- Трогай, поехали!
- Стой, подожди, где еврей? Стой, стой, нет еврея!!!
- Не езжай, где еврей? Опаздывает, вон бежит!
- Давай, кымбатты дос, жми еврей! Все тебя, целая автобус ждём! Давай, слушай, спеши!
Вот уж более полчаса сижу я в каком-то захудалом ауле. Рано утром на маленьком старом автобусе я выехал из области в совхоз Н. проследить монтаж агитационного панно. К моей досаде, на полдороге автобус свернул в сторону и прямо по степи заковылял по кочкам, а через 20 минут он остановился в пыльном ауле. Почти все пассажиры вышли, и вошла шумная толпа жителей средней Азии, в основном казахов. Вошли и стали сразу кричать: «Поехали! Бастык, трогай!» Говорили они между собой по-русски, ligua franca в этих местах. Вдруг кто-то заорал:
- А где еврей? Стой шофер! Еврея нет. Вот он бежит!
Половина автобуса высунулась из окна, и, махая руками, подбадривала кого-то, кого я со своего места не мог видеть. Наконец, в передней двери показалась рыжая с проседью голова запыхавшегося человека небольшого роста с коричневым от солнца лицом и нарочито виноватым выражением по-детски наивных голубых глаз. От бега рот его был полуоткрыт, как будто он бежал сюда специально, чтобы рассказать пассажирам смешной еврейский анекдот. В автобусе заволновались и, двигая мешками, все стали тесниться, стараясь освободить место для нового пассажира: - Сюда садись, еврей! Вот здесь место, двигай сюда. Подвинься, дорогой, дай еврею сесть! - Скорее всего, большинство жителей соседнего села считало, что «еврей» — это его имя или кличка; впрочем, я услышал, как кто-то, кого он узнал из местных, назвал его Сеней. Как только все уселись, опять поднялся гам: - Трогай! Бастык, поехали! Давай, дорогой, поехали уже! - Шофер не обращал никакого внимания на крики, он спокойно сидел и читал газету.
Среди этого шума мне показалось, что я услышал несколько фраз, произнесенных на идиш. Я прислушался: нет - говорили по-русски, но вот опять я явно услышал пару слов на идиш. Идиш я не понимал, но мог различить. Я оглянулся, слева сзади от меня через проход сидела молодая пара, парень с девушкой в рабочих комбинезонах. Оба были очень рослые, спортивного сложения.
В очертаниях их лиц не сразу можно было уловить семитские черты, так характерные для еврейской диаспоры: ни особого интеллекта, ни печально тревожных насмешливых глаз - ничего этого не было. Это были спокойные безразличные лица людей физического труда; рабочая еврейская молодёжь, сошедшая с рекламы Израильского кибуца. Они тихо разговаривали, не принимая участия в общем ажиотаже. - Чудеса, откуда здесь евреи? И почему они здесь, зачем???
Утром на попутке приехал Клыков и как обычно сразу прицепился ко мне, чтобы я продал ему мою кожаную куртку.
- Ну зачем она тебе? - с сочувствием оглядел он меня. Я себя считал вполне конкурентным, но не для Клыкова, который полагал себя неотразимым сердцеедом. Основания у него к этому были: выше среднего роста, хорошо сложённый, соломенного цвета волосы, рыжая борода, тонкий крючковатый хищный нос, зелёные кошачьи глаза. Если бы не металлические очки - он был близорук - Клыков походил бы на благородного разбойника из романа Вальтера Скотта. Он был моим приятелем, и я его любил. Клыков рыскал по степи в поисках работы.
По его словам, у них произошёл облом. В Кокчетаве они взяли заказ на уличные портреты сухой кистью для стендов передовиков. Платили по высшему тарифу. Трактористы приезжали к ним позировать на час-два и уезжали обратно к себе в село, а ребята с набросков делали портреты. Когда законченную работу выставили и пригласили трактористов, никто из них не смог найти себя среди портретов. Приехала партийная комиссия, все казахи, и тоже не смогли разобраться, кто есть кто, где чей портрет. Как специально, накануне в городе установили панно «Флора и Фауна Казахстана», и тут же какой-то аноним среди фауны разглядел маленького кабана. О свинье как об оскорблении национального достоинства донесли наверх. Поднялся скандал. Кабану приделали рога, и дело этим закончилось, но все были уже на взводе. Что делать с портретами, было непонятно.
