Виктор Антоныч Слепцов не верил в пророчества, улыбался, когда читал о Нострадамусе или библейских откровениях, никогда не прибегал гаданию на картах или бобах... Допускал, что есть люди, обладающие даром предвидения — пророческий гений знаменитой болгарки впечатлял его скептический ум. Но даже если б Ванга двенадцать лет назад предсказала, что он, профессиональный сценарист, закончит свою трудовую деятельность технологом радиоизотопной медицины в американском госпитале для ветеранов, пожалел бы о гонораре.
А он уже работает в этом качестве больше десяти лет и дотянет до конца. Осталось меньше двух пятилеток вкалывать, потом пенсия, угасание, и его жизнь закончится... Да она уже закончилась — с момента приезда в эту страну, которая навсегда останется чужой. Никогда не хотел вернуться, зная, что Россию может любить только на расстоянии. Уехал оттуда, задыхаясь от ненависти к прошлому своей Родины, ее настоящему, от тоскливого неверия в ее нормальное будущее. А вышло, что раз в два года возвращался отдохнуть душой. Видел все, что происходит — показушный блеск не ослеплял, и все равно — отключение от постоянной американской маяты облегчало душу. После приезда домой, в Штаты, он долго ощущал внутренний завод, который со временем постепенно сходил на нет.
В шесть начинало работать русское радио, он слушал международные новости, вставал, шел в туалет, там вставал на вепсы, увидев красные цифры фунтов, говорил себе, что сегодня вечером надо поголодать, чтобы сбросить лишний, который он набрал вчера, пережрав черешни — ягоды любил по-детски.
Доставал из холодильника ланч, приготовленный Наташей с вечера, садился в машину и ехал сорок минут до своего госпиталя. Тысячи раз по одной и той же дороге, и впереди еще больше таких же тысяч.
Открывал свой отделение, проверял коробки с радиофармацевтиками на загрязнение, измерительные приборы на точность, рутинно готовил камеры к процедурам, размножал расписание — все движения уже давно были отработаны, ничего лишнего... все, как всегда.
Однажды привычный порядок был нарушен. Его пациент, услышав акцент, вдруг отказался предоставить свои вены для инъекции. Он, видите ли, не доверяет иностранцам. Такое впервые случилось за семь лет работы — ветераны были доброжелательны к нему. Правда всегда после нескольких слов большинство из них задавало один и тот же вопрос: откуда вы? И дальше все протекало спокойно. Но этот!..
— Я тоже не хочу вас обслуживать. Идите к супервайзеру, он вам поможет.
Стен выслушал горячую речь ветерана, суть которой свелась к тому, что его не приняли на государственную службу, а этого взяли. Где справедливость? Супервайзер предложил свои услуги, и Слепцов был доволен, наблюдая мимоходом, как Стен ковыряет ему руку. Только с третьего раза попал, но это не было местью за хамство. Просто Стен неважно колол и где-то раз в неделю просил Слепцова “взглянуть на вены” его пациента.
Стен был плохим супевайзером — все лежало на Слепцове. Но причина была не в разгильдяйстве американца — он был неизлечимо болен, и это сказывалось. Стен приходил на час позже и В.А. вынужден был готовить его пациентов, в обед спал по полтора часа — иначе с ног валился. Виктор Антоныч узнал о болезни от самого Стена, когда, выведенный из себя очередной его ошибкой, взорвался. Вот тогда-то Стен и сказал, что смертельно болен. Не назвал болезнь, но Слепцов сразу догадался, о чем речь — СПИД. Дал себе слово никогда не орать на Стена и тянуть две лямки.
За эти годы Слепцов разучился кричать. Понял, что американцы орут только в кино. В госпитале он начал с того, что испортил отношения с секретаршами и медсестрами всех отделений, когда разговаривал с ними, по русской привычке не обращая внимания на свой тон. А они обращали и стройными рядами приходили жаловаться. Слепцов не мог понять в чем дело — он же не просто так орал (да и не орал, говорил жестко) — хотел, чтобы они делали свою работу и доставляли больных в его отделение, ну, хотя бы на пятнадцать минут позже расписания. Но — не на час!.. А у него уже другие больные, тут ангел не выдержит. Так было, пока однажды из фармакологической лаборатории женщина принесла лекарство с большим опозданием, и Слепцов, забирая его, буркнул: наконец-то. Не орал опять же, но спасибо тоже не сказал. И супервайзер лаборатории не поленилась спуститься с другого этажа. Она тихо поливала Слепцова грязью и к тону ее придраться было невозможно. И дошло... Теперь у него нет врагов, потому что когда звонит, то очень вежливо сообщает, что делает это в третий раз после окончания процедуры, что он извиняется за беспокойство и заранее благодарит за быстрый приход нянечки.
