Вы ведь, наверное, и не знаете, что в иудейских праздниках главное. Скажете, веселиться? Неа. Скажете — веселие есть пити? Ну, кому-то, может, и так, но только не иудеям, про которых у нас сегодня речь и пойдет. А для иудеев в любом празднике главное — жратва. И все буквы в этом слове — прописные и жирным шрифтом выделенные. Потому что — традиция. Сложилось так, издревле.
Оно ведь как было? Выглянул как-то Яхве Милостивый из-за облака — а внизу, в Иерусалиме, на горе Мория, во дворе Храма, жертвы приносят. Дым вкусный к небу поднимается. Яхве, ясное дело, радуется — все путем, закон соблюдается, все честно-благородно. А потом пригляделся — а народ-то избранный чего удумал: жертвы он, конечно, приносит, спору нет, но ведь и себя, шельма, не забыл! Большую часть ритуально чистой коровы уже и на составляющие разобрали, и не только корова там виднеется — и курочки, и яички, и другие молочные продукты. И все это прямо там же, неподалеку от жертвенника (а чего далеко ходить — Иерусалим-то маленький тогда был, не то что сейчас) — вкуснейшим образом приготавливается и явно будет тотчас же употреблено внутрь. Вот жертвоприношение только закончат и употребят.
Яхве, стало быть, и говорит: господа иудеи, а у вас морда лица не треснет? И отвечает ему народ жестоковыйный: ты, конечно, Создатель Мира, Святой-Благословен-Будь и все такое, мы не спорим, но... совесть-то поимей, Господи! Вот смотри: жертву тебе приносим? Приносим! Говядинка-то какая, отборная, как для себя резали! Коэнам да левитам твоим десятину отдали? Отдали! Вон у них бороды-то лоснятся, и лица задумчивые такие — вкусили уже, поди. А Храм-то, Храм какой отстроили, ты погляди! И кедр ливанский, и сурьма месопотамская, и благовония с другого конца света завезли — все для тебя стараемся. Так что ж нам, голодными ходить?
Задумался Яхве — тоже и они правы. Ладно, говорит, кушайте, конечно, но меру знайте. Вот я вам что говорил — не варите козленка в молоке матери его! А у вас вон в том котле чего — мясо в сметане тушится, будто у французов каких, простигоссподи!
Побойся Бога, Яхве Милостивый, отвечают иудеи, ты ж сам сказал: козленка в молоке матери. А это курочка, курочка это, а не козленок! Так что молоко, как ни крути, не от матери ее будет. Чтоб козы курей рожали — такого во всей Иудее небывало, да и в Израильском царстве тоже, хоть они там, конечно, и безобразничают много, воскуряют на высотах и Баалу, и Ашере, но все ж таки свои, евреи все же, и козы у них, как положено, козлят приносят, а куры из яиц вылупляются...
Послушал все это Яхве Милостивый и скрылся в облаке во всем своем блеске и славе: не переубедить их, чревоугодников. Пусть уж едят, раз им в радость. Но все-таки, чтобы иудеям служение медом не казалось, придумал Яхве кое-какие ограничения. Потому что ведь если не приглядывать за ними — обожрутся до полусмерти, бывали и такие случаи.
Велел Яхве Милостивый субботу соблюдать, день седьмой. Радуйтесь и отдыхайте, говорит, потому как Царица-Суббота. Но — огня не зажигать и работы никакой не делать. А значит — и еду готовить нельзя. Яхве-то думал — духовной пищей народ будет питаться в субботу, воспарять, так сказать. Ошибся Яхве. Придумали иудеи все готовить заранее — прямо дня за два до субботы и начинают.
Вот вы, к примеру, бывали в пятницу днем в израильском супермаркете? А вы зайдите, нарочно зайдите — впечатлений масса. Полки пустеют на глазах — работники с ног сбились, не успевают новые упаковки подтаскивать. Хозяйки толкают впереди себя тележки, в несколько этажей загруженные, а мужья, выпихнутые в магазин, глаз не отрывают от длинных, как свитки Торы, списков, и то и дело супругам названивают: "Сладенькая, тут нету творожка пятипроцентного, тут только девяти! Брать?".
И над всем этим гастрономическим адом висит вопль: "Ялла, пятница сегодня!". Это в смысле — поторапливайтесь, сограждане, ибо Царица-Суббота грядет, и как взойдет третья звезда на небе — ни купить вам ничего и не приготовить уже, ибо — запрещено... Но вы спросите — а потом-то как, в течение самой субботы? Еду если и не готовить, то разогревать надо, а огня-то, как мы помним, разводить нельзя!
