Соня

Picture1.jpg

Миф! Именно такое имя было у пса, немецкой овчарки, побежавшего мне навстречу по аккуратно выложенной камнями дорожке совсем небольшого, но невероятно уютного дворика, в глубине которого приютился отчего-то кажущийся маленьким двухэтажный дом. 

 Нет. Страха не было, хотя я и не ожидал, что, открыв калитку, увижу непривязанного пса, очень крупного, с выраженным оскалом зубов, но без злости в глазах. Миф не лаял и, несмотря на внушительные размеры, напоминал ребёнка. Собственно говоря, он и был ребёнок, на тот момент всего нескольких месясцев от роду. Ему просто хотелось играть и именно поэтому он прыгнул на меня, как-бы пытаясь свалить с ног, и стоит заметить, что после его толчка мне с трудом удалось устоять.

 Не знаю, почему, но сделав несколько шагов по направлению к хозяину, добродушно улыбающемуся на крыльце, крепко сбитому мужчине старше средних лет, с густой шевелюрой покрытых лёгкой сединой волос, я ощутил некую ауру доброты, окутывающую и строение, в которое мне никогда раньше не доводилось входить, и выглядевший несколько наивным дворик, представляющий собой одновременно и лужайку с подстриженной, зелёной травой, на которой ожидал своей участи маленький, резиновый, красный мячик, любимая игрушка Мифа, как позже мне стало известно, и пасеку с пчелиными ульями, и выставку резных деревянных фигурок.

 Чувствовалось также то, что выражается одним, может и не очень изящным словом "обжитость", которым можно описать жилище и Сони, и её семьи, и Мифа. То есть, кирпичное здание с двориком воспринимались не просто как архитектурный объект, а как очаг нескольких жизней. Это тем более удивительно при учете фактов, позже уже мне ставших известными. Дело в том, что моя домашняя ученица, семиклассница Соня, которой требовалась помощь в математике, очень спокойная, смуглая девочка, обладательница живописной чёрной косы, давно уже переехала из родного для неё Мариуполя в пригород Киева, где необычный дом и находился, а когда война добралась до предместий столицы, Альберт, отец Сони, через блокпосты смог на своей машине вывезти жену с дочкой из ставшего опасным для проживания посёлка к западной границе. Выехав из Украины, Соня с мамой смогли попасть в Грецию, откуда она и начала заниматься математикой со мной дистанционно. То есть выходит, что несколько месяцев Альберт жил в доме один. И вот теперь я имел возможность познакомиться и с заочной своей ученицей, приехавшей погостить домой из солнечной страны, и с её родителями - вживую, без электронных девайсов.

 Чувствуете дикое несоответствие со здравым смыслом фразы: "приехала погостить домой" и полное соответствие с реальностью? Война...

 Вообще, несмотря на свои пятьдеся семь, на какие-то мгновения мне показалось, что открыв калитку, я сразу попал в сказку, хотя умом своим осознавал неспособность забора из красного кирпича, оставшегося за моей спиной, наглухо отделить дворик доброты от реальностей жизни, бурлящих за ним. А ведь в сказки-то я давно не верю, да и вообще мало кому верю, кроме Господа Бога.

 А улыбчивая Соня, вышедшая на крыльцо, из-за спины отца, не крикнула, а именно позвала овчарку негромким, но неожиданно твёрдым для худенькой и хрупкой на вид девочки голосом:

 - Миф, ко мне!

 И пёс, к моему удивлению, сразу послушался её, мгновенно потеряв интерес к прыжкам вокруг моей персоны.