Как-то раз В.А. в отделе кадров совершенно случайно узнал, что у него, как у каждого другого работника, есть теоретическая возможность продвинуться по службе. Госслужащий имеет свой чин, ступеньку, и соответствующую этому чину зарплату. Их со Стеном разделяло две ступеньки. Продвинуться без его согласия невозможно — супервайзер представлял в комиссию бумаги на повышение.
Зашел к доктору, чтобы узнать о своих перспективах.
— Это невозможно, — “обрадовал” его доктор.
— Есть же комиссия. Зачем она тогда?
— Комиссия положена по закону. Но она дает повышение только тем, кто замещает либо ушедшего, либо умершего. Стен стал супервайзером после смерти Питера. Иначе ему никогда не видеть этой позиции, — во время объяснения доктор времени не терял. Побегал пальцами по клавиатуре компьютера, и принтер стал выдавать листочки с текстом.
— Возьмите это, Виктор. Это ваши обязанности, а это Стена. Сравните и подумайте, есть ли у вас шансы. Могу сказать, что я здесь тридцать лет, и на моей памяти еще ни один не получил повышения за хорошую работу.
В. А.взял листочки и ушел.
Он читал листочки только с обязанностями Стена. Свои и так знал. Все, что делает Стен, делает и он тоже! Он хочет этого повышения, он заслужил. “Хочу” говорил он себе, и, как это часто с ним случалось, что-то стало всплывать из прочитанного. Да! Был такой смешной рассказ Горина “Хочу харчо”. В нем официант повествует о клиенте, который заказал это блюдо. Человек начал приводить сотню причин, по которой посетитель не получит вожделенного супа: не завезли баранину, нет томатов, рис кончился, шеф-повар заболел, сломалась плита, перебиты все глубокие тарелки, сан-инспекция... электричество вырубилось... Придумал все, что он мог. В ответ только слышал: “Хочу харчо”.
В. А. поставил галочки на тех пунктах обязанностей Стена, который он выполняет. Пришел к доктору и тот, внимательно перечитав эти пункты, поставил свою подпись на каждом из них.
— Вы правы, но это не поможет — вы не перешагнете Стена. Если он поставит подпись, то дело сделано. Почти...
— Хочу харчо, — по-русски ответил В.А.
— Что?
— В России есть такое выражение. Оно означает страстное, неудержимое желание.
Доктор пожал плечами.
В.А. позвал Стена в процедурную комнату, чтоб поговорить без свидетелей. Говорил с давящим напором, от которого отвык за эти годы. Так Слепцов выступал на худсоветах, когда отстаивал сценарий, в который вложил душу, когда спорил на семинарах, в компаниях, на Пушкинской, во времена перестройки...
— Стен! Я не начал бы этого разговора, но у меня резко изменилась финансовая ситуация — жена потеряла работу, а моей зарплаты не хватает на жизнь. Квартиру надо выплачивать. Я хочу повышения, Стен. Все зависит от тебя и, если ты меня поддержишь, то тебе навсегда будет обеспечена моя лояльность, поддержка и дружба.
Какого черта! Он “хочет харчо”, и он заслужил это. Почему он должен делать даром часть работы Стена?
— А почему ты считаешь, что тебя надо повысить? — сухо спросил его супарвайзер.
— А ты так не считаешь?
Стен пожал плечами.
— О! Я плохо работаю?
— Все должны хорошо работать.
— Я тебе не помогаю?
— Мы все помогаем друг другу. Я помог тебе с тем ветераном... Помнишь?
— Ты был неправ, Стен! Его надо было послать и пусть он пошел бы жаловаться. Я бы посмотрел, как эту сволочь спустили бы со всех лестниц. У нас в России говорят — в гробу я его видел в белых тапках. А здесь — fuck him!
Стен поморщился.
— Я гражданин этой страны. Ему не нравится мой акцент — пусть идет к черту, — В.А. взял со стола несколько листков и подал их Стену. — Вот бумага с твоими обязанностями. Посмотри. Доктор поставил свою подпись под теми пунктами, что делаю я. Здесь фактически все за исключение покупок. Но и это с моей подачи — я говорю тебе, что нам надо.
