Следы шагов. К юбилею Семена Резника

В суждениях русскоязычных евреев о книге Александра Солженицына «Двести лет вместе» меня поразил часто встречающийся рефрен. «Лучше бы он промолчал!» – твердили многие. Кто с горечью, кто с раздражением, кто – с печалью. «Лучше бы промолчал и тогда остался бы в истории литературы прежде всего замечательным создателем “Архипелага ГУЛага”, “Одного дня Ивана Денисовича”, “Матрениного двора”. А теперь … неужели все затмит наукообразное сочинение, где за псевдообъективностью проглядывает антисемитизм?»

Эти реплики читателей Солженицына так легко было объяснить – их продиктовало давнее наше восхищение «теленком, который бодался с дубом». Все же, думаю, каждый писатель имеет право высказаться полностью, прояснить свою гражданскую и творческую позицию. А раз так, из песни слова не выкинешь.

Был, впрочем, и еще один резон считать выход работы Солженицына полезным. Она породила интереснейшую полемику! За примером далеко ходить не надо: я держу в руках замечательную книгу Семена Резника, которая появилась как «ответ Солженицыну»*.

Вот об этом ответе и хочется снова поговорить**. Подумать о мастерстве писателя, о его и нашем пути. Заглянуть в творческие лаборатории двух литераторов – автора и героя.

***

История евреев России достаточно коротка. Тем не менее мы знаем ее плохо. Кто виноват в провалах памяти? Наивный вопрос – как известно, рабам память мешает. Советская же власть успешно делала из нас манкуртов. Лишь сравнительно недавно мы вырвались из плена «красных фараонов» и все еще идем по пустыне. Обретаем духовную свободу, наследие предков. Наконец-то постигаем свою историю.

Разумеется, я не собираюсь сейчас писать портрет сегодняшнего поколения «евреев пустыни». Просто опять думаю о читателях книги Семена Резника. О том, почему не претендующее ни на какие сенсации историко-публицистическое исследование стало событием для многих и многих людей.

***

Эта статья, в которой анализируется творческая лаборатория писателя-полемиста, была опубликована пятнадцать лет назад и сегодня уже забыта. В дни юбилея Семена Ефимовича Резника нам представляется очень важным ее вспомнить. 

Скажу сразу: судя по откликам, пришедшим в редакции балтиморского журнала «Вестник» и чикагского ежемесячника «Шалом», где публиковался журнальный вариант книги, работа Семена Резника на редкость активно «врывается» в процесс формирования самосознания бывших советских евреев.

Сразу замечу и другое: книга эта печальна, если даже не безотрадна в главной своей сути.

С чем связано это стойкое, все усиливающееся – от страницы к странице, от начала к финалу – ощущение?

Погружаясь в прошлое, многое скрупулезно опровергая, дополняя, уточняя в трактовке давних уже событий, Семен Резник написал книгу поистине современную. Очень личную. Книгу, в которой не только выпукло и резко представлена история евреев в России, но которая также объясняет «блеск и нищету» дня сегодняшнего. А, возможно, предсказывает будущее. Я еще вернусь к этой, вроде бы, странной мысли (ведь то и дело мы, напротив, слышим о «еврейском возрождении» в России!)… А пока вместе с Семеном Резником задержимся в прошлом.

Автор предупредит на пороге своего повествования: он не столько анализирует труд Солженицына, сколько параллельно с ним читает политическую историю России, пытаясь выяснить «реальное место в ней евреев», реальность так называемого «еврейского вопроса». Эта задача многое определила в книге Семена Резника: ее жанр, необычную структуру, увлекающий за собой переменчивый ритм повествования.

Автор ведет диалог с Солженицыным, с читателем, с Историей.

Вот они, самые начальные отправные точки для размышлений – названия глав первой части книги Резника: виноторговля; воинская повинность; еврейское земледелие; кровавый навет; образование; погромы; революционное движение… Кажется, названия звучат нарочито просто: они четко заостряют внимание читателя на той или иной проблеме. О чем же спор? Я бы сказал так: о мифах и их последствиях.

Здесь, наверное, самое время представить характер исследований двух авторов.