Нашёлся какой-то умный еврей, который предложил назвать экспозицию: «Безымянные герои - передовики сельского хозяйства нашей области», так и порешили. Денег художникам фактически не заплатили, да еще пригрозили позвонить в институт. «Еле ноги унесли. Проклятые саксаулы!» - заключил Клыков. Ища сочувствия, он повернулся к Марку, на что тот ответил с фальшивым кавказским акцентом: - Нэ ганысь за рублём, аксакал! Жадность фраера сгубила, панымаешь, - и назидательным тоном добавил. - Посмотри на нас, дорогой, скромно шлёпаем по трафаретам вождей и спим спокойно. А почему? Потому, что Папу Карлу и Лысого знают везде и не спутают ни с кем, даже в Африке!
Клыков безнадёжно махнул рукой. Мы повели его в столовку пообедать. Был обеденный перерыв, и столовая была набита работницами с комбината. Мы сели за столиком в углу. Сергей толкнул меня локтем. Я обернулся: взгляды сидящих были устремлены в сторону раздачи. Я поглядел в ту сторону и понял почему. Клыков стоял к нам спиной; его штанина под левой ягодицей была разорвана, и сквозь огромную дыру светилась покрытая рыжими волосами мясистая ляжка.
- Ты, аксакал, всех девок у нас уведёшь! - обратился Сергей к подошедшему Клыкову.
- Клык, - сказал я ему, - у тебя дыра в левой штанине, под задницей.
- Где? - удивился он. Подняв очки на лоб, он попытался разглядеть прореху и, нащупав её, сказал: - А это? Я знаю, в кузове об доску с гвоздём саданул. Он перегнулся через стол ко мне, сделал свирепое лицо и прохрипел. - Слушай, ты мне зубы не заговаривай! Ты мне кожанку продаешь?
Проходя по коридору, я зашёл в комнату, где лежали загрунтованные планшеты; она была пуста. В нос шибанули одуряющие пары бензина, от которых через 15 минут голова начинала гудеть. Бензином мы разводили масляную краску, олифа сохла слишком долго, да её на складе и не было. Мы знали, что вся наша работа через год потрескается и её придётся соскабливать. Начальство это тоже знало, но через три недели сюда собиралась приехать комиссия партконтроля, и стенды должны были к тому времени стоять. Я огляделся и увидел ребят с кистями в руках, стоящих у окна. Заметив меня, они жестами меня подозвали. Окно выходило на небольшой, чисто выметенный задний двор, разделяющий два сельских дома. Слева и справа от нас, напротив домов с метлами в руках стояли две ядрёные молодые девки и отчаянно бранились.
Впечатление было, что во дворе разыгрываются живые картинки на тему «Сорочинской Ярмарки» Гоголя. На обеих были длинные цветные юбки с передником и головные платки с торчащими вперёд узелками. Тараторили они чрезвычайно быстро, осыпая друг дружку оскорблениями вроде: «Чого балухи вилупив? А щоб ти стерва спіткнулася і не встала та твоєю мордою підлою щоби кукурудзу молотили» - «та хай с тебе дощ намочив та нижче пояса зціпило за пупа і тебе підняло і гепнуло трррррррррррррррррр......»
Поразительно было то, что они вовсе не старались перекричать друг дружку, как это бывает в толпе на базаре, а бранились строго по очереди: так одна выдавала длиннющую пулемётную тираду и тараторила до тех пор, пока у неё хватало дыхания; другая внимательно её слушала, но как только возникала малейшая пауза, начинала тараторить сама.
Таким образом, если закрыть глаза, то слышался сплошной непрерывный звук: «ТРРРРРРРР». Наконец, одна из них бросила метлу, повернулась спиной к соседке, нагнулась, и задрав юбки, показала свой зад, обтянутый ворсистыми голубыми штанами. После это она выпрямилась, подбоченилась и с вызовом посмотрела на соперницу.
Та проделала то же самое, продемонстрировав точно такие же голубые подштанники; ассортимент нижнего женского белья в местном магазине был ограничен. Таким образом, они продолжали по очереди показывать друг дружке свои зады, приговаривая при этом: «А поцілуй мене в ср*ку!», делая акцент на «мене». Девки не проявляли ни малейших признаков усталости, наоборот, темп вроде даже начал ускоряться. Мы с интересом ждали продолжения, и неизвестно, чем бы всё это кончилось, но с улицы раздался звук открываемой калитки. Кто-то вошёл в дом, расположенный справа, и раздался мужской голос. Девка бросилась в дом. Её соседка постояла немного, смачно плюнула в направлении соседского дома, поставила метлу у двери и скрылась внутри. Мы возвратились к своей работе.