— Ты хочешь получить тот же чин, что и у меня?
— А что делать? У нас повышение только через ступеньку.
Стен только усмехнулся.
— Окей! Ступеньки имеют десять уровней. У тебя девятый, пусть у меня будет седьмой. Нет проблем. Ты супервайзер и зарплата твоя останется выше — все верно! Но мне нужно это повышение. Пойми!
Стен начал внимательно рассматривать листочки:
— Ты и должен все это делать.
— Не должен. В моих обязанностях этого нет.
— Да это написано двадцать лет назад. Все устарело...
— Этого никто не менял и менять не будет. По этим бумагам я могу получить повышение. Короче, ты мне поможешь? Или тебе плевать, что у меня изменилась ситуация. Я вхожу в твою...
— Виктор! Не дави на меня. Ты не получишь повышения. Я ничего не подпишу. Ты через семь лет хочешь быть на моем уровне! Я здесь больше двадцати лет, я лучше тебя. Никогда! — Стен резко встал и пошел из комнаты.
— Хочу харчо, Стен! — бросил ему вслед В.А.
— Что ты сказал? — повернулся к нему супервайзер.
— Это русское выражение. Когда получу повышение, я переведу его тебе.
— Мне придется долго ждать, — Стен вышел из комнаты.
В. А.ожидал подобного. Стен завидовал его умению работать. Никогда сразу не брал на вооружение ни один из советов Слепцова. А через пару дней В.А. замечал, что его идеи используются.
Реакция жены, как это часто случалось, была неожиданной:
— Почему ты сказал, что я потеряла работу? Ты что, Витя, хочешь, чтоб это произошло?
— Да оставь ты свои суеверия, — отмахнулся В.А. — Этого не говори, того, черный глаз... У тебя не было этого в России.
— Там было терять нечего. Но ты не понял, что унизил себя? Ты хочешь повышения. Это твое право, и моя работа, квартира тут не при чем! Только зачем тебе это нужно? Чего тебе не хватает? Вить, мы далеко ушли от селедки.
“Селедка” была их любимой историей, которую они рассказывали всем. Это было во времена их нищенства, примерно через полгода после приезда. На день рождения Виктора Антоныча жена сказала ему, что они купят что-нибудь вкусненькое. После покупки необходимых для жизни продуктов остатка хватило только селедку.
— Двенадцать лет назад мы даже не мечтали о таком доме, таких машинах, не думали, что будем зарабатывать больше ста тысяч...
— Твоя львиная доля, — пробормотал Виктор Антоныч.
— Да что я без тебя, Вить...
— А я без тебя...
— Ты обещаешь мне, что больше не полезешь? — продолжила Наташа после недолгого молчания.
— Ты права насчет унижения. Дело не квартире. Хочу харчо!
— Что?
— Хочу харчо! — со злобой выговорил Виктор.
— Не поняла... Да гори этот Стен огнем. Не вяжись ты с бездарем, который за двадцать лет так и не запомнил инструкцию из трех страниц. Он же тебя ненавидит, завидует, что ты здоров, талантлив в работе...
Вот это слово не стоило упоминать. Виктор Антоныч вспыхнул и заорал:
— Не говори мне про талант! Это в России можно быть талантливым нищим. И все в порядке... А в Штатах талант и деньги неразделимы! Потому Стен лучше меня — он получает больше. Да любой из моей группы талантливей меня, потому что больше зарабатывает!.. — он махнул рукой и пошел из кухни.
— Я никогда не видела, чтоб ты был так неправ, — услышал он ее слова.
— Да в чем я неправ? — повернулся он к жене. — Знаешь... я давно над этим думаю. Мы смеемся над глупостями знаменитых, презираем их, ненавидим, перемалываем их кости... “Сиськи масиськи”, “Куклы” Шендеровича, анекдоты про новых русских!.. Но они знамениты и богаты. Американцы не зря говорят: если ты такой умный, чего ты такой бедный. Не ты, не я, не наши друзья — они!.. Вот и все! Как они этого добились, через что переступили — подробности их биографии. Но они заправляют нами и остаются в истории, — они, они!.. Кто добился большего — тот сильнее и умнее, каким бы идиотом он нам не казался. Я к этому давно пришел.