Семен Резник посвятил «методу Солженицына» две отдельные главки, но, кроме того, возвращается к этой теме на протяжении всей своей книги. С одной стороны, Резник обнаруживает у Солженицына «почти весь набор расхожих антисемитских мифов». С другой стороны, справедливо фиксирует: Солженицын – стремясь к объективности (или демонстрируя ее, пусть даже самому себе?) – часто цитирует еврейских авторов. Вообще пишет о евреях, как правило, не давая вылиться своему раздражению. «Он, напротив, очень аккуратен в формулировках. Он не скупится на реверансы. Тон его по большей части нейтральный, а иногда и доброжелательный. Во многих случаях он признает, что евреи подвергались несправедливостям, и сочувствует им. Иногда критически высказывается о действиях властей». Но – тут мы чувствуем, что идем по кругу – «гораздо чаще он с большим пониманием относится к репрессивным мерам против евреев, видя в этих мерах защиту коренного народа, якобы страдавшего от еврейской эксплуатации, спаивания, ростовщичества, подрыва государственных устоев…»

Ну, а что в основе метода Семена Резника? Доскональное знание материала. Банальный и очевидный ответ? Он труден в своей конкретности.

Перечитывая Резника, я опять открыл главу «Виноторговля» – здесь хорошо видны контрасты.

Резник пытается разобраться в старом мифе: евреи бессовестно спаивали русский народ. У Солженицына Резник встречает обычное: «… все запутано и затуманено… уйма цитат, большое число выписок из законодательных актов, постановлений и разъяснений, которые никогда не выполнялись. Причем, все выписки сделаны из вторичных источников, так что самих документов автор не видел: он знаком только с отрывками, приводившимися его предшественниками». Каждый находит в прошлом то, что он ищет. Солженицын, конечно, знает Записку Н.С. Лескова «Еврей в России», составленную в 1883 году для «очередного» Еврейского комитета, даже цитирует ее, но, в сущности, игнорирует мнение большого знатока русской народной жизни. Семен Резник – напротив – опирается на Лескова, выслушивает его, находит не только истину, но урок: «Перенесение обвинения в народном распойстве на евреев, – писал Лесков, – принадлежит самому последнему времени, когда русские, как бы в каком-то отчаянии, стали искать возможности возложить на кого-нибудь вину своей долгой исторической ошибки. Евреи оказались в этом случае удобными; на них уже возложено много обвинений; почему бы не возложить еще одного, нового?» Это написано сто двадцать лет назад – как же мало изменилась Россия…

Первая часть книги Семена Резника написана со сдержанной страстью опытнейшего полемиста, а развивается динамично – как детектив.

Признаюсь: меня увлекает не только Резник-историк, но и Резник-писатель. Он великолепно передает психологию истории и – психологию отдельной личности. Он, кстати, чутко улавливает нередкую психологическую глухоту Солженицына. Пишет, к примеру: «В книге Солженицына десятки страниц посвящены погромам, но в ней не найти и намека на то страшное, что определяется этим коротким, оглушительным словом. Нет в ней и попытки понять, как погромы влияли на русско-еврейские отношения в царской России, хотя именно этим отношениям, по замыслу автора, посвящено его произведение. За приводимыми им цифрами, выписками, за его собственными рассуждениями и полемическими выпадами не ощущается того ужаса и позора, той роковой грани между жизнью и смертью, того пробуждения зверя, изгоняющего человека из его телесной оболочки, которые ассоциируются со словом погром».

Замечу кстати: здесь очерчено поле, на котором работает сам Семен Резник – автор исторической прозы. Вспомнил сейчас его роман «Кровавая карусель», страницы, посвященные Короленко:

«Владимир Галактионович не видел, как убивали Гриншпуна.

Но он видел девочку, которая видела.

Девочке было лет десять-двенадцать – так он определил по ее росточку, по худенькой детской фигурке на тонких ножках. Однако, заглянув в ее глаза, встретил взгляд пожилого, бесповоротно сломленного человека.

Ее глаза видели, как убивали Гриншпуна».

Это из романа Резника о Кишиневском погроме.

А Солженицын, говоря о Кишиневском погроме, сосредоточен на двух сугубо конкретных целях. Во-первых, спустя годы хочет опровергнуть «разжигательные преувеличения» о погроме, которые вот уже столетие, по его мнению, гуляют по миру. Во-вторых, стремится прояснить: причастна ли к организации погрома власть? Вернее, доказать, что она не причастна.