Вернулся из центра Сергей и рассказал: - Когда я уходил, вы ещё спали. Будильник не сработал, почти опоздал к утреннему автобусу, и пришлось сесть сзади. Только мы отъехали, как в желудке началась революция. Черт его знает, съел наверно что-то. Как у вас, нормально? Я думал не доеду. Несёмся по кочкам, на заднем сиденье трясёт безбожно. Пару раз думал всё, надо останавливать автобус, но стыдно! Кругом ни кустика, присесть негде. Я и пел, и считал, и молился, Бог пронёс! Доехали до Степняка, я выскакиваю из автобуса, озираюсь - и вуаля.
Передо мной гигантский пустырь - стройка, одинокий кран и ни души. Гляжу, посреди пустыря стоит будка. Ну как тут в бога не поверить! Я бегом туда, рву дверь, влетаю внутрь, и.... ты не поверишь, вижу перед собой кран. Задней стены в туалете нет! То есть боковые стены есть, крыша есть, дверь есть, и даже крючок есть, а заднюю стенку не поставили! Представляешь? Ну, думаю, чёрт с вами! Гляди кому не лень, мне наплевать... Через час прилетаю в штаб, мне говорят: заседают, приходи после обеда. До обеда ещё до хрена времени.
Пошёл шляться по городу. Выхожу на главную улицу. Пылища! Гляжу, возле почты стоит толпа мужиков, вроде как очередь образовывается. Подхожу ближе, глазам не верю: прикатил грузовик и от него отцепляют цистерну с пивом. Только привезли, вот удача! Я пива уж месяца два как не нюхал. Занимаю очередь. Стоим, ждём пока отцепят. Тут я заметил смешного старика. Крутится бесом перед толпой - эдакий местный дед Щукарь, толпу развлекает – может, угостят. И вот представь, заметил он меня и подкатывает: - Ты кто такой? Чего приплёлся? Вали к своему Фиделю, понаехали дармоеды!
Я сразу не понял, что он несёт, а потом дошло: он меня за кубинца принял! Тут же рядом с нами интернациональные бригады пригнали. Ну, видит он твою кожанку, слаксы белые, борода, лицо смуглое. Решил старый дурак, что я кубинец, и по-русски ни бум-бум. Народ улыбается, ну дед и пошёл изгаляться. Как он меня только не крыл. Я стою, улыбаюсь, мне это как бальзам на душу, ты же знаешь. А он: - Ты чего улыбишься, обалдуй чернож...й! Наши Иваны весь мир кормят, а самим выпить не на што! - И опять пошёл языком чесать.
Тут подходит моя очередь, и старик мне уже надоел, хочу спокойно пивка попить; я ему и говорю: - Дед, хватит! Отдохни. Старикан от изумления так остолбенел, я думал, его кондрашка хватит, и ко мне: - Ты откуда так хорошо шпрехаешь, тебя кто научил, отвечай? Тут уж я ему, действительно, по-русски пару слов сказал, чтобы отцепился. Дед опешил, а потом как заорёт: - Вы слышали, как он по-нашему матом чешет, это его в шпиёнской школе обучили! Ребята, беги за участковым, в отделение его опросить. Я его покараулю, бежите! И вот пока я пиво пил, он всё визжал: - Бежите ребята за ментом, я его задержу! Никто на него внимания не обращает; я пиво допил и пошёл к штабу, а он за мной прёт и всех прохожих за рукава хватает: - Задержал диверсанта кубинского! Веду в отделение. Зови сюда участкового, а то уйдёт! Ввалился за мной в штаб, но оттуда его быстро выперли. Гляжу из приёмной в окно, стоит на улице перед штабом, жалкий такой, потерянный старикашка. Видать, стоит, соображает, куда лучше пойти клянчить: назад к цистерне или к винному. И знаешь, так жалко мне его стало; девать ему, старому, свою жизнь некуда, не знает, куда приткнуться, а до ночи ещё надо дожить! И так, наверно, каждый день. Хотел выйти, дать ему мелочь на пиво, ну тут меня позвали.
