Детские воспоминания. Накануне еврейского погрома

Короткий день короткого февраля московского 1952 года, погасив последние блеклые лучи сумерек, быстро скатился в серую вечернюю тьму. За окном зажглись вялые уличные фонари.

- Кончай глаза трудить, хватит, – возникла недовольная Клава, сердито водя тряпкой по стеклу зеленого абажура настольной лампы.

- Не ворчи, - отмахнулся от жены Семеныч и напялил на нос очки в железной оправе, - если к завтрему я этот Список не сварганю, хрен нам получить цимерманову комнату.

Он размашисто макнул ручку в белую чернильницу-непроливайку и продолжил выписывать из Домовой книги имена и адреса подлежащих выселению жильцов. А ответы на другие пункты вопросника (возраст, рост, вес), врученного ему вчера человеком в сером костюме, он снимал задумчивым взглядом с давно не беленного потолка.

Только дойдя до квартиросъемщика И.А.Цимермана, своего соседа по коммуналке, он остановился и отложил в сторону ручку. Вообще-то зловредных жидов он не любил и ему было их не жалко. Но вот против черно-курчавого мальчишки Изи он, бездетный, ничего не имел. Даже совсем наоборот. Особенно после того случая. 

Это было совсем недавно. Стоял поздний декабрьский вечер, на улице буйствовала свирепая метель, и возвратившийся, как всегда в это время, Семеныч, прислонившись к дверному косяку, очищал веником общего пользования свои сапоги от снега. Вдруг он заметил, что делавший на кухне уроки цимермановый сынок внимательно на него смотрит.

- Ты чего это, – спросил Семеныч, - гляделки на меня вылупил?

Мальчишка оторвался от тетрадки, встал, быстро подошел к Семенычу и с осторожной улыбкой тихонько объяснил:

- У вас на голове два красных пятна. На губную помаду похоже.

Семеныч достал из внутреннего кармана пиджака фляжку с блестящей зеркальной стенкой.

- Во сука, бля, - ругнулся он, - это же Дуська, стерва, назло меня чмокнула. Чтоб Клава увидела.

Он достал из брючного кармана носовой платок, густо поплевал на него и тщательно потер им лысину. 

За ту услугу Семеныч и был благодарен Изе - уж очень он боялся своей скандальной жены. Причем настолько, что даже решился на одну опасную для себя соседскую услугу. Через пару дней, зайдя на кухню, он поманил Изю пальцем:

- Подь сюда. Ближе, ближе.

Мальчуган приблизился к Семенычу, тот плотно наклонился к его уху, окутал крепким водочным перегаром, затем, чуть помолчав, опасливо оглянулся, сильно покраснел лысиной и торопливой скороговоркой зашептал: 

- Ты это, того, бля, про меня ни-ни. Никому, понял? Если узнаю, голову отвинчу. А своим скажи, упреди… - он снова замялся, затем еще больше понизил голос и с затаенным дыханием проговорил, - в завкоме нашего Инструментального желающим по квартирам порезвиться, из подушек пух попускать, арматурные заточки раздают, по две в одни руки. Кумекаешь, для чего? Понял? Ну ладно, вали отседа, шагай быстро, быстро. 

Но соседская комната Семенычу не досталась – Усатый вождь умер, погром не состоялся.