Солженицын так определяет трудную свою задачу: «Перешагивая через душевные чувства, разбираться в тех фабрикациях последующих месяцев и даже лет – это еще и как будто самому приуменьшать трагедию? и накликать гневную отповедь? Но разбираться приходится, ибо кишиневским погромом воспользовались, чтобы нарицательно и навсегда заклеймить Россию. И сегодня любая честная историческая работа на эту тему требует отличить ужасную правду о Кишиневе от коварной о нем неправды».

Резник отдает должное пафосу солженицынских страниц, посвященных Кишиневскому погрому: «Здесь прорывается былой публицистический напор автора, некоторые абзацы обжигают огнем под стать тому, что пылает на страницах «Архипелага». Но эффект они производят обратный, потому что нет в них правды».

Увы, долог перечень фактов, которые приводит Резник: их не мог не знать автор «Двухсот лет вместе». Не мог не знать, но не упомянул даже. Начать хотя бы с необъективности следствия, запугивания свидетелей, подчисток и беззастенчивых искажений показаний, деятельности «охранки», которая загодя вербовала главарей уличных банд…

Солженицын старается защитить власть? Однако князь С.Д.Урусов, ставший губернатором Бессарабии вскоре после погрома, безоговорочно утверждает: «Обвинение в попустительстве правительства погромам я считаю … доказанным».

А Семен Резник, посвятивший изучению еврейских погромов в России десятилетия, обнаруживает четкую систему : «Факт состоит в том, что были погромные дружины, что они организованно передвигались – преимущественно по железным дорогам, а потому погром обычно начинался именно от вокзала, после чего к приезжим примыкала и местная шпана. Полиция в большинстве мест не пресекала погромных акций, а направляла их и порой сама в них участвовала. Только когда размах бесчинств принимал угрожающий для власти масштаб, полиция получала указание усмирить погромщиков и арестовывала тех, которые не унимались».

О Резнике-полемисте точно сказал публицист Семен Ицкович: «Его доводы неопровержимы… Эпизод за эпизодом он укладывает на лопатки автора “Двухсот лет вместе”».

***

«Неужели такой книги об истории евреев в России еще не было?» – переспросит читатель.

Не было.

Связанное «пуповиной» с работой Солженицына, творение Резника не просто самодостаточно – оно по-настоящему оригинально.

«Заметки на полях книги А.И. Солженицына», – так обозначил Резник ракурс своего труда. «На полях книги» – это, высокопарно говоря, «на полях» самой истории. Именно здесь автор ведет свои диалоги. Полемизирует, сопоставляет, размышляет… Движение его мысли, в конце концов, и определяет сюжет.

В качестве примера вспомню некоторые вопросы, очень важные для Солженицына. Кто же все-таки подтолкнул Россию к революции? Кто на самом деле являлся ее «вдохновителем и организатором»? Не согласившись с ответами Солженицына, Резник сам выясняет истину. Разумеется, нет никакого парадокса в словах, которые Семен Резник повторяет в названии шести глав, составляющих вторую часть книги, – «Коронованный революционер». Как нет никакого парадокса и в том мысленном эксперименте, который предлагает автор читателям по завершении своего блестящего анализа ситуации в России в период царствования Николая II:

«…Допустим на минуту, что Гучковы, Львовы, Родзянки, Милюковы, Керенские оказались на высоте той задачи, которую поставила перед ними история… Кому бы после этого пришло в голову говорить о еврейском или полуеврейском характере российского революционного движения вообще и Февральской революции в частности? Можно гарантировать противоположное: наверняка нашлись бы охотники обвинять евреев в недостаточном участии в революционном движении».

Показательно то, как меняется здесь сама плоть повествования Семена Резника. Полемика остается. Но перед нами – живые, объемные картины русской истории: лица и страсти, хитросплетения политики, иллюзии, поиски пути… Трагический тупик, куда Россию завели не Ленин и Троцкий, Плеханов или Керенский, но бездарный политик, а потому «главный революционер» – государь император всероссийский Николай II.

Вместе с Семеном Резником выделю и еще один мотив, всегда тревожащий Солженицына. Это мотив крови. В данном случае – крови в жилах тех, кто творил послереволюционную историю России.

Вы уже догадались, о чем идет речь? О большевиках, среди которых преобладали евреи; об убийстве царской семьи, точнее – о национальности убийц; о количестве евреев в репрессивных советских органах… Впрочем, читатель русскоязычных эмигрантских изданий прочел обо всем этом предостаточно! И порой, действительно, знает, что ответить Солженицыну, помнит диалектику цифр.