Нежно прижимая к себе годовалого внука, Виктор Антоныч с умилением думал о преемственности поколений. Двадцать пять лет назад они с Наташей точно также подбрасывали своим родителям Катю и мчались на очередную тусовку.
Дочь и зять, как всегда, не собирались долго засиживаться, но Наташа, ставшая прекрасной поварихой, узнав об их визите, приготовила еду, от которой ребята никогда не отказывались. Жена поведала детям о конфликте в госпитале и высказала свое отношение.
— Извини мама, у меня другое мнение — Катя посмотрела на отца, которого очень любила, и улыбнулась. — Я считаю, что папа прав, и могу тебе сказать, что удивлена твоей оценкой его попытки добиться справедливости.
“Вот это Америка. В России Катя нашла бы другие слова”, — мелькнуло у Виктора Антоныча.
— Папа хочет “promotion”. Почему надо успокаиваться на том, чего вы добились? Пап! Ты говорил, что делаешь часть его работы...
— Еще как делаю...
— А ты не делай, — Катино лицо изменилось, как и тон ее слов.
Внешностью Катя была в мать, и В.А. иногда позволял себе подшучивать над женой, “грозно” требуя от нее доказательства, что это его дочь. Но сейчас он увидел — Катя проговорила эти слова с той же жесткостью, которая так была присуща Виктору Антонычу. Там, в России.
— Я подумал над этим. Но знаешь, это старики... заставлять их ждать... да потом бардак будет в отделении, самому противно станет.
— Аа! Ну ладно, тогда мы пошли, — Катя встала из-за стола.
— Мы не поздно сегодня, — сказал зять и добавил. — Катя права!
На следующий день Слепцов вошел в стресс-лабораторию и с каменным лицом заявил, что сегодня им придется ждать Стена — у него своих больных хватает. Это означало задержку минимум на полчаса.
Он знал, когда начать боевые действия. Триша, мягко говоря, терпеть не могла Стена и была в ярости, которая только усилилась после получаса ожидания — Стен по своему обыкновению опоздал, зная, что Виктор Антоныч его покроет. “Пошла” по начальству — позвонила доктору, начальнику радиологического отделения, выдала им все, что думала по поводу Стена и довела до сведения начальства, что это уже превратилось в систему, и все с этим мирились только потому, что Слепцов покрывал своего супервайзера. — скандал дошел до верхов госпиталя.
В. А. был напряжен и еще раз утверждался в нелестном о себе мнении — он размазня: ему жалко больного Стена. Но вспоминал глаза дочери и повторял про себя заклинание: хочу харчо! Он доведет это дело до конца. К нему не могло быть официальных претензий. Придраться было не к чему.
Когда Стена распяли во всех кабинетах, он пришел к Слепцову. Виктор Антоныч опередил его:
— С этого дня, Стен, я буду делать только своих пациентов, убирать отходы теперь твоя очередь — я делал это семь лет и в мои обязанности это не входит. Я не буду больше говорить тебе, что надо покупать — решай сам, не буду напоминать тебе о больных, проверять расписание... Не буду исправлять твои ошибки — ты лучше меня. Стен я многого теперь не буду делать, — и Виктор Анточныч добавил по-русски. — Хочу харчо!
— Но ты должен был делать моих пациентов — я просто позже прихожу... Я не могу раньше...
— Это твои проблемы. Меня теперь это не касается. И не учи меня, что я должен, я свои обязанности знаю. Ко мне нельзя придраться — ты это знаешь! — и еще раз по-русски добавил. — Хочу харчо!
С удивлением заметил, что трудно было начать, а потом жалость ушла, и он начал даже получать удовольствие от разговора. Оказывается, не так уж трудно перешагивать через сострадание и доброту. Совсем нетрудно. Достаточно только начать...
— Тебе всегда было плевать на мое состояние. Я бы посмотрел на тебя, если б ты вот также — желаю тебе оказаться в моей шкуре. Тогда вспомнишь Бога!
— Хочу харчо!
Стен пошел было прочь, но вдруг вернулся:
Но ты не можешь получить мой уровень. Это позиция супервайзера! Неужели непонятно?
— Ты лучше меня, а я... хочу харчо!
— Почему я лучше тебя? Кто тебе это сказал?
— Ты! Два дня назад.
— Если я это сказал, я был неправ. Извини.
Стен был много раз неправ. Но впервые Виктор Антоныч услышал от него такие слова.
— Окей. Забыли, — он поднял руку и пошел к больному, так как процедура давно закончилась и больной терпеливо лежал, ожидая пока они выяснят отношения.
