ЯПОНСКИЙ БОЖОК
Я родилась на Сахалине. Мои родители приехали туда после войны как переселенцы. Южный Сахалин японцы покидали в спешке, оставляя всё своё имущество. Мама рассказывала, что в первом доме, куда их поселили, всё было японским – татами, раздвижные перегородки, жаровня для обогрева зимой, низкие столики и шкафчики. Был сарай, в котором стопками стояли расписные пиалушки, красивые керамические вазы и прочая утварь. Я не помню этого, но мама рассказывала, что подвыпивший дед любил своеобразно развлекаться – он сажал меня, маленькую, к себе на колени, на стол ставил гору пиалушек, потом подставлял мне одну за другой на край стола - и я сбрасывала их на пол. Когда пиалушка со звоном разбивалась, дед вместе со мной заливисто хохотал. Мама сметала осколки в ведро и выносила на помойку.
Игрушек в моём детстве было мало. Мы с друзьями ходили на сопку к японскому кладбищу, расположенному рядом с почти разрушенным японским храмом. Кладбище заросло ромашками, красными огоньками и фиолетовыми ирисами. Небольшие камни-надгробия с выдолбленными ямками, в которых сохранились кое-где синие расписные пиалы, ровными рядками поднимались вверх по сопке к лесу из стройных лиственниц. Между могил мы находили маленькие стеклянные разноцветные шарики, японские монетки и синие, желтые с белыми разводами стеклянные круглые лепёшки. Когда я показала их родителям, они предположили, что это фишки от какой-то японской игры.
Дома у нас был очень красивый небольшой шкафчик, снаружи чёрный полированный, а внутри – красный, с несколькими отделениями. Папа сказал, что это японская божница. Все отделения были пустыми и только в одном одиноко стоял японский бронзовый божок. Это был толстенький японец с голым пузиком. Подмышкой он держал большую плоскую рыбу с крупной чешуёй, похожую на карпа. Мне он очень понравился, и родители разрешили с ним играть, но запретили выносить на улицу. У меня ещё был японский маленький домик с настоящими татами, раздвигающимися перегородками внутри, и японская красивая кукла в кимоно с веером. Она стояла в стеклянной коробке-аквариуме. Доставать и играть с ней не разрешали.
Божок стал моей любимой игрушкой. Я дома с ним не расставалась. Когда уходила гулять, оставляла его в игрушечном домике на татами. Спать ложилась вместе с ним. Приятно было гладить его толстое пузико и смотреть на его улыбающееся круглое лицо с прищуренными глазами, а потом спокойно засыпать.
Потом божок исчез. Я долго искала его, плакала, заглядывала во все углы, под кровать, но найти не смогла.
Через несколько лет мама в первый раз взяла меня с собой на материк в гости к бабушке. Она жила с маминой сестрой в городе на берегу Волги. У них дома на спинке старого дивана была маленькая полочка, на которой я увидела своего божка. Я взяла его в руки и погладила по блестящему голому пузику, божок мне радостно улыбался. Но мама сказала, что это не мой божок, забрала его и отдала тёте, которая его куда-то спрятала.
Через много лет, когда появился интернет, на сайте-аукционе японских нэцке и окимоно* я увидела свою детскую игрушку, японского божка с рыбой подмышкой. Не помню во сколько его оценили, ведь для меня он был бесценен.
* Окимоно (яп. 置き物, 置物 оки моно, букв. «вещь для того, чтобы ставить [на обозрение]») «резная фигурка») — произведение японского декоративно-прикладного искусства ( из Википедиии, прим. ред. )
САМОЕ НЕОБХОДИМОЕ
Из соседней комнаты доносился голос диктора. Отец был глуховат и включал телевизор на полную громкость. Передавали сообщение о гибели двух альпинистов в горах. Света не могла понять увлечение горами, еще как-то оправдывала каскадеров, зарабатывающих деньги на жизнь; ныряльщиков – ведь сколько интересного под водой; людей, спускающихся в пещеры … Но альпинистов?.. Неужели на вершине они видят такую красоту, ради которой стоит жертвовать жизнью? Нет, скорее всего, всех этих людей объединяет риск, а риск – это тоже ожидание смерти. Кто-то ей сказал, что смерти не существует и ее не надо бояться: «Пока ты жив – смерти еще нет, когда ты умер – смерти уже нет». Она и не боялась смерти, но это изречение подходило тогда, когда человек умирал неожиданно, без мучений. Самое страшное – не смерть, а физические и моральные страдания, которые ты испытываешь, когда ожидаешь ее.