Но Резник приводит новые, иногда неожиданные доказательства. Вдумываясь в некоторые из них, я вспомнил: чтобы постичь истину, психоаналитики советуют изучать различного рода противоречия в речи и поведении людей – анализировать оговорки, описки, внимательно вглядываться не только в те лица, которые постоянно всплывают в памяти пациента, но и в те, которые он почему-то упорно обходит.

Итак, вот выстрелы, заставившие когда-то замереть Россию. «Мордко» Богров убил Столыпина; Фанни Каплан тяжело ранила Ленина… Вслушиваясь через десятилетия в эхо этих выстрелов, Семен Резник констатирует: если «убийство Столыпина, не имевшее никаких политических последствий», занимает «столь огромное место в историософии Солженицына», то о покушении на Ленина Солженицын «едва упоминает, правда, дважды, зато настолько по-разному, что не поймешь – чья же это пуля достала большевистского главаря»…

Очередное «почему?» Семена Резника. А за ним – горько-ироничный монолог автора, который написан уже пером памфлетиста:

«…Тут впору либо взмолиться, либо устроить демонстрацию протеста: «Братцы, помилосердствуйте! Руки прочь от Фанни Каплан! Оставьте бедному еврею хотя бы ее! Он ведь семьдесят лет жил под этим проклятьем. «Злодейское покушение на вождя революции!» «Яд кураре». «Отравленные пули эсерки [позднее и сионистки] Каплан».

Эти отравленные пули жалили еврея куда сильнее, чем отравленные колодцы во времена Средневековья. И все это, выходит, зря! Чуть потянуло другим ветерком, начались перерождения: и вождь трудового народа стал четверть-еврей, и Каплан в него не стреляла – по весьма убедительным соображениям».

Последняя часть повествования Семена Резника – блистательно воссозданная история советского еврейства. Эти страницы книги почти физически больно читать: в сущности, они по-особому пережиты каждым из нас.

Не случайно текст писателя обретает здесь удивительную особенность: автор как бы заранее учитывает то, что многие события, о которых он говорит, в целомизвестны читателю. Но – изрядно запутанны, извращены (в том числе и Солженицыным). Именно читателю Резник предъявляет свои аргументы в споре. Именно читатель вместе с автором приходит в конце концов к горькому выводу: партийно-государственная машина последовательно подавляла и уничтожала любые формы еврейской жизни и еврейского сознания в СССР (сначала «под прицел» попал иудаизм, потом язык Торы – иврит, потом – культура идиш и, наконец, все меченые пресловутым «пятым пунктом» в паспорте.) Советская система с ее лживым принципом пролетарского интернационализма продолжила, упрочила, развила политику государственного антисемитизма, которая сформировалась и существовала в царской России.

…Не правда ли, нам уже видна оригинальная архитектура произведения Семена Резника? Если же читатель хочет углубиться в подробное сопоставление его книги и двухтомника Солженицына, лучше всего обратиться к исследованию Бориса Кушнера «Больше чем ответ» (последняя и самая полная редакция этой работы помещена в Интернет-журнале «Заметки по еврейской истории».)

***

…Четыре части повествования Семена Резника складываются в единую панораму: Россия и евреи.

Панорама эта, как мы убедились, полифонична.

Среди множества голосов, доносящихся к читателю со страниц книги Семена Резника, нам, пожалуй, особенно интересен голос самого автора.

Пытаюсь понять: как формировался этот неповторимый и одновременно такой естественный тембр, откуда у сочинителя это легкое дыхание, этот свободный взгляд на историю и ее персонажей?

Объяснить непросто. Но проще, чем выжить, сбросив с себя невидимые вериги раба.

Семен Резник – в числе первых в нашем поколении советских евреев – сумел выйти из плена красных фараонов. Путь по «пустыне», как всегда, был трудным. Сама по себе эмиграция (если даже длится, как у него, более двух десятилетий) не решает духовных проблем. Но эмиграция иногда может дать другое – дистанцию, позволяющую многое увидеть и понять.

