Не только о себе самом автор зачастую не способен рассказать правдиво − он не в состоянии сделать это даже по отношению к вымышленным им персонажам, сочиненным с него, узнаваемо экипированным его же чертами или наделенным общей с ним судьбой.
Горькая, неизбежная истина, скрывающая как изъяны души, так и ее достоинства. Любое, на первый взгляд бездонное, а то и страшное откровение, содержит крупицы лжи, уготованные прорасти в сознаниии читающего в побеги невольной симпатии, расположения и сочувствия к автору.
Лишь на твердые головы дурных и безнравственных типажей в изобилии опрокидывается своя и чужая правда.
***
Я – никудышный читатель. Когда чувствую, что увязаю в тексте автора – то ли от частых словесных повторов, то ли от несуразных композиции и сюжета или очевидных стилистических погрешностей – не задумываясь, бросаю читать.
Часто задаюсь вопросом: почему бесталанные авторы электронных публикаций так любят сочинять длинные тексты – мемуары, повести, романы, пьесы, дневники? Правда, не все: я, например, предпочитаю рассказы.
И еще: почему журналы, у которых есть неплохой шанс стать хорошими литературными изданиями, выбирают газетную стезю, засоряя нечастую художественную речь политикой, идеологией (читай: пропагандой), общественным мнением и письмами читателей, маскирующимися под прозу? Но в этом случае ответ ясен: привлечь обывателя избытком текучки, заставить его «кликнуть» на медийный текст.
***
Эти твитеры-чириканья, претендующие на лаконичное остроумие и глубину мысли, социальные сети, форумы, блоги и прочая дребедень. Они влекут народ больше, чем авторские тексты.
Потому, наверное, что там можно анонимно и зачастую скабрезно отвести душу от дневных забот и собственных проблем. Да и статистика посещений на многих литературных порталах весьма характерна: у форумов (читай: болталово) их несравненно больше, нежели у первоисточников. И впрямь − тут своя, хоть и заэкранная жизнь: страсти похлеще, чем в дремных авторских текстах.
***
Короткий рассказик мгновенен и легок. Герои в нем страдают тягостно, но компактно и скоро. Жанр не позволяет долгие мытарства и обстоятельные переживания. Одних фактов бывает вполне достаточно для уяснения происшедшего.
В коротком рассказике нужна быстрая интрига, и, поговаривают, чем грязнее, тем лучше, востребованней… Грязный реализм всем подавай, словно правда чистой уже и не бывает. Вымазаться ей надо для презентации. Все жизненное, мол, с запашком, иначе брехня.
***
Приехав в Америку, я учил книжный английский язык по журналам New Yorker и Harper’s Magazine. Разговорная речь давалась легко, а вот чтение художественной литературы приотставало. Короткие рассказы New Yorker’а, как правило, написанные мастерским языком и талантливыми авторами, можно было одолеть, почти не прибегая к помощи словаря. Выписывал оба журнала лет десять: в подвале дома скопилась изрядная стопка: жалко было выбрасывать хорошо иллюстрированные, интересные журнальные книжки.
К сожалению, хорошего помаленьку. Со временем рассказы в обоих журналах начали обретать странную «ориентацию» с не вполне здоровым уклоном в сторону интимной жизни авторов и их незадачливых героев.
Началось, помнится, с Harper’s, напечатавшего рассказ о сексуально-озабоченной американской туристке, ублажившей местного подростка оральными ласками в медленно плетущемся где-то в азиатской провинции автобусе. Впрочем, это мог быть и New Yorker, не вспомнить сейчас. Продолжилось в New Yorker’е (а может и в том же Harper’s), пошленьким рассказиком о другом западном «путешественнике» мужского на этот раз пола, прибегшем к услугам опять же азиатского подростка при весьма странных обстоятельствах.
Избегая развития столь приглянувшейся журналам темы, я прекратил подписку и в первый же вторник, день приезда мусоровозки, упаковал штабеля журнальных книжек New Yorker и Harper’s в контейнер с надписью Recycle, сиречь переработка. Так хоть на хорошее дело пойдут: коробки картонные из них сделают или еще что-нибудь.
Надо было оставить пару номеров на память: по крайней мере, названия этих шедевров упомянул бы здесь, чтобы не голословить.
***
Фантастика, мой любимый жанр, что с тобой происходит? Грань между истинной, научной фантастикой и нелепыми англо-саксонскими фантазиями, напичканными средневековыми замками, монстрами, апокалипсисами, суперменами и прочей шелухой, стирается ежедневно тысячами новых авторов-любителