Глава из романа «Проклятие белого лебедя»*
После неудачной попытки мятежа фон Шаунбург вместе со своими друзьями был заключён в крепость. Он мучился, что вовлёк в мятеж самых близких ему друзей - друзей по образу мыслей, по горячности духа и жажде справедливости. Такие же, как он храбрецы и безумцы, поверили в призрачность успеха, подняли оружие против тирана Людвига Баварского. Надежды на перемены многих ослепили, а многих обезглавили. Хочется верить, что некоторых спасли. Его друзья пошли за ним безоглядно. Теперь они, правда, в другом каземате, подавленные и униженные тоже ждут казни. Мещане и ремесленники, которые их поддержали, будут биты батогами, бродяги, которые к ним из-за переизбытка азарта примкнули, будут повешены, а дворянам - зачинщикам изысканная готовилась казнь, достойная нежной дворянской шеи – отсечение головы.
- Самое лучшее радикальное средство, как от облысения, так и от бунтарских идей, - говорил король Людвиг. – Жаль, что только на время! Это как неизлечимая болезнь. Появятся новые бунтари, безумнее прежних, и новые будут казни!
Людвиг запахивал, брезгливо скривив губы, полы бархатного халата и всё вглядывался в противоположные очертания башен. О чём думают в свою последнюю ночь жизни эти безумцы? Когда он их допрашивал, не было ни мольбы, ни слёз, ни призывов к милосердию. Король был разочарован. Ему не представлялось возможности сделать даже самый маленький гуманный жест.
- Ни один не подполз к моим ногам. Ни один не слюнявил моих сапог! Сожалейте!
Людвиг пытался принять гордую осанку, но так кольнуло в больную спину, что он привычно ссутулился и охнул. Вначале всё плавало в густых простынях тумана: и соседние постройки, напоминавшее гигантские корабли, и башни замка. Король напряг зрение и увидел огонёк в высокой башне – там, где должен был страдать Диц, самый главный и дерзкий, и поэтому ненавистный больше других.
- Никогда у тебя не выйдет то, что задумал! Никогда! – кричал в раскачивающиеся дома-корабли Людвиг, совершенно забыв о том, что ему не докричаться, и не чувствуя, как холод обволакивает его больные ноги в комнатных туфлях.
- Решили вырвать у меня власть! Это сокровище, это никем не сосчитанные талеры! – Людвиг засопел и сдвинул брови.
– Кретины! Разве я похож на зазевавшегося простака, у которого выпадает из рук золотая монета? Ничего у тебя не получится! – Людвиг снова заорал в туман и от натуги пукнул, будто поставил точку.
Заставил себя отойти от окна, повалился в перины. Сон не приходил. Окоченевшими пятками стал барабанить по перине, чтобы согреть их.
- Да, самое лучшее средство от бессонницы – это тоже отсечение головы!
Хрюкнул от удовольствия над собственным каламбуром. Завтра не забыть сказать эту шутку перед придворными… он ещё раз хрюкнул в кружевные подушки. Тиран, с оплывшими плечами, безвольным лицом и щёлочками вместо глаз, страдающий артритом, несварением желудка и изжогой, плыл на перинах в свой завтрашний день.
Диц шагал, как на плацу, по камере. Взад – вперёд, взад – вперёд. Он рассеянно положил мускулистую руку на эфес сабли, чтобы по привычке поиграть золотой головой грифа.
- Ах, да! - Спохватился он. – Ведь государственным преступникам не полагается оружия!
Тряхнул жёсткой белокурой гривой, с трудом поддающейся гребню. Блуждающим взором, совершенно оторванным от настоящего, осмотрел грубый стол, сколоченный из дубовых досок. На нём стояла корзинка со всякой снедью, но Диц видел что-то иное, очень главное для себя. Он видел площадь, на которой завтра разыграется кровавая казнь. Обоняние не подсказывало ему, какая вкуснота приготовлена для него матушкой. А стражник Отто, когда нёс передачу заключённому, чуть не захлебнулся слюной: так вкусно пахло куропатками, зажаренными на вертеле и начинёнными орехами и черносливом. Диц небрежно приоткрыл батистовую салфетку с вышитыми инициалами в углу. Такие вышивала матушка, и рука его дрогнула, а серые очи блеснули жалостью к ней. Но он крепко зажмурился, чтобы изгнать жалость. Сейчас она бы была плохой помощницей. Не приседая на скамью, пожевал деликатес. Плеснул вина в кубок и посмотрел на его цвет через танцующее пламя свечи.
- Как моя кровь! Так ярко и возбуждающе взыграло… совсем молодое вино!
Забыл выпить и снова стал делать невидимые пометки на столе, понятные только ему. Извлёк ещё четыре кубка, фрукты. Видно, матушка надеялась, что последнюю трапезу король разрешит разделить с друзьями. На равных промежутках друг от друга он расставил кубки. От какой-то фиксированной точки он катнул гранат вдоль стола. Тот остановился против третьего кубка! Диц тряхнул шевелюрой крайне удручённо и снова катнул фрукт от заданной точки. Он весь впился в траекторию движения. Снова и снова возвращал его в исходное положение, но фрукт прекращал катиться именно против заклятого третьего кубка!
- Майн гот! – схватился за голову юноша в полной панике.
Он выудил из корзины яблоко, вобравшее в себя последнее оживление осени и горьковатый привкус первых заморозков. Из заданной точки он раскрутил яблоко и отправил его по заданному маршруту. Яблоко замерло против третьего кубка. Диц обхватил в отчаянии голову и от изнеможения прикрыл сверкающие серые глаза.
- Треклятое место! Но я должен преодолеть его!
Отто, наблюдавший за преступником, в продольную щель двери, тяжело выдохнул в грубую шерсть шарфа, думая, что тот лишается последних крох рассудка накануне казни. Иначе зачем эти непонятные игры на столе? Так рассуждал Отто, на цыпочках отходя от двери. Кретины, недоумки! Разве плохо им жилось в поместьях? День и ночь гойсали по своим охотничьим угодьям! Им никогда не ведомо было унижение жёсткой экономии на грани нужды и голода. Только в этой бесшабашной кудрявой голове мог зародиться бред – свергнуть с престола Людвига Баварского! Самого Баварского, который так сросся задницей со своим троном!
Отто испуганно оглянулся и даже присел от страха: вдруг кто-то подслушает мысли? Длинный нос его уполз ещё больше в шарф, а тонкие губы он прикусил зубами. Отто задрожал не зря: он отметил, что в последнее время все свои мысли привык озвучивать. Какое-то недержание мыслей, будто недержание мочи! Вот и сейчас он не понял: то ли сказал вслух, то ли подумал?
Старик остановился посреди пустого коридора.
- Кто ты есть – Отто? – он ткнул себя в грудь сухим кулаком. – Чтобы рассуждать о власти, о законности, о короле? Кто ты есть? Щепка ты, Отто! Старая сухая щепа!
Он осторожно подошёл к последней двери, где было заперто четверо бунтовщиков, осуждённых Баварским на казнь через отсечение головы. Четверо друзей Дица. Там было тихо. Даже призраки издают больше звуков! От непонимания Отто подвигал стриженым затылком, потом подёргал себя за длинный нос.
- Обычно в последние ночи жизни молятся! – недовольно буркнул он, пожевав тонкие губы.
Диц хрустел яблоком и вглядывался в завтрашний день. Ему предстояло сделать немыслимое. После собственной смерти спасти своих друзей! Он покрутил в руках гранат, поставил его на исходную точку и снова катнул. Фрукт катился уверенно до проклятого места. Приостановился на две секунды, потом под завороженным серым глазом докатился до края стола и замер. Диц издал победный клич, он ликовал! А Отто выронил связку ключей и матюкнулся в толстый шарф. И снова подумал: это я вслух сказал или в мыслях ругнулся?
Диц фон Шаунбург разлил искристое вино по кубкам, азартно тряхнул кудрями и торжественно произнёс:
- За тебя, Артур! За твою долгую жизнь!
Над столом зависло восторженное лицо Артура. Диц осушил первый кубок и подошёл ко второму.
- Твоё здравие, Иоганн!
Перед юношей замаячило болезненное пепельное лицо друга с подслеповатыми глазами.
Над третьим кубком задумался. Над тем третьим, где находилось заклятое место, но благодаря напряжению воли, он преодолел его. Диц поднял третий кубок.
- А ты, Якоб, - он запнулся от волнения, - стервец этакий, люби её до самой своей кончины! Люби и береги! Иначе вернусь с того света, чтобы наказать тебя!
Торжественность уступила место меланхолии. На мышцы лица, рук и глаз напала, навалилась чёрной медведицей апатия. Сосредоточенность взгляда сменилась рассеянным безразличием. Он медленными глотками пил вино из третьего кубка, и по вкусу оно было совсем иное.
- За ваше счастье! Теперь попробуйте только быть несчастливыми!
- Ну что, Бернард? – юноша стоял перед четвёртым кубком. – Выпью за нашу ошибку! Хотя был ли роковой ошибкой наш бунт? Свергнуть тирана, чтобы многие вздохнули с облегчением – разве это ошибка? Как бы ты сказал: ошибки также необходимы в жизни, как и убеждения. Ошибки – ступени к совершенству. Вечные ступени к вечному совершенству. Ну, как тебе моя мысль?
Серые глаза сверкнули неожиданным негодованием. Он опрокинул четвёртый кубок и ударом кулака разбил гранат, тот разлетелся и кровавыми зёрнами обрызгал всё вокруг.