Как литератор он начинал когда-то с книг о русских ученых – Н.Вавилове, И. Мечникове, В. Ковалевском… Никогда об этом не жалел: его герои были рыцарями русской науки. А свою миссию еврейского историка и писателя Семен Резник осознал, написав роман «Хаим-да-Марья» (сумел опубликовать его только в США). Потом были: «Кровавая карусель», книга о русском фашизме «Красное и коричневое», историко-публицистическое исследование «Растление ненавистью: Кровавый навет в России», книга «Мифология

ненависти. Об антисемитизме – для всех»…

Свой очерк о Резнике писатель и литературовед Владимир Порудоминский проницательно назвал «Беспокойный человек». Название уводит нас не к газетному штампу советских времен – к словарю Даля. Это старинное выражение «означает человека правдивого, но резкого, идущего наперекор неправде и беспокоящего ее покровителей». Здесь – неожиданно – намечен и путь Резника, и его характер.

Только один «штрих к портрету». Уже получив признание в России как автор историко-биографических книг, Резник начал борьбу с русским нацизмом, который нагло и очевидно заявил о себе в 70-е годы на страницах литературно-«патриотических» изданий… Что было дальше? Само собой разумеющееся: его перестали печатать, исключили из Союза писателей, запугивали, но не выпускали из страны… (Однако не буду пересказывать сюжеты новой книги Семена Резника «Выбранные места из переписки с друзьями»).

Поломал ли он тогда свою писательскую судьбу? Напротив – точно и навсегда определил. Семен Резник прислушался к самому себе, осознал: компромисс противоречит природе его личности, самой природе его таланта.

«Читая книги Резника, скоро начинаешь понимать, что притягательная сила его произведений не в актуальности темы, а в том, что они превосходно написаны». Это заметил уже недавно, анализируя прозу Резника, Анатолий Либерман. Не стану спорить с одним из самых тонких критиков нашей эмиграции. Ведь его вывод по-своему как раз и доказывает: путь, избранный Семеном Резником три десятка лет тому назад, был не просто верен – органичен для него.

Тут и ответ на вопрос о своеобразии авторского голоса в повествовании Семена Резника «Вместе или врозь?». Нет, голос не надорвешь – если не пытаться спеть чужую песню.

Еще о ритме его пути. Символичны слова, которые Резник повторил в интервью с редактором «Вестника» Валерием Прайсом: «Делай что должно, и пусть будет что будет…» Добавил спокойно: «Таков был девиз Короленко. Ему пытаюсь следовать и я».

***

…Мы начали говорить о психологии художественного творчества, о логике писательской судьбы? Ну что ж, продолжим. Мне кажется, сегодняшние и будущие исследователи творчества Александра Солженицына найдут у Семена Резника немало интересных соображений.

Читатели раннего Солженицына, случалось, обнаруживали у него то ли «латентный», то ли невольный антисемитизм. Но, как показывает Семен Резник, ниточка эта, тянущаяся из прошлого в настоящее, вовсе не случайна. Скрепляет многие размышления Солженицына о судьбе и путях России, заставляет переосмыслить собственную дорогу и отношение к «попутчикам», нередко определяет (или затрудняет?) творческие поиски.

Вот роман «Август Четырнадцатого», открывающий эпопею «Красное колесо», – так ждали ее когда-то почитатели Солженицына! Почему красное колесо забуксовало? – спрашивает Резник. Ответ на этот вопрос он находит в авторской философии истории, точнее – в ее противоречивости. А ведь без ясной концепции, которая является стержнем любого романа, он рушится. Так что же у Солженицына? Двойственность. В эпопее, прежде всего в столыпинских главах, «явственно виден “патриотический” соблазн» возложить на евреев вину за крушение Российской империи… Вместе с тем Солженицын сознает – «такое “объяснение” как раз менее всего патриотично: оно делает русский народ неполноценным, ибо не может полноценный народ позволить кучке зловредных иноплеменников распоряжаться своей судьбой. Автор блуждает в лабиринте, не имея в руках ариадновой нити». Я бы добавил: имея другую нить.

Читая Резника, с грустью думаешь: он обозначил, увы, характерную коллизию. Не сравнивая масштабы дарований, вспоминаешь некоторые вещи других писателей – Василия Белова, Валентина Пикуля… Художник уверен: «все впереди» (название романа В.Белова. – Е.Ц.), но он уже отброшен в своих исканиях назад – антисемитизм, как любая ложь, уничтожает творчество.

