Два слова — минимум сочетания слов. Минимум миниморум. Менее не бывает. Одним обойтись почти никогда невозможно. Двумя тоже непросто.
Однако же: на два слова, пожалуйста.
С недавних пор в их новом, немножко чужом ещё доме два слова беспрестанно стали летать: туда — сюда и обратно, из прихожей в кухню, оттуда по комнатам, Петину не минуя, в ванную залетят, на балконе отметятся; закрытые двери для них не преграда: не пролетят, так сквозь щель или сквозь замочную скважину пролезут, проползут, просочатся.
Поначалу Петя внимания на них не обращал. В их старом доме родном, который начал потиху, слегка подзабываться, чего-чего, а слов (одна из бабушек, папина мама, добавляла: и пыли) всегда было хоть отбавляй. Но никогда среди них не было таких назойливо вездесущих, которые повсюду носились.
Казалось бы, ночь, люди спят, даже попугаи, слова умеющие повторять, наконец тоже заткнулись, этим словам взяться откуда? Никто не знает: откуда, но про эти слова знают: зачем, хотя объяснить сможет, конечно, не каждый.
Мало того, что носятся, как сумасшедшие, словно за ними кто гонится, как какой-нибудь за бабочками с сачком Паганель, другие слова расталкивают, те от них в разные стороны шарахаются, слова эти в полёте своём из дома воздух выкачивают.
Как это? Так!
Петя читал или папа рассказывал, он точно не помнит, что самолёт при полёте прорву кислорода сжигает, не говоря уже о ракете: та, вообще, монстр настоящий.
Кому-то в голову может прийти, что эти слова можно из дома изгнать. Может, такие дома существуют, или даже такие, в которых эти слова не заводятся, но это уж не про них. Их дом не такой. Ни тот, что там, ни тот, что здесь, наверняка и другой какой, если случится, чего Пете бы не хотелось, папе-маме тоже, так он думает про себя и ни с кем этой мыслью не делится.
Разве слово, которое в доме прижилось, можно изгнать? Что оно — муха, которую бабушка, мамина мама, насекомых на дух не выносящая, полотенцем гоняет, чтобы та в форточку улетела. Или чад — открой настежь окно, и развеется.
Слово — предмет особенный (это папа), слово есть слово (мама в ответ).
Кто эти два слова, которые в их доме прочно, не изгоняемо поселил, узнать, Петя считал, невозможно. Скорей всего, так решил, они были всегда, даже тогда, когда он ещё не родился. В последнее время то, что было, когда его ещё не было — хотя иногда казалось, был он всегда — Петю ужасно интересовало. Надо бы про эти слова маму и папу спросить, были они в их доме до рождения Пети или вместе с ним появились.
Думая, об этих словах размышляя, Петя про себя никогда их не называл. К чему? Просто: эти слова.
Они — от этого не отвертеться — множество огорчений в его нелёгкой жизни уже причинили, и он не надеялся, что причинять в будущем перестанут. Когда сами по себе порхают вокруг, словно бабочки, или, как птицы, летают, или что-то ещё, это не страшно. Мол, летайте себе, как папа, на бабочек намекая, говорит: крылышкуйте.
Но!
Стоит только из чьего-либо рта, хоть из постороннего даже, да хоть из компа, вылететь, всё — конец, сливай воду! Это тоже папа. Маленьким Петя не понимал, зачем, почему воду сливать. Но потом даже без Ваниной помощи разобрался.
Стоит этим словам материализоваться (это мама, хотя очень на папу похоже), пиши, Петя, пропало. Его как будто нет вообще. Будто он ещё не родился, и можно сколько угодно разных слов говорить, на него внимания не обращая. Мол, на кого внимание обращать, если он ещё не родился?
Забыли! Они! Родные мама и папа забыли! Что он, Петя, родился. И не приёмный он сын, а родной! А хоть и приёмный! Что можно из-за каких-то там слов о сыне, пусть и приёмном, забыть?!
