Зима выдалась такая, что Глобальное Потепление стали, не моргнув глазом, называть Глобальным Изменением Климата. И правильно, Изменение Климата включает в себя и глобальное потепление, которое можно провозглашать летом, и глобальное непотепление - зимой. Главное, чтобы деньги выделяли на "починку большого провала". Если вдуматься (ну я, конечно, не призываю к этому Белый Дом, боже упаси), если вдуматься, то денег на борьбу с Глобальным Изменением надо выделить больше, т.к. летом нужны деньги на охлаждение климата, а зимой на утепление. Кто бы мог подумать, что демократы консервативнее консерваторов. Наш Желтый Дом Белый Дом выделил на борьбу с потеплением столько, что стало необходимым выделить дополнительные средства на борьбу с охлаждением.
Для меня, как корабела, Глобальное Замерзание не имеет большой притягательной силы. “А почему ты так скептически относишься к этому?” А меня Ломоносов учил, что ежели где чего убудет, то в другом месте присовокупится. Обама, ах она сильна, коль лает на слона.
Но я не о политике, а о зиме. В конце февраля ушедшего года на меня надвигалась командировка на озеро Мичиган. Озеро, конечно, замерзло, но сроки сдачи корабля об этом ничего не знали и ходовые испытания из-за такой малости, как полуметровый лед, никто откладывать не собирался. Тут я должен вам раскрыть тайны кораблестроительного мастерства: ходовые испытания никогда не проводятся в срок. Это было бы подозрительно, и заказчик бы корабль не принял, даже если бы все требования, извините за не литературное выражение – техспецификации - были бы выполнены.
Жена мне сказала, что она ко мне хорошо относится и все такое, но насколько ей известно, моя фамилия не Челюскин-Папанин. Я не знаю, что она имела в виду под "все такое", но мне пришлось согласиться, что у меня пока действительно другая фамилия. Моя жена-таки всегда права, и фамилия моя отличается всеми буквами и алфавитом.
"Ты будешь на этом корабле как Серая Шейка в центре озера. Наверно, тебя затрет, - без сожаления в голосе, но мне хочется верить, что где-то глубоко внутри - с любовью, сказала она. -
Я проверяла - от озера вашего, некогда великого, осталось 12% - остальное лед. Возьмите на борт собак, и как затрет - сразу в сани и домой". - "А раньше можно?" - полюбопытствовал я, но мой вопрос был воспринят как риторический и интереса не вызвал.
С собой на корабль жена мне, спасибо ей, упаковала кальсоны. Я не раскрою большого секрета, если скажу, что вообще-то, я кальсоны не ношу. Не ношу я их после одного не меркнущего с годами эпизода. Я работал в пригороде и добирался домой на автобусе, который ходил раз в час, но и не регулярно. И вот в один особенно холодный зимний день иду к остановке и вижу, что теплый автобус уже подъехал и пассажиры проворно вскакивают в него.
Я помчался и кричу, чтобы меня подождали и что я сомневаюсь, что доживу до следующего автобуса, и это будет на их совести. И вот все уже сели и таки ждут меня с открытой дверью, выпуская тепло. Вот тут-то произошел казус. Я полагаю, многие еще помнят, что на кальсонах сзади была такая тесемочка, которую можно было попросить жену (или подругу, но не обеих) затянуть, чтобы не упускать тепло от спины и тому подобного.
Я мчусь, ощущая себя орловским рысаком, и вдруг... пум - тесемочка лопнула, как струна на скрипке Паганини. Кальсоны шелковые и, не задумываясь о последствиях, как с ледяной горки или двух, скатились вниз и повисли на брюках. Да, я забыл сказать, что был еще и в брюках, так было холодно.
И вот я как орловский рысак, но внезапно стреноженный, засеменил, теряя скорость. А весь автобус смотрит на меня, и я вижу, что сострадание меняется раздражением. "Ну, что ты на фокстрот перешел, ты же нас всех выхолаживаешь?" - кричат стоящие в дверях. А что я себя отдельными местами обмораживаю, они себе визуально и представить не могут, не зная всю подноготную. И тут вижу каток вдоль дорожки. Я смекаю, что каток меня двуногого стреноженного пронесет несколько метров быстрее, чем это же расстояние я смогу покрыть бегом трусцой в мешках по снегу.
Расчет был, на первый взгляд, правильный, но уже на второй... Дело в том, что толчковая нога в щемящих душу кальсонах, внепланово спущенных сверху, подвела и не дала нужный размах. Я проехал половину катка - и мое поступательное движение к автобусу прекратилось. Оттолкнуться ото льда, чтобы продолжить скольжение, трудно даже при отсутствии отягчающих меня обстоятельств.
"Смотрите-ка, он остановился покататься", - обалдели от моего кажущегося нахальства пассажиры. A я, как в замедленном кино, досеменил, как гейша мало приспособленная к нашему климату, до двери. И вот она заветная ступенька, на которую надо вспорхнуть, а ногу-то не поднять - амплитуда движений не та, что ожидается от пассажира советского автобуса. Ну я, конечно, не стою как дурак у двери без движения, а как дурак поднимаю ногу и опускаю - бью копытом на глазах у изумленной публики.
Такого даже советский народ, готовый ко всему, не ожидал. Подбадривающие крики стихли. Но когда я стал расстегивать ремень и пуговицы на ширинке, водитель выкрикнул "хунвейбин" (а я еще даже не повернулся задом к двери), и двери закрыл. Люди такие странные. Ну неужели он подумал, что я с таким трудом добрался до автобуса, чтобы, отмораживая себе дорогие мне и моим близким места, продемонстрировать неуважение к трамвайно-троллейбусному и автобусному транспорту, даже не пригласив прессу?
Слава богу, среди пассажиров оказалась одна заинтересовавшаяся девушка и настояла, чтобы дверь открыли, чего я не ожидал и к чему должным образом не подготовился. Я застыл как лось в свете фар запорожца, с рукой ищущей глубоко внизу мои шелка, и в такой не фотопривлекательной позе меня втащили в заледеневший автобус. "Женюсь" - как порядочный человек решил я, застегивая ширинку.
Добавить комментарий