Диц присел устало на скамью. И долго тёр переносицу, потом поднял выше груди свой кубок, искренне по-детски улыбнулся и чётко произнёс:
- За сговор с самой смертью!
Есть такое состояние высшего возбуждения, когда не пьянит спиртное, а наиболее реалистично описывает картину. Такое состояние было сейчас у юноши. Он потушил свечи и повалился навзничь на матрас. Именно так он любил спать всегда – раскинувшись на спине, не зарываясь в пуховики и не скрючившись в позе эмбриона. Сломленное бессонницей тело провалилось в небытиё…
Змеиные красные языки вытаскивали с натугой зимнее солнце. Языки поползли дальше вдоль линии горизонта, а бестолково-ленивое солнце досыпало на зубцах городской ратуши. И не было привычности в наступлении этого утра, а была удручённость. Старый ворон с седым пятном на крыле прилетел на тюремный двор в поисках съестного, но нахохлился и застыл, не осмелившись просить подачку. Он переступал по карнизу, мудрым оком осматривая суету людей внизу.
Казнь – дело государственной важности и подготовиться к ней надо ответственно! Так думал Людвиг, когда ему натирали больные ноги лечебным жиром, потом натаскивали на них, будто на палки, толстые носки из козьей шерсти. Он прикрыл утомлённые жабьи глаза, предвкушая наслаждение от спектакля. Он время казни назначил на полдень, чтобы растянуть предвкушение. Разминая ноги и спину хождением взад-вперёд, король с любопытством поглядывал на противоположные окна башни и поджидал Отто. Ему не терпелось узнать, как перестрадали эту ночь бунтовщики. Стражник просочился в дверь и робко замер у входа. Длинный нос его выполз из шарфа, а стриженый затылок задвигался. Тонкие губы стали ещё тоньше, пытаясь приспособить к себе улыбку. Отто полагал, что именно с такой улыбкой надо разговаривать с королями всех мастей.
- Ну? – будто вилы, вонзил свой вопрос Баварский.
- Ваше величество, всё было спокойно, как в гробу! – Отто снова задвигал кожей затылка, думая, что про гроб сказал зря.
Разочарованное лицо Людвига оплыло на грудь и стало ещё длиннее.
- А главарь, полагаю, совсем потерял голову!
- Значит, он её потеряет ещё раз! – глазки Баварского оживились и подались чуть вперёд, он выпятил нижнюю губу, но расспрашивать посчитал ниже своего статуса.
- Он поужинал, (Людвиг скривил губы), а потом стал играть непонятно во что. Говорил с кубками!
- А жаль, что безумец потерял остаток разума! Жаль! Он мне нужен для казни здравомысленным! А как же другие?
- Другие молчали. Отказались от ужина и горячего завтрака! – Старик пожевал тонкие губы, не зная, что бы такое добавить, чтоб развеселило короля.
- А фон Шаунбург? Не отказался?
- Нет! Он выпил две кружки горячего грога и сказал, что сегодня прохладно, и он боится простудить себе горло!
Король вскочил: острота предназначена была ему! Бунтовщик знал, что этот разговор состоится! Хитрая бестия! Он махнул небрежно отёкшей рукой, чтобы старик удалился. Сразу суставы охватила боль. Он сегодня скажет речь! Так скажет, что мужчины уронят головы на грудь, а дамы будут прижимать хрупкие руки к сердцу!
Под барабанную дробь вывели бунтовщиков. Как ни бодрились они, но человечью природу страха победить трудно. Может, поэтому так ценит своих героев народ. Вместо лиц – белые пятна, вместо глаз – тёмные провалы, вместо ртов – синие от холода щели. Вышел в красном одеянии, в колпаке с прорезями для глаз здоровый палач. Он помахивал длинным топорищем, будто детской игрушкой. И пока не вывели зачинщика, он развлекал толпу, словно фокусник. Снова ударили в барабаны, старый ворон крумкнул и отлетел подалее от людских непонятных игрищ. Когда много шума и треска среди людей, ничем хорошим это не заканчивается!
Вздрогнули старые башни, от них зазвенел воздух и начал трескаться на мелкие кусочки. Диц стоял на плацу, он был сосредоточен и мотнул кудрявой головой в сторону друзей. Ничего не говорило о великом его волнении: ни дрожание рук, ни дёрганье мышц лица, ни суетливость движений. Сдержанная улыбка, чуть приметная, могла означать только одно: юноша примирился со своей участью, какой бы злой она ни была. Он рассеянно осматривал толпу, думая о чём-то своём, толпа впилась в него тысячеглазьем, стараясь запомнить каждую подробность происходящего.
