Командировка

«Лодочник был стар. Стар, в смысле - старик. Он не доставал до звёзд, хотя был высок... »

Нет, такое начало не годится. Лучше начнём так: «Лодочник был высок, худ и стар. Сутулые плечи закрывала видавшая виды полотняная рубаха до колен. Тяжёлые руки напоминали стволы деревьев, зашитые в кору кожи и лианами вен. Мозоли на ладонях были твёрже весла, которое он держал в руке. Глаза ещё не поблекли; если бы сейчас было видно небо, оно бы обязательно в них отражалось...»

- А деньги на перевоз у тебя есть?

- Есть, дед, не волнуйся.

- Заплатишь в обе стороны, - его слова были тяжёлыми и неторопливыми, как он сам.

- Так мне ж в одну только надо.

- Ну, как хошь, можешь куковать здесь всю ночь. Где я сейчас пассажира назад найду?

- Да ладно, дед, оплачу тебе round trip.

- Чего-чего?

- Оплачу туда и назад, - я прошёл по скользким мосткам и плюхнулся в лодку.

Не только мостки, но и лодка, и даже воздух были скользкими и холодными. И это сентябрь... Что же тут будет твориться в октябре?

- Ну и погодка... Туман, темень. Да ещё моросит, - я никак не избавлюсь от дурацкой журналистской привычки завязывать разговоры. Столичные журналисты совсем другие: важные, с каждым не заговорят, везде у них кореша - нас, районных, не видят в упор. Вроде учились одинаково, водку из одной бутылки хлебали в подворотне, а прошло каких-то десять лет и вон, Юрка Ронес на мерсе по Питеру выруливает, телепрограммы ведёт, а я на деревенских автобусах доярок и их коров интервьюировать езжу.

- Дед, а не холодно в одной-то рубашке?

- Пока веслом машешь - не холодно. На той стороне ещё зябче будет. Тут погодка всегда такая. Место низкое. Кругом болота.

- Тяжело на старости лет народ возить?

- А что тут тяжёлого. Греби себе потихоньку и всё. Привык уже.

Тьма сгущалась. Клочья тумана цеплялись за весло.

- Вроде речонка - тьфу, а на том берегу всегда зябче, - повторил он.

«Зябче, зябче», - у меня что, шуба в чемодане лежит? Я на всякий случай запахнулся поглубже в пальто. Старик не был похож на говоруна. Скорее всего, пытался меня разговорить, задобрить, может, накину лишнего.

- Из иностранцев будешь, али как?

- Почему из иностранцев, дед?

- Ну, ты того, сказал «раундтрип». Слово-то точно иностранное.

- Так разве по одному слову можно судить?

- Можно. Сейчас много иностранцев, которые знают по одному слову.

Мелкий дождь перешёл в мелкий снег. Хотя течение было чуть заметным, из тумана то и дело выныривали тёмные контуры валунов, и надо было обладать завидным умением, чтобы не разнести лодку в щепки.

- Мне отец в детстве тоже говорил: «Учись, учись», да я не слушал. Баловник был. Вот тебе и результат.

- Слышь, дед, а жена-то есть у тебя?

- Да кому я нужен? В школе не доучился. Книг не читаю. Слушаю умных людей пока перевожу - вот и все мои университеты. Денег - куры не клюют, потому как клевать нечего. Да и кур тоже нет.

Здоровенная пиявка залезла на борт и собиралась свалиться мне на ногу. Старик, почти не глядя, смахнул её веслом.

- А те, кто женат, - продолжил он, - много счастья видят? Вон, оба мои брата женаты, и оба меняют жён друг у друга. Уже сами не помнят, кто на ком женат.

- Свингеры, что ли?

- Ага, свингеры. И морды, как у тех свингеров, по три подбородка.

Дед помолчал, видно уговаривал сам себя не спешить с женитьбой.

- А ты чего в наших краях? Может тоже свингер какой?

- Я журналист из района. Ездил интервью брать у доярок.

- Ну и как? Взял?

- Не успел. Муж не вовремя вернулся. Пьянющий, от трактора до двери еле дополз. А как меня увидел, встал вертикально, схватил вилы и, не разбираясь, драться полез.

Возле борта вальяжно проплыло маленькое подобие субмарины. Лодку качнуло.

- Дед, у вас тут что, крокодилы?

Дед лениво перехватил мой взгляд:

- Может и крокодилы. Кто их знает. Ты не беспокойся, пока ты в лодке, они тебя не тронут. А купаться в такую холодину сам не захочешь. Приезжал учёный из города. Говорит, что тут очень высокий уровень радиации. Вот и нарожали рыбёхи всякого. А может у них это тоже от свингерства какого.

- Дед, а не страшно тут одному всё время. Задушат - год никто не найдёт.

- Не, не страшно. Что у меня заберёшь? Копейки. Хотя однажды один попытался, - его лицо напряглось.

- Ну и...

- Плавает где-то здесь до сих пор, бедолага. А может, какая рыба сожрала. Он пока мои деньги пересчитывал, я его веслом по голове, по голове! А однажды сумасшедший попался. Смех, да и только. «Я, - говорит, - вампир». И всё укусить норовил. А какие у него зубы, когда он ещё постарше моего. Только протезами обслюнявил. Пожалел я его, даже денег не взял. Что с него возьмёшь, сумасшедшего?

Впереди тёмной лентой надвигался берег. Ещё несколько мгновений, и я разглядел неширокую отмель, упирающуюся в скалу. На скале деревья окаменевшими животными поднимались к невидимому небу. Как мне объяснили, где-то там, в проёме между скал должна лежать тропка. Ну и глушь. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу», - под такой пейзажик всего Данте вспомнишь.

Лодка ткнулась в отмель. Старик ловко набросил петлю на доску настила и подтянул к ней борт. Я рассчитался и выпрыгнул на берег, почти не замочив ног:

- Прощай, дед. Не поминай лихом. Приглашай на свадьбу, ежели жениться надумаешь.

- Прощевай, человече. Пусть и тебе земля будет пухом.

Подул ледяной ветер. Снежинки, превратившись в стеклянные пули, залпом вонзились в лицо. Откуда-то донёсся истошный женский визг. Я вдруг вспомнил и древко вил, упёршееся мне в грудь, и вилы, застрявшие в стене позади. Вот вилы выходят из груди уже окровавленные и вонзаются опять, круша рёбра, лёгкие. Страшное подозрение охватило меня, и я повернулся к деду. Он уже отплывал.

- Эй, дед, постой! А как звать тебя?

- Да Харон я, Харон.