 После решения уравнений и задач Соня убежала к подружкам, живущим на соседней улице, мама же девочки должна была уехать к своей давней знакомой, с которой не виделась несколько месяцев, в Киев, а мы с Сониным отцом сели пить чай. Не имея привычки приходить в дом с пустыми руками, я извлёк из спортивной своей сумки маленький орехово-шоколадный тортик в яркой упаковке и поставил его на стол. Девочке и её маме мы, конечно, несколько кусочков оставили. От греческого коньяка я отказался, спиртного не употребляю, а Альберт позволил себе рюмку. Ясно, что за столом не могла не завязаться беседа. Оказалось, что Сонин папа и художник, и архитектор, и альпинист, и пасечник-любитель, точнее пасечник- профессионал. То, что пчёлами он занимается не на дилетантском уровне, мне стало ясно, когда у себя дома, уже на следующий день, отведал его угощенье, баночку мёда. Мёд, насыщенный ароматами цветов, имел необыкновенный вкус. А тогда наш разговор за десертом получился откровенным. По крайней мере, мне так показалось. Так бывает, когда встречаются люди, почувствовашие единство или хотя бы близость своих взглядов на мир. А такую близость мы не почувствовать не могли, когда выяснилось, что и он, и я - православные, а Альберту посчастливилось даже побывать на Афоне, в Греции. Ведь корни его рода оттуда, из средиземноморья, но Софийка родилась в Мариуполе. 

 После наших застольных бесед врезалась мне в память удивительная история, рассказанная отцом Сони, о том, как он однажды, в горах, находясь на заснеженном склоне, в нескольких десятках метров от базовой площадки, на которой его ждали друзья, нагнулся, чтобы завязать шнурок и тут заметил, что кто-то на него смотрит. Подняв голову, он увидел в паре метров перед собой каким-то образом бесшумно подобравшегося к нему пса с необычным окрасом. И в эти секунды альпинист услышал громкие крики друзей, ожидающих его внизу, но не придал им значения, внимательно посмотрев в глаза зверя и спокойно обратившись к нему со словами:

 - Хорошо тебе, ты по снегу можешь без лыж бегать легко, а мне это делать в ботинках сложно. 

 Животное оскалившись, внимательно наблюдало за альпинистом, который выпрямившись помахал ему рукой и улыбнувшись сказал: "пока", а затем развернулся спиной к зверю и продолжил свой спуск. Позади раздался странный вой, но Альберт неспешно продолжал двигаться дальше, не оборачиваясь. А когда он добрался-таки до базовой площадки, то встретился там с изумлёнными взглядами друзей, которые забросали его вопросами:

 - Как ты ушёл от волка?

 - А как же волк?

 - Ты его не испугался?

 - Какой волк? - удивился Альберт, только теперь понимая, что не собаку он встретил вверху, а хищника. 

 Недели через три после нашего чаепития с папой Сони, девочка и её мама опять уехали в Грецию, а потому математику мы снова начали осваивать дистанционно. И вот в один из дней, проведя очередное Интернет-занятие с семиклассницей, я спросил:

 - Слушай, а расскажи, как там вообще вы живёте, за границей?

 - Всё хорошо, - кратко ответила она, а потом, помолчав немного, добавила, - но...

 - Что но?

 - Хочу домой. Не хочу здесь жить.

 Соня, как я понял, вообще не отличалась многословием, но проронённая фраза её, пронизанная непостижимым образом неподдельной тоской, для меня прозвучала как гром среди ясного неба. Никаких других подробностей не требовалось. Эта короткая фраза вместила в себя и другой, греческий, не домашний уклад жизни, и чужие нравы, и несходство интересов её и иностранных одноклассников, и ещё нечто глубинное, что, вероятно, словами передать невозможно. 

 Я растерялся и в первые секунды даже не знал, что ей ответить. Нет, Соня не заплакала, она как-то по-взрослому умела владеть собой, но всё же, еле уловимая дрожь в голосе девочки чувствовалась.

 Безусловно, потом я пытался её успокоить дежурными словами про надежду на скорое окончание войны. Хотя, кто знает, когда она закончится на самом деле и что будет после неё.