Сегодня вечером, как обычно в пятницу, крутили пластинки, и, как только стемнело, мы отправились на танцы. На краю посёлка была разбита небольшая утрамбованная площадка, где уже собралась молодёжь. На столбе висел громкоговоритель; из него неслась музыка, транслируемая из правления. Я сразу заметил миловидную девчонку, должно быть, из женского общежития.
Я её приметил ещё в столовой в обед. Она была новенькая, видимо, приехала накануне. Она стояла одна без подруг. Я пригласил её на танец; мы познакомились, понравились друг друга и продолжали танцевать. Где-то на третьем танце я заметил, что она искоса поглядывает мне через плечо и странно улыбается. Я оглянулся и нос к носу столкнулся с миниатюрным существом, стоящим буквально вплотную ко мне. Голова этого создания была украшена гигантской плоской кепкой, модной среди жителей Кавказа, и известной в народе как аэродром. Он был уже не первой молодости, плохо выбрит и был чрезвычайно красив, как могут быть красивы только армянские мужчины.
- Ты чего? - оторопел я и легко толкнул незнакомца в грудь. Он отошел на шаг и встал, не издав ни звука. Мы начали танцевать, но через минуту я услышал за своей спиной сопение. Я опустил глаза и увидел, как за моими ногами буквально в унисон двигаются чьи-то ноги, в точности повторяя мои шаги. Я обернулся и пихнул своего преследователя в грудь, на этот раз намного сильнее.
- Ты что, дядя, дурак, что ли, или тебе делать нечего? - Он молча отошел на пару шагов и опять встал, но как только мы продолжили танцевать, я снова услышал за спиной знакомое сопение.
- Он мальчиков любит, - засмеялась моя новая знакомая.
- А ты? - подхватил тему я, заглянув ей в глаза. Воспользовавшись моментом, я слегка прижал её к себе.
- Смотря каких, - последовал уклончивый ответ.
Танец кончился. Человечек отошёл в сторону и встал на краю площадки. Я заметил несколько ребят, смотревших в нашу сторону, улыбаясь. Я подошел к этому юродивому: - Ты что творишь? На голову больной, так пойди подлечись. Отцепись от нас, слышишь, побереги лицо! Дурачок стоял молча и смотрел мимо меня. Я был в растерянности, ну не драться же мне в самом деле с этим несчастным? С другой стороны, выставлять себя на посмешище перед новой знакомой меня совсем не устраивало. Начался новый танец, и всё опять повторилось.
- Ну что ж, придётся мне с этим идиотом разбираться, - решил я, и тут мне пришла в голову великолепная идея!
- А не пойти нам прогуляться? - предложил я девушке. Она сразу согласилась, и мы отправились за околицу к стогам.
Вернувшись в гостиницу, я только заснул, как нас разбудил топот и громкие крики в коридоре. Раздались отчаянные стуки в дверь соседней комнаты, в которой обычно днём обитал местный милиционер. Кое-как натянув штаны, мы выскочили в коридор и столкнулись с толпой чрезвычайно возбуждённых сельчан.
- Где милиционер? Где он, черт его дери, куда он исчез, как его найти? - кричали они.
- Что случилось?
Нам рассказали страшную историю. Оказывается, после того, как мы с моей партнёршей по танцам покинули танцплощадку, а точнее, уже после того, как танцы кончились, местные парни поймали и избили моего приятеля армянина. Избили и жестоко покалечили; видимо, он кого-то там серьёзно достал. В отместку «партизаны» поймали и зарезали пару местных ребят.
- Зарезали или порезали? - спросил я.
- Да, кто его знает, - отмахнулись от меня.
«Партизанами» называли призывников запаса, пригнанных сюда на летние работы, В этом селе это были кавказцы из стройбата, прикатившие сюда на Колхидах. Жангира, милиционера, в посёлке не было уже неделю. Он выкрал из соседнего совхоза невесту, и они куда-то укатили на его мотоцикле. Теперь он торговался с родственниками невесты относительно калыма, и здесь не появится, пока не договорится о цене. Побежали будить секретаршу, чтобы открыть канцелярию и вызвать по телефону из центра Скорую и милицию. Тут кто-то прибежал сообщить, что кавказцев в поселке нет, их лагерь пуст. Я вспомнил, как, возвращаясь ночью домой, я слышал рёв моторов — это Колхиды покидали село. В полдень из открытого окна до нас донёсся бабий вой. Он шёл из дома напротив через дорогу.