Баварский так пространно говорил, что толпа недовольна стала гудеть, и он приступил к главной части:
- Согласно традиции наших земель, сейчас исполнится последняя воля обречённого на казнь! Диц фон Шаунбург пожелал спасти своих друзей-бунтовщиков немыслимой мерой! Если он обезглавленный пробежит вдоль их ряда, они будут помилованы моим королевским словом! Отпущены на свободу!
Толпа дико взревела от возможности такое увидеть.
- бунтовщики расставлены друг от друга на расстоянии восьми метров. Но ежели безумец против кого споткнётся или не добежит, тех следует казнить сразу отсечением головы.
Отто высунул нос из шарфа, внимая каждому звуку сверху, но так ничего и не понял. Вернее, он думал, что всё понял неправильно или плохо расслышал. Уж слишком всё это было неправдоподобно и дико!
Диц сощурил проницательные серые глаза и положил кудрявую голову на дубовую колоду. Ах, как медленно, ну очень медленно под грохот барабанных выстрелов опускается блестящее лезвие! Его отблеск отразился в серых глазах, и они тут же померкли. Голова непослушными кудрями зацепилась за пожухлую мёрзлую траву, а тело юноши сорвалось с места и побежало под радостные крики народа. Артур схватился за голову в каком-то беспамятстве: Диц пробежал мимо него, потом мимо Иоганна и споткнулся против Якоба. Ноги стали подкашиваться в коленях, казалось, тело наклоняется, чтобы вот-вот рухнуть. Но мускулы рук стали медленно его выравнивать, тело чуть пошатнулось назад, потом качнулось вперёд и побежало дальше, но не так быстро. Ноги стали заплетаться, когда он подбегал к Бернарду, а оставалось каких-то два метра! Диц взмахнул правой рукой, выбросив её вперёд, как бы указывая себе направление, и рухнул почти у его ног. Бернард бросился на обезглавленное тело друга и зарыдал. Ему это удалось! Он спас всех!
Палач выронил топор себе на ногу, поранился, но этого не заметил.
– Свят, свят! – шептал он непослушными губами. – Да ведь это сам дьявол!
Народ ревел от восторга, смяв шеренги оторопелых солдат.
Ошеломлённый Людвиг с ужасом взирал на лежащее тело. В своём ярко-синем одеянии, которое называли суконщики «павлинье сукно» и использовали для его окраски тюрингенскую вайду, он выглядел пышно-нелепо. Тело казнённого, казалось, шевельнулось, пытаясь подняться и снова броситься бежать. Умение говорить напрочь покинуло придворных. После минут десяти молчания Людвиг с трудом разжал челюсти:
- Этого не может быть, потому как не может!
Не мыслил он, не предполагал даже в самом страшном бреду, что отпустит бунтовщиков! Он хотел всех их казнить, он жаждал их казни так, как жаждет отощавший голодный зверь жрать.
- А на кой чёрт столько народа собрали? - Людвиг обвёл жабьими глазами своих придворных и рванул на себе пёструю дорогую ткань.
- Так ваше величество приказали!
Он смотрел сквозь пёструю толпу, выискивая хоть какое-то объяснение, ну самое несуразное! Всё произошедшее не поддавалось пониманию, а тем более словам! Слова казались сухими шуршащими листьями и совершенно не нужными. Величие случившегося не только лишило на какое-то время многих голоса, но и умения мыслить.
Тело юноши ещё не успело остыть, а он уже стал героем, и имя его произносили с трепетом, а имя врага – с презрением. Да и недолго осталось Баварскому тиранствовать. Через два месяца его закоченевшее тело, вцепившееся в трон, найдут рано поутру. Но это будет потом, а сейчас чья-то нежная рука срезала жёсткую белокурую прядь и прятала у себя на груди. Как многолик мир, и в нём может быть то, чего не может быть никогда!
-----------------
* Исторический роман в двух томах "Проклятие белого лебедя" вышел в свет в 2013, а в 2016 на международном литературном конкурсе в Германии "Лучшая книга года" он стал лучшей книгой этого года - *бронза*. Его действие охватывают вторую половину 17 столетия, когда велась борьба за землю, волю и власть с особой жестокостью, в которую были вовлечены такие государства, как Германия, Польша, Украина, Русь, Молдова, Турция. Герои романа - исторические легендарные личности, а главный из них - черниговский Дракула Василий Андреевич Дунин-Борковский, из древнего рода датских королей Дуненов. Из черниговского полковника он стал генеральным обозным войска Запорожского и мечтал стать гетманом Украины, но в борьбе за булаву проиграл Мазепе, а был так близок к победе! Под силу ему преодолеть родовое проклятие? Почему народ называл его Дракулой? Историческая реальность и мистика того времени, юмор народа и мужество сердец - всё это нашло отражение в главах книги. Одну из глав " Сговор со смертью" предлагаем прочитать любителям старины.
Добавить комментарий