 Но тот наш разговор с Соней меня удивил очень, возможно потому, что днём раньше я беседовал по Вайберу с другим своим учеником, Петей, которого война забросила из Украины в Люксембург, где он жил уже больше года. Мальчик - ровесник Сони. Так вот, из разговора с ним я понял, что несмотря на желание вернуться домой, которое ученик высказывал первые пару месяцев пребывания за границей, оно со временем растаяло. При этом ему с мамой было куда возвращаться, жильё их уцелело, в родном посёлке ждали внука его дедушка с бабушкой, то есть Петино положение нельзя сравнить с положением некоторых других школьников, дома которых были разрушены обстрелами. Но он, в отличие от Сони, в заграничную жизнь влился быстро. 

 Второй раз я попал в сказочный дом через пару месяцев. Соня во время одного из наших Интернет-занятий предложила мне проведать и папу, и Мифа. Она ведь по доброте совоей душевной сочувствовала отцу, оставшемуся в одиночестве. И я согласился, тем более, что истории о приключениях в горах, которые Альберт рассказывал с азартом и имел в запасе, казалось, неисчеслимое количество, слушать мог с удовольствием. Миф дружелюбно встретил меня возле калитки, более аккуратно, чем в первый раз, коснувшись меня передними лапами и виляя при этом хвостом. Естественно, что я не мог не погладить пса, Сониного любимца. Но проводив меня в дом, Альберт, с которым мы уже перешли на "ты", неожиданно сделал замечание:

 -Ты больше не делай так. Не надо гладить Мифа. Так мы его не приучим к злобе, а он должен быть злым. Мы же с дрессировщиком, которого я нанял, стараемся сделать из него не домашнюю собачку, а опасного пса, настоящего охранника.

 Я пожал плечами, но не задал вопрос: "Неужели пёс должен быть зол на всех?".

 Больше мы к теме воспитания собак с Альбертом не возвращались, но через несколько дней я мельком рассказал об этом эпизоде Соне после урока, и она удивила меня глубиной своего вопроса:

 - Да как же Миф может быть злым, если это мой пёс? Папа его мне подарил, значит он мой, то есть они не сделают из него злого! Не получится!

 Девочка вообще умела удивлять не только твёрдостью характера, но и, например, своей проницательностью, которая, вероятно, свойственна ей от рождения. Однажды она поделилась совсем детской историей, случившейся, когда Соня ещё не ходила в школу.

 В большой комнате их дома у окна стоял аквариум, но в один из дней девочка заметила, что рыбок стало меньше. Она спросила папу, почему так случилось.

 А он, не желая её расстраивать, ответил, что некоторые рыбки просто спят. Дочка не стала с ним спорить, но поняла, что рыбок не стало, то есть не сомневалась в том, что они перестали жить, несмотря на то, что через некоторое время количество рыбок в аквариуме увеличилось. Ведь магазин аквариумов и их содержимого находился совсем недалеко от дома и папа, купив недостающее количество новых обитателей стеклянного куба, запустил их в аквариум.

 - А откуда же ты точно узнала, что рыбки погибли?

 - Увидела их утром во дворе, на снегу, - констатировала Соня.

 "М-да, тут папа явно недооценил внимательность маленькой дочки, - подумалось мне, -может, лучше было сказать ребёнку правду ?". Кто знает. Не берусь судить. 

 А ещё Соня создаёт необыкновенные рисунки, причудливым образом смешивая краски, руководствуясь своей фантазией, нарушая строгие правила построения изображений на холсте. То есть творит, вопреки указаниям папы, который упрямо желая, чтобы дочка шла по его стопам, пытается привить ей стандартные навыки рисования, оперируя специфическим терминами. Девочка и этим поделилась со мной.

 - А ты разве не любишь рисовать?- спросил я удивлённо, разглядывая с разрешения Сони её работы, некоторые из которых были выполнены акварелью, а некоторые масляными красками. 