Наверное, у мамы и папы на слова эти инстинкт, как у собаки слюна, о его существовании забывание. Тут не птички, не бабочки, тут бери глубже — пчёлы жужжат! Нет, пчёлы мёд добывают, это дело хорошее, хотя Петя его и не любит: чай с мёдом от горла и всё такое, гоголь-моголь ещё, короче, противное.
Пчёлы здесь, как папа говорит, не канают. Что же канает? Дикие осы! Толку от них никакого. Жужжат и жалят. И людей, и зверей. Неделю назад большую лохматую соседку, то есть не соседку, собаку соседскую покусали. Спокойная собака, вежливая и умная, кошку и ту не обидит, а осы покусали — выла, места бедная не находила, себя и хозяйку замучила.
Слова эти, Пете кажется, всегда настороже, всегда в засаде сидят. Чуть что — полетели-полетели, на голову кому-то там сели. Ладушки-ладушки, кто сожрал оладушки? Кто это — ясно.
Если дома две осы эти маму с папой укусят, бог с ними, ладно. Петя подуется-подуется и перестанет. Они опомнятся и начнут замаливать грех: о сыне забыли. Но где-нибудь, как это недавно случилось, у всех на виду — ни в какие ворота. В зоопарке осы их покусали. Казалось бы, обезьяны, крокодилы и, конечно, слоны, цветы и деревья, пони возят детей, мороженое, одежду пачкая, тает — радуйся, ходи, наслаждайся, корми зверей, хоть это запрещено, но, если очень хочется, тоже нельзя (это мама).
Осы их покусали. На зверей — ноль внимания, как и на Петю, он даже специально позволил мороженому себе на футболку накапать, чтобы мама опомнилась. Ноль внимания, фунт презрения (это дедушка, то ли еврей, то ли грузин, а фунт — почти полкило). И так завелись, что посетители и обитатели зоопарка стали оглядываться. Петя дёргал их за руки, боялся, полицейский прибежит разбираться: море волнуется раз, море волнуется два, но сколько ему ещё волноваться?
Безответно дёргая за руки, Петя прислушался: привычные слова показались знакомыми не совсем. Звери зверями, но и слова — интересно. Они оказались не простыми — в кавычках. Потому как были названием не чего-нибудь, а журнала, для которого папа должен что-то там написать. А это, подумал Петя, письмо Слонёнка Фиби, которое долго писал, вспоминая, вещь не простая.
Его попросили. Ему предложили. Как отказаться?
— И не отказывайся, сядь — напиши.
— Я не писатель. Что я им формулы выдам вместо слов, и их это устроит?
— Между формулами, хоть немножко, но всё-таки бывают слова. Напиши, а формулы вычеркни.
— И кому нужны эти фейсбучные истины?
— Хотя бы мне. Всё, что ты мне тыщу раз толковал, запиши.
— Я кому толковал? Тебе толковал. Вот ты и сядь — запиши.
— Я твоё записывать не могу. Если захочешь, когда напишешь, то прочитаю.
— И камня на камне от написанного не оставишь.
Так они спорили долго. Петя дёргать за руки перестал: было интересно, чем это кончится, сядет ли папа писать, будет ли мама читать, не оставляя камня на камне от слов, которыми папа напишет — это так называется — статью в новый журнал со словами, жалящими безжалостно даже соседских собак, только теперь ещё и в кавычках.
Может, кавычки ос усмирят? Хотел Петя маму спросить, но решил подождать — узнать, согласится ли папа писать и что из этого выйдет.
Когда папа вернулся с работы с журналом, Петя сам прочитал под фамилией папиной и своей: «Альтернатива альтернативе».
Что такое «альтернатива», Петя не знал. Папа ему объяснил. Потом ещё у интернета спросил. И у мамы. И всё равно не понятно. Ладно, про себя Петя подумал. Подрасту, догоню Ваню — пойму.
Зато слова на обложке без всякого догоняния были очень знакомы: Свободное слово.
Добавить комментарий