Сергей привёз два письма. Одно положил на стол секретарше для передачи директору, другое отдал парторгу. Тот, не проронив ни слова, прочитал письмо и пошёл в бухгалтерию. Через час к нам постучался бухгалтер и хмуро сказал, чтобы мы завтра шли получать деньги. Назавтра к 11часам утра мы вышли в коридор. Там уже стояла длинная очередь в кассу за зарплатой. Очередь загибалась за угол, и мы встали в конце.
В одиннадцать мы услышали звук открываемой задвижки и голос кассирши: - Художники, идите получать деньги! Где тут художники? Мы двинулись к кассе и протянули в окошко свои паспорта. Нам выдали по толстой пачке денег, и пока мы их пересчитывали, кассирша громко объявила: - Всё! Сегодня деньги выдаваться больше не будут! Она захлопнула окошко, но никто не расходился, ожидая чего-то. Среди ожидающих было много женщин с грудными детьми, других, постарше, держали за руку. Мы молча шли мимо очереди, избегая недоброжелательных взглядов, но на нас никто не смотрел.
После получения писем из целинного районного штаба нас с Лохмачёвым переселили в комнату для приезжих. Лохмачёв уже упаковался, он завтра уезжал. Мы собрались прощаться.
- Кстати, почему ты не звонил? - спросил он Сергея.
- Легко сказать, днем в штабе телефон постоянно занят, а после пяти у вас никто трубку не берёт.
- Он думал, ты запил, - сказал я Сергею.
- Я бы запил, да на какие шиши? - Он поднял чашку, на всю комнату был только один стакан. - Пьём за города будущего!
- А как ты их себе представляешь? - живо поинтересовался Лохмачёв.
- Комсомольцев не будет! - объяснил Серёжа. Лохмачев недоброжелательно на него посмотрел, эти двое друг друга недолюбливали.
- Просто все будут такие умные, что сразу по окончании школы всем будут выдавать партийный билет, - встрял я, - ну ладно, Володя! Ну, шутка, расслабься. Шутка! Мы выпили. Стали заходить люди прощаться. Последним пришёл зоотехник Ержигит, принёс гигантский шприц и стал подробно рассказывать, как они на ферме искусственным путём осеменяют коров.
- Ты покажи на Серёге! - не удержался Лохмачёв, и остался очень доволен своей шуткой. В шприце оказался кумыс. Ержигит впрыснул его в чашки. Я понюхал свою, зажал рот руками и выбежал на улицу. Когда я вернулся в комнату, Ержигит меня встретил словами: - Ты не волнуйся, бастык, мы твою порцию тебе оставили. - Я рванул на свежий воздух, сзади раздался хохот. Когда зоотехник ушёл, мы начали паковаться.
В купе у нас оказался попутчик, средних лет мужчина с гладким приятным лицом и при полном параде, в костюме, галстуке и с кожаным портфелем. Он оказался каким-то номенклатурным работником, то ли советником, то ли инструктором из Москвы, возвращающимся с областной конференции. Дело шло к обеду. Дорога занимала несколько дней, и мы запаслись провизией. Увидев бутылку Москванына, казахского варианта Московской Особой водки, наш попутчик небрежным жестом руки предложил её убрать и вытащил из портфеля бутылку коньяка. Завязался разговор. Московский уполномоченный рассказал о совещании и поделился с нами «негласными, только для компетентного круга» новостями.
В частности, он упомянул о страшном падеже скота на Казахских свинофермах от какой-то сибирской или африканской чумы. Эту «тайну» все давно знали. На совещании заслушали доклад специальной комиссии по расследованию эпидемии. Подключились органы, и в конце концов обнаружили причину. Оказывается, как выяснили органы безопасности, весной к нам на фермы приезжала делегация во главе с американскими сенаторами из штата Айовы. Якобы, для обмена опытом и оказания помощи. - Ну и оказали, подсыпали порошок. Мы же наивные дураки, всем доверяем... - заключил наш попутчик. Выпили за органы. Советник нагнулся взять что-то из портфеля. Сергей подмигнул мне и поднёс указательный палец к виску, но покрутить им не успел, уполномоченный протянул нам два апельсина. Дорога домой только начиналась.
Добавить комментарий