 - Я люблю рисовать, но не люблю, когда меня заставляют это делать.

 - А знаешь, Соня, у меня в детстве была похожая ситуация. Мама моя, которая вырастила меня одна, очень хотела, чтобы я научился играть на пианино. Она сама умела это делать, хотя и не получала специального образования. Всю жизнь мама проработала учительницей младших классов. Её, к сожалению, давно уже нет на Земле. Так вот, она рассказывала мне, что в небогатом её сельском детстве имелась мечта: научиться играть на пианино, и, чтобы приблизиться к мечте, приходилось на бумаге рисовать чёрные и белые клавиши, а затем таким образом пытаться нажимать как бы на ноты. И у неё со временем получилось-таки исполнять простенькие мелодии на настоящем инструменте. А после моего рождения у мамы в голове засела мысль, что и меня необходимо обучить игре на фортепиано. А жили-то мы с мамой только вдвоём, отец мой имел другую семью. Но, несмотря на это, мама долго откладывала деньги и смогла-таки приобрести пианино. Но честно скажу, что у меня в детстве не лежала душа к музыке, хотя, будучи послушным, я вынужден был тратить время на обучение музыке, а ещё посещать нелюбимые уроки сольфеджио. Но много толку такие занятия мне не приносили, сейчас по памяти сыграть в состоянии только несколько мелодий, а простенькие могу исполнять по нотам, но сейчас жалею, что не приобрёл достаточных навыков, чтобы сесть за клавиатуру и сыграть, например, "Полонез Огинского" или "Лунную сонату" Бетховена. Очень жалею.

 Я Соне эту свою историю рассказал честно. Ведь действительно грущу сейчас о том, что в детстве не освоил фортепиано по-настоящему. Однако за годы работы в школе понял, что ничему нельзя научить хорошо из-под палки, а можно, только если у обучаемого есть желание учиться. 

 Давно задумывался над дисбалансом между темпом движения при ходьбе взрослого человека и 4-х или 5-летнего ребёнка, которого папа или мама ведут за руку. То, что взрослый воспринимает как средний темп, для ребёнка означает - бег. И тогда родитель кричит на плачущего малыша, силой тянет его за руку, а тот рыдает, не умея объяснить, что ему тяжело бежать и что для него это не ходьба вовсе, а бег. Замечали нечто подобное когда-нибудь ? Наверное, именно в такие мгновения и может зародиться непонимание между родителями и детьми, которое может потом трансформироваться и перекочевать во взрослую жизнь.

 Как-то, в один из зимних дней, во время нашего с Соней Интернет-урока, девочка (писал уже, что она поразительно проницательна) вдруг неожиданно спросила:

 - А у вас нет снега сейчас?

 - Снега? - удивился я, подняв голову от тетрадки с формулами и взглянув в окно, - ого, он как-раз сейчас идёт, - затем навёл видеокамеру на окно. 

 А Соня, увидев на экране своего девайса крупные белые хлопья, медленно опускающиеся на землю, произнесла то ли в шутку, то ли всерьёз: "Вы хотите разорвать моё сердце? Я страшно соскучилась по снегу, - а после паузы добавила, - Но всё же спасибо за то, что снег дали возможность увидеть, хоть на экране".

 Конечно, не о снеге она грустила, а о домашнем очаге, о друзьях, об утренней дороге в лицей, то есть о жизни, которая после войны уже, в любом случае, не будет такой, как раньше.

 А я после того зимнего занятия встал из-за стола, подошёл ближе к окну и долго смотрел на снег за окном. Опять подумалось мне о пианино, с таким трудом купленном мамой моей. Представил себе, почему-то, инструмент под снегом и вспомнились слова, из случайно услышанной песни ещё в девяностых годах прошлого столетия: "...почему же мы ценим, почему же мы ценим только то, что теряем ?..". Жалко, что не научился исполнять грустную мелодию песни этой на фортепиано.