста, то он плохо понимал, о чём в горсовете говорили другие специалисты.
В начале сентября Романа арестовали. Обвинение было тяжёлым: растление несовершеннолетних. Мария с окаменелым лицом смотрела в одну точку, не понимая, что происходит. Очнулась, когда мужа уводили в наручниках, сдавленным голосом произнесла вердикт: «Как ты мог, как мог? Говорила, не доведёт до добра благотворительность. Это всё твоя теория малых дел. В ближнем круге не можешь нормально жить — за других берёшься!»
При обыске в квартире нашли рисунок: по весеннему лугу идёт девочка в коротком платье и держит над головой жёлто-синий мяч.
«Мы все попали под гипнотическое действие его обаяния», — говорила Анна Павловна при опросе свидетелей.
В СИЗО, сидя в камере на топчане у холодной стены, Роман думал: «Это недоразумение. Меня оклеветали… Что делал не так? Какая нелепость! Ведь я — простой человек, можно сказать, заново родился, развернулся к жизни всем сердцем, испытал вдохновение…»
Ночью он долго не мог уснуть, а когда провалился в сон, то увидел, будто Вика снова в его квартире, но теперь он лежит, а она укрывает его какой-то дерюгой и говорит:
— Если не можешь удочерить, то женись на мне.
— Но я женат, — отвечает Роман.
— Я тебя спасу. Ступай за мной, здесь должен быть ход на чердак. На крыше ждут драконы. Улетим на них… Нужно только прорубить лаз. У тебя есть топор? Ты же строитель, мужчина…
Роман слушал и, очарованный, шёл следом за девочкой по тёмному мокрому тоннелю, стены которого были покрыты красно-коричневой плесенью, а с каменного свода свисала перламутровая слизь. Потом нащупал за пазухой топор, замахнулся. Беззвучно рухнула стена в облаке алой пыли… Они вышли на волю…
Когда проснулся, то не мог понять, что было правдой, а что — мороком. «Может, я влюбился? Но она же ребёнок! Что буду говорить на допросе? Какой из меня Гумберт Гумберт? Курам на смех…» — думал он.
Открытый взор девочки мерещился ему всё утро. «Кем я был для неё?» — корил он себя.
Вскоре Романа действительно вызвали на допрос. Ноги подкашивались, когда он шёл по коридору.
Мужчина, явно не из работников тюрьмы, как было видно по его одежде и поведению, взяв в руки исписанный лист бумаги, сказал:
— Вам, должно быть, уже известно, что подготовлено постановление? — и прищурив глаза, он стал искать нужные строчки: — Так, гм… Следователи указали, что вы действовали умышленно, из низменных побуждений, с целью удовлетворения своих половых потребностей… Читать дальше? — устремив свой цепкий взгляд на Романа, он аккуратно положил бумагу на стол. — Так вот, считайте, вам повезло. Разнарядка пришла. Нужен бригадир со знанием строительных работ — восстанавливать из руин дома, мосты, дороги, трамвайные пути, прочие объекты…
На минуту мужчина умолк. Роман задумался.
— Соглашайтесь, иначе с вашей статьёй тут не выжить. Поработаете, а мы пока пересмотрим дело, может, и процесса не будет. Дело непростое, на контроле у Бастрыкина. — Кашлянув в кулак, добавил: — Надеюсь, я прозрачно сказал?
Роман на мгновение почувствовал свободу, представив, будто находится по ту сторону каменных стен — в тенистом сквере, созданном даровым трудом заключённых, где даже есть маленький фонтан; в сквере, куда много раз ходил в юности, где так приятно дул лёгкий ветерок, дурманил запах липы… Вспомнил, что, прогуливаясь в той жизни по аккуратно вымощенной дорожке этого сквера, в мыслях не допускал существования рядом тюремных камер, от которых тянет могилой…
— Строить — не окопы рыть. Я согласен, — дрожащим голосом ответил Роман.
К нему сразу пришло успокоение, ощущение начала новой жизни — от прежней осталось лишь воспоминание.
— Ну вот и ладненько! Мы же не изверги какие — романтикам головы рубить. Но пыль вам всё-таки придётся поглотать, ничего не поделаешь… поработать, так сказать, в суровом настоящем… — на лице мужчины мелькнула довольная улыбка.
В детском доме «Алые паруса» уже всё было по-осеннему. Утром старших детей отвозили в школу; по вечерам они собирались в игровой комнате. Было шумно. В зале суетилась воспитательница, объясняя детям правила новой игры.
В восемь вечера вахтёр детского дома, сидя за своим маленьким столом, покрытым клеёнкой в клеточку, поел щей с чесноком. Взглянув на настенные часы в виде домика с кукушкой, он по-старчески разогнул спину, зачесал назад потный чуб и, надув щёки, прошёлся по коридору. В просвете двери, ведущей в большую комнату, увидел Вику и, подойдя к ней, стал успокаивать, поглаживая девочку по волосам: «Не горюй, касатка. Заберёт он тебя, как только построит дом».
В полутьме коридора без дела сновал долговязый Петя.
Добавить комментарий