Через два дня, заглянув перед уходом в расписание. В.А. заметил, что Стен забыл позвонить в кампанию, которая доставляла радиофармацевтики — на листке отсутствовало имя работника, которому он должен был давать заказ. Это случалось и раньше, но Слепцов всегда ненавязчиво напоминал об этом: “Стен, когда позвонишь им, скажи им, что”... “Стен! Ты еще не закончил расписание? По-моему, мы забиты под завязку на завтра”...
Когда доктор утром увидел кучу больных в ожидании, разгорелася скандал. Виктор, конечно, сделал срочный заказ — двойная цена за доставку, но только развел руками в ответ на вопросительный взгляд доктора.
— Доктор! Стен забыл заказать “вещество”. Я, конечно, сделал срочный заказ. Надеюсь, через полчаса они доставят.
Доктор внимательно посмотрел на Виктора Антоныча.
Слепцов улыбнулся, но у него хватило ума промолчать по поводу харчо — доктор сразу станет его врагом, ибо достаточно только одному из этих ветеранов пойти к администратору с жалобой, не поздоровится и ему тоже.
— Как вы тогда сказали, Виктор? Какая-то была русская фраза о желании...
— Фраза? Какая фраза? Не помню, доктор...
Слепцов понял, что доктор желает возврата к прошлому. Если так, то пусть он ему поможет, нечего оставаться в стороне.
— Кстати, я говорил со Стеном о повышении. Вы как всегда были правы — он мне отказал. Может, вы пару слов скажете?
— Я поговорю с ним. Но и вы пообещайте мне, что будете наблюдать за заказом.
— Я больше не сторож Стену, но за этим прослежу.
Стен подошел к нему в тот же день.
— Виктор! Ты не посмотришь вены?
— Конечно, — Слепцов, как всегда, стремительно встал и пошел к пациенту. Бросил короткий взгляд на его толстые руки. Сразу увидел крошечный участок с венкой. Отрицательно покачал головой.
— Нет! Не получится. Отошли пациента к его доктору.
Стен все понял. Раньше В.А. брал руку больного, крутил, мял, шлепал, бегал пальцами по ней, мог уложить пациента на живот, если видел вену на тыльной стороне руки... находил точку для инъекции, порой наитием — у него был талант. Его звали даже в отделения, когда у сестер ничего не получалось.
— Хочу харчо, Стен, — бросил он в лицо супервайзеру и пошел в процедурную комнату.
— Виктор! Я говорил о тебе там. Они сказали, что в принципе можно подать на ступеньку выше. У тебя будет десятый чин. Но надо написать новую инструкцию. Мы должны вместе. Я не знаю, как это делать...
— Я знаю, — В.А. подошел к своему столу и достал из ящика отпечатанные на компьютере бумаги. На первой странице в заголовке было написано: “Обязанности технолога радиоизотопной медицины 10ой ступени”. Слепцов легко составил документ, сведя воедино большинство обязанностей Стена со своими.
Отдал бумаги ошарашенному Стену вместе с заполненным бланком, на котором только осталось поставить подписи супервайзера и начальника их радиологического отделения.
— Все готово, Стен. Подпишешь, отдашь нашему шефу и убедишь его поставить подпись, а потом отнесешь в комиссию. Это входит в твои обязанности — сделай это, пожалуйста.
— Оо! — Стена хватило только на это восклицание. Увидел, что безотказный Виктор может быть совсем другим человеком.
— Хочу харчо, Стен! Ты подпишешь?
— Да что это означает?
— Ты подпишешь?
— Да!
— Тогда считай, что мы восстановили статус-кво, — В.А. протянул руку, подумав, что крутой мужик никогда бы не стал сдавать завоеванных позиций. А он — не крутой. Он просто “хочет харчо”!
— Окей!
Они неискренне пожали друг другу руки.
Через месяц, когда он устроил маленький банкет по случаю своего повышения, доктор сказал, не скрывая восхищения:
— Вы первый на моей памяти, кто побил систему.
— И сказал официант: плюнул я и принес ему харчо — негромко произнес Слепцов по-русски.
Виктор Антоныч знал, что отныне жизнь его не будет гладкой дорогой к полному угасанию. Впереди много препятствий, которые он начнет преодолевать. Какие это будут барьеры, еще не представлял, но теперь он перед ними не остановится.
Добавить комментарий