В промежутках между наркотиками Света могла думать. Дозы были еще небольшие, и после сна боли не было. Последнее время, до того, как она решила принимать наркотики, боль стала невыносимой. Особенно тяжело было по ночам. Боль была всегда, но на фоне терпимой привычной боли, откуда-то из глубины тела, с нижней части живота, поднималась колючая резкая волна, она захватывала все тело, сжимая дыхание, заволакивала мозг. В эти часы Света ни о чем думать не могла, она вертелась в постели, принимая невероятные позы, временами теряла сознание или засыпала, но боль вновь пробуждала ее. Утром, после укола анальгетика, ей становилось немного легче и она засыпала на смятой постели.
Сколько боли она перенесла за семь лет болезни? Когда, после двух операций, ее выписывали из больницы со стомой в боку, врач обещал ей год жизни. Но Света не могла умирать. Вся семья держалась на ней – сын и двое престарелых родителей. Мать очень больна, сын еще не поставлен на ноги. Света вышла на работу. Утром она ехала в троллейбусе, боясь пошевелиться, чтобы не «заработала» с характерными звуками стома. В магазине она стояла за прилавком далеко от покупателей. Помещение универмага было большим, и она надеялась, что никто ничего не замечал.
Через год ей снова сделали операцию. Стому убрали - и она снова почувствовала себя человеком. Правда, боль была всегда, но ее можно было терпеть. Она сильно похудела, но работу не бросила и взялась подрабатывать в выходные – торговать на рынке серебряными украшениями, которые приятельница привозила из-за границы.
Два года назад, во время переоформления инвалидности, у нее обнаружили метастаз в легком. Света и сама чувствовала, что слабеет, и беспокоил ее постоянный сухой кашель, но она списывала это на переохлаждение на рынке зимой. В больницу Света не легла, а ездила из дома на лучевую и «химию». После процедур отлеживалась два часа в больничной палате на койке, ни с кем не разговаривала, набираясь сил, потом ехала домой.
Мама была совсем плоха. У нее, вероятно, была та же болячка, что у Светы, но мама никак не хотела идти к врачу, да и ноги у нее уже несколько лет почти не ходили. Света решила, что не допустит, чтобы больная мама хоронила ее. Они уже говорили с ней на эту тему, и Света приобрела все необходимое на похороны для себя и мамы.
Сын выучился, нашел работу, но платили мало и он все деньги тратил на себя и девочку, с которой познакомился. Прибегал домой, наспех ел и снова исчезал куда-то. Света была рада, что у сына появилась девушка, Света очень хотела погулять на его свадьбе.
После курса лечения Света снова вышла на работу и подработку не бросила. Нужно было самой зарабатывать себе на лекарства. «Химия» вытянула у нее последние сбережения.
Но боль становилась сильнее. Утром, просыпаясь перед работой, она говорила себе: «Болит, - значит, живу». Перешла на полставки. Но и это время выстаивала с трудом. Иногда, по дороге домой, в безлюдном месте, боль сгибала ее пополам. Полгода назад пришлось оставить работу. Было неудобно перед заведующей, которая постоянно шла ей навстречу: часто заменяла ее, а иногда вообще отпускала на час раньше.
Мама умерла первой, и она похоронила ее. Две недели назад отгуляли свадьбу сына, хотя еще не прошел траур, но Света очень хотела женить его. После похорон матери Света уже не вставала. К ним домой почти никто не приходил, Света очень уставала от разговоров и боли. Она предпочитала общаться по телефону. Внешне она очень сильно изменилась, но голос по телефону, как говорили, оставался прежним. Она старалась, говорить бодро, чтобы не выказать свое состояние.
На свадьбу Света поднялась и отсидела два дня, как положено. Свадьба была в кафе рядом с домом, и сын с товарищами помог ей дойти. От запаха пищи Свету мутило, особенно неприятен ей был запах мясного. Но она даже немножко поела салатиков и фруктов. Девочка сына была очень хорошая, скромная и симпатичная. Правда, после свадьбы сын вообще перестал заходить домой. Молодые стали жить у родителей невесты. Но Света понимала, что молодым тяжело в их квартире, она сама чувствовала, что воздух в комнатах становится все более густым. За ней ухаживал сейчас отец, и она боялась, лишний раз позвать старика, да и глухой он был – не дозовешься.