Загадочен, однако, факт, отмеченный Резником: многие «патриоты» подобострастно приводят слова Солженицына, но он «взаимной любезностью не отвечает. Ни в первом, ни во втором томе «Двухсот лет вместе» он ни разу не упоминает своих предшественников и единомышленников из национал-патриотического фланга современной российской общественной жизни»…

Неужели Солженицын «стесняется» своей позиции?

Многое в его творческой психологии приоткрывает статья Семена Резника, опубликованная в «Вестнике» (№№ 11-12, 2003), а теперь напечатанная как приложение к книге С.Резника. Здесь автор сопоставляет два произведения Александра Исаевича. Это давние (68-го года) заметки «Евреи в СССР и в будущей России» и – все те же «Двести лет вместе».

Тут поясню: от первой из упомянутых работ Солженицын сначала публично (и возмущенно!) отказался. Затем, спустя более чем два года, признался в «Литературной газете»: черновики у автора были украдены (значит, текст все-таки его?)

Давнюю, так сказать «подпольную», тетрадку опубликовал за свой счет (вместе с собственными опусами) один из незадачливых почитателей классика. Анатолий Сидорченко восторженно отдал должное солженицынскому труду: разглядел в нем чуть ли не зарождение новой науки – «русской евреелогии». Сопоставив тексты, отделенные друг от друга тремя с лишним десятилетиями, Резник увидел не просто множество дословных совпадений – общую, прошедшую через всю писательскую жизнь идею.

Читатель, если захочет, сам познакомится (хотя бы по статье С. Резника) с откровениями будущего нобелевского лауреата.

Прочитает о «жертвах красно-еврейского террора».

Или споткнется о фразу: «ленинско-еврейская революция»…

Или поразится, услышав старый-старый антисемитский «мотив». Существует в обществе – по мнению Солженицына – цензурный запрет, «не менее грубый, чем советский официальный»: «всякий заговоривший об общееврейских недостатках, будет выставлен и объявлен антисемитом».

Тут впору замолчать. Тут уж не до психологии творчества.

***

Один из самых важных диалогов Семена Резника – это диалог с читателем.

Диалог начинается уже тогда, когда мы внимательно рассматриваем обложку и иллюстрации. Во втором издании работы Семена Резника художник Григорий Златогоров использовал замечательные фотографии Романа Вишняка из его знаменитой книги «Исчезающий мир». А мне когда-то показалась поистине примечательной обложка первого издания книги Резника. В полном соответствии с замыслом автора Григорий Златогоров изобразил двух мужчин. Одинаковые, еще не старые, лица; общее выражение глаз, которые – с тревожным ожиданием? – смотрят в будущее. Близнецы-братья? Но на одном – красная косоворотка, другой – с пейсами, в костюме религиозного еврея.

Кого-то обложка могла оттолкнуть, показаться прямолинейно-назидательной. Большинство, однако, задумывалось о еврейской судьбе в России. В том числе – о судьбе собственной.

«Двести лет вместе» – назвал свою книгу Александр Солженицын. Семен Резник переспросил – тоже в названии: «Вместе или врозь?»

Похоже, на заданный вопрос многие из его читателей, идущие сегодня по символической пустыне, ответят: врозь.

Конечно, все эти двести лет наши народы жили рядом, в буквальном смысле вместе. Но вот какую закономерность неизменно подмечает читатель книги Семена Резника, следя за трагическими изломами российской истории: в этих трагедиях, как правило, обвиняли и обвиняют евреев.

Разумеется, эта закономерность стара, как мир, точнее – как тысячелетия еврейской диаспоры. Что с того! Старая истина наполняется конкретностью нашей судьбы.

Вместе или врозь?

Евреям, воспитанным на русской культуре, такой ответ дается не просто. Но «врозь» – это ведь не значит, что они откажутся от Пушкина и Толстого, Третьяковской галереи и Русского музея; забудут своих друзей – подлинных русских интеллигентов, во все времена выступавших против черносотенства и антисемитизма. Нет, Россия никогда не станет евреям чужой. И особые доказательства тут не нужны. По-русски миллионы еврейских детей произносили первые слова. В России остались – пусть даже порой заброшены, неухожены – родные могилы…

«Цель этой моей книги, отраженная и в ее заголовке, – пишет Солженицын, – как раз и есть: надо нам понять друг друга, надо нам войти в положение и самочувствие друг друга. Этой книгой я хочу протянуть рукопожатие взаимопонимания – на все наше будущее».