Пусть это даже и плита индукционная, наисовременнейшая. Все равно — не велит традиция! И вот тут иудеи придумали совсем уже чудесную вещь: субботнюю плиту. Это такая плита электрическая, которая греется постоянно — несильно, но равномерно. Включают ее, ясное дело, перед субботой, а выключают — на исходе. А всю субботу она теплая стоит. И вот на ней можно еду разогреть, не зажигая при этом огня, то есть — не включая электричества. И запрет суровый соблюден, и покушать тепленького всегда можно.
Видит Яхве — не вышло у него с субботой. Ладно, думает, ужо я вас. И повелел он праздновать выход из египетского рабства: праздновать широко, с огоньком… но — без хлеба. И вообще без мучного. То есть вот ни спагетти итальянских, ни брецеля немецкого, ни лепешки арабской — ничего нельзя. Вот мяса — пожалуйста, сколько угодно. Овощей — да хоть лопни с них. Ну и много вы всего этого великолепия съедите без горбушки черненького да без батона белого? Соус-то, соус с тарелки собрать нечем, а? Только и можно, что мацу: это когда тесто с водой замесили — и тут же его в печь, чтобы, не дай Яхве, не забродило. Получается, конечно, все по закону, но вот на вкус... Вы картон жевать не пробовали? А вот вы нарочно попробуйте — вот это оно самое и есть. И захочешь — много не съешь.
Посмотрели на все это иудеи и задумались: кушать-то хочется, как и раньше, с удовольствием. И придумали: ежели, говорят, взять уже готовую мацу, да растереть ее в тонкий порошок, и вот из этой субстанции приготовить булочки — оно ж бродить-то не будет! Булочки, конечно, средненькие выходят, плоские, но все ж таки не маца сухая... Так что празднуют иудеи Песах как положено — правильно, согласно завету, и хотя булочки на столе лежат, к ним даже сам Яхве не придерется: брожение было? Не было. А раз не было — отвали, Господи, дай поесть спокойно.
И сказал тогда Яхве: ну, раз вы такие обжоры, вот вам день, в который вы уже ничего хитроумием своим сделать не сможете: строгий пост я вам повелеваю, и нарекаю день этот — Судным. Для пущего устрашения. Всю вашу пайку забираю: ни воды, ни еды. На духовной пище выживайте, ха-ха.
Тут, конечно, иудеи загрустили: и правда, делать нечего, придется смирить плоть на целый день. Думали мудрецы, думали, как бы так запрет обойти, а закон не нарушить — ничего не придумали. Придется, сказали, братья и сестры, голодом сидеть - от заката до заката. И ведь сидят, делать нечего. И не просто сидят: мужи иудейские время в молитвах проводят — на голодное чрево духовность-то ведь лучше заходит, это всем известно.
А женам иудейским еще тяжелее: сама голодай, а детей малых корми (им-то поститься незачем). Что ж тут поделать: разве только накануне перед постом вкусить обильно, чтоб дух сперло — это непременно. Все так и делают.
А уж после поста, когда третий ангел вострубил… то есть, пардон, третья звезда появилась… тут уж кто куда. У кого сознательности хватает — те из поста выходят осторожно, как доктора советуют: бульончик там, хлебушек, да понемногу… Ну, а кто сам себе голова, тот ударяет, как говорится, по рубцу — и хоть трава не расти. Поэтому-то Судный День, строго говоря, праздником не считается — то день испытаний, день трепета и покаяния.
И на исходе этого дня, когда включаются телеканалы (а они все тоже, как по команде, вырубились: светские-то израильтяне они, конечно, светские, а Судного Дня все боятся: погрозили мудрецы пальцем корявым — все по стойке «смирно» и вытянулись), начинаются вести с полей, точнее, с фронтов: сколько народу скорая помощь с обезвоживанием забрала, сколько — на пустых шоссе на велосипедах разбилось, сколько просто так сомлели.
Но это ничего, гордятся иудеи собой: соблюли завет, не подкачали! Получили отпущение грехов, так сказать, новый год — с чистого листа начинается. Все праведники, все в белых одеждах.
И на следующий же день, во вновь открывшихся продуктовых магазинах, висит над толпой всегдашний мужской стон: «Мамми, сладенькая, тут нету творожка девятипроцентного, а только пятипроцентный! Брать?».
Добавить комментарий