В глубине тела тоненьким комариком зазвенела боль – заканчивалось действие наркотика. Света подумала, как хорошо, что она обо всем позаботилась заранее. Полгода назад оформила инвалидность первой группы и выписала наркотики. Хорошо, что колоть их стали только несколько дней назад. «Теперь можно», - подумала она.
Света уже примирилась со всем. Она была рада, что в душе все годы болезни не возникли ожесточение и злоба. Света вспомнила молодую красивую женщину в больнице, еще полную сил, которая, глядя в окно, зло говорила: «Ненавижу их всех, здоровеньких!» Была у Светы обида на мать невесты, когда она не отдала обещанные за свадьбу деньги, но сейчас эта обида прошла – пусть дети разбираются сами.
Света надеялась на Вечную жизнь и уже покаялась и причастилась. Душа ее была спокойна, она сделала все, что хотела, и Господь подарил ей семь лет жизни.
Боль снова дала о себе знать. В комнату, как будто почувствовав, что он нужен, вошел отец. Света показала ему глазами на шприц. После укола Света облегченно закрыла глаза.
Она медленно погружалась в блаженное состояние, в котором нет боли. Потом она ощутила себя в светящемся коридоре, по спирали уходящем вверх. Вокруг зазвучала приглушенная необычная музыка. Стены и потолок переливались разноцветными красками. Она лежала на каталке, покрытой белоснежными простынями, и два веселых молодых человека невесомо катили ее вверх по коридору. Она хотела сойти и пойти сама, но ступни опущенных вниз ног были далеко-далеко и такие маленькие, а земли не было совсем, только туман. И Света смирилась. Было легко, спокойно и красиво. «Это новая больница», - подумала Света. Движение каталки все убыстрялось и последнее, что успела подумать Света, восхищаясь: «До чего дошла наша медицина!»
ПОЧТИ ФАНТАСТИКА
Она дожила до третьего тысячелетия. Цивилизация развивалась бешеными темпами и большой город, в котором она жила, пугал ее. Новый век породил монстров, и они постепенно вытесняли людей с улиц города. Она помнила, как когда-то люди заводили собак и выгуливали их в скверах и парках, теперь же они обзаводились монстрами, и хищники подчинялись им.
Много лет назад, в маленьком городке, где она родилась, она могла ходить по улицам спокойно. Лес, который окружал город, не страшил ее, она часами бродила между деревьев, радуясь пению птиц и свежему воздуху.
Сейчас все ее существо сжималось, когда она выходила на улицу. Хищники не трогали своих, но, как собаки, почувствовав запах страха, преследовали чужаков. Она была чужой, и, когда шла по улицам, старалась не смотреть по сторонам. Мимо проносились могучие обтекаемые тела, приспособленные для убийства. Они были разные: низкие, с мощным брюхом, которое могло мгновенно раздавить жертву, или с широкой грудью, сбивающей насмерть. Часто они сталкивались друг с другом и в этих жутких столкновениях погибали и их хозяева. Но подчинять себе монстров было престижно, это говорило о благосостоянии хозяина, и они приручали все новые и новые мутации зверей.
Иногда, по пути на работу, она видела следы крови на асфальте и разбросанные части монстров. Люди молча смывали следы и вывозили останки.
Просыпаясь утром, она выбирала маршрут, по которому пойдет по городу, улицы, где было спокойно. Но с каждым годом спокойных улиц становилось все меньше. Проходя с толпой мимо стаи хищно урчащих зверей, она делала безмятежное лицо, но звери провожали ее желтыми глазами, и она знала, что они чувствуют запах ее страха, и ее спина становилась мокрой, и слабели колени. Муж встречал ее после работы. С ним она была спокойнее, но в темноте кустов она видела светящиеся желтые глаза, следящие за ней. Вечером, в постели, она слышала урчание зверей на улице и засыпала под их непрекращающийся рев. Она хотела уехать в тихое спокойное место, где нет этого рева, но понимала, что таких мест, вероятно, уже нет.
В этот раз муж позвонил, что задерживается, не может ее встретить, и она пошла одна. В парке, через который она проходила, было тихо, и последние желтые листья падали на землю. При выходе из парка она посмотрела на небо. Звезд не было видно, она давно не видела их за смогом. Она опустила голову и была ослеплена светом желтых глаз, мчащихся на нее. Удар был сильным, и она не успела почувствовать боли.
Люди окружили старенькую машину, испуганный водитель объяснял полицейскому, что ехал на очень маленькой скорости и женщина сама бросилась под колеса.
Добавить комментарий