Достойная цель. Однако Семен Резник вполне прояснил творческую психологию автора «Двухсот лет вместе»: «за здравие» у него часто переходит «в заупокой».

Слова Солженицына – это его формула русско-еврейского и еврейско-русского диалогов. Увы, цель, обозначенная Солженицыным, далека от нас, как чеховское «небо в алмазах». Трудно понять другого, когда ты просто не хочешь его услышать. Вот пример. До сих пор в российской прессе (еврейские издания – не в счет) не появилось ни одного серьезного отклика на книгу Семена Резника.

А русскоязычные евреи будут обращаться к книге Семена Резника долго. Эта книга (вместе с классическими работами С. Дубнова, Ю. Гессена, трудами современных исследователей) по-своему открывает нашим соплеменникам из бывшего СССР их собственную историю. Историю короткую и, по-видимому, подходящую к концу.

Что позволяет сделать такой прогноз? Семен Резник показывает то, как в течение двух столетий ставился и решался «еврейский вопрос» в России. В этом смысле день позавчерашний удивительно похож на вчерашний, вчерашний – на сегодняшний. Когда-то Екатерина II, стремясь к расширению объема внешней торговли, старалась не препятствовать въезду в страну иностранных купцов-евреев, но делала это тайно, без огласки, в обход собственных законов, дабы не возбуждать гнева «общественности». «Трудно привести более красноречивый пример того, насколько глубоко в общественном сознании России было укорено предубеждение против евреев», – восклицает Резник. Что изменилось сегодня? Вроде бы, многое: никогда жизнь российского еврейства не была такой бурной – новые синагоги, иешивы, школы, университеты, журналы, кошерная кухня в Кремле… Но – давно уже «девятый вал» антисемитизма не поднимался в России так высоко. И все так же актуален старый анекдот. Помните? Смелые евреи уезжают из России, но самые смелые – остаются.

***

Что дальше? - не раз спросит и Солженицын. Он с уважением цитирует тех, кто в разное время выбрал дорогу Исхода, с пониманием относится к проблемам еврейского самосознания.

Спасибо Солженицыну! Споря о его последней работе, мы также многое постигаем в самих себе.

Вернусь к откликам «русских евреев» на книгу «Двести лет вместе». Так ли уж нова для нас, так ли уж горька правда о вчерашнем кумире?

Из истории (в том числе истории литературы) мы знаем: антисемитизм, как и любая болезнь, протекает по-разному. Случается, исчезает бесследно, порой возвращается через годы, иногда вообще не излечивается. По-разному «переболели» этой болезнью и русские писатели – Тургенев, Достоевский, Чехов, Куприн… Кто-то из них был для нас «олицетворением совести народа», кто-то – давал «нравственные уроки». Прочитав об их антисемитизме (даже об отдельных эпизодах «жизни и творчества»), некоторые евреи не просто расстроились – обратили свой гнев на газеты, откуда впервые почерпнули информацию; как в былые советские времена – потребовали: «Осторожно, классика».

Думаю, однако, переживать так не стоит. Стоит вспомнить: евреи всегда были противниками икон, а нравственности нас учила и учит Тора. Нам дороги любимые книги, но не «истории болезней» их авторов.

…Открыв второй том Солженицына, многие особенно возмущались: «Мы не подадим ему руки!» Что ж, трудно израненным старикам снова читать о том, что они воевали в Ташкенте. Трудно бывшим зекам-евреям слышать: даже в сталинских лагерях они, оказывается, были в основном «придурками» – находили теплые местечки…

Однако нам ли обращать внимание на подобные обвинения, пусть даже прозвучавшие из уст «самого Солженицына». Мы знаем, откуда и куда идем. У нас и впрямь есть своя миссия в этом мире, о чем с мистической настороженностью не раз обмолвился, как бы переспросил, Александр Исавич.

Солженицын по-своему озабочен двумя столетиями пребывания евреев в России. К счастью, Семен Резник помнит про тысячелетия нашей истории.

*Семен Резник. Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях книги А.И. Солженицына. 2-е издание, расширенное и исправленное. Изд-во «Захаров», М., 2005

**Моя статья о первом издании книги Семена Резника была опубликована в ежемесячнике «Шалом» (Чикаго) – #257, 2003, ноябрь, а также в «Заметках по еврейской истории» (№3, 94, март 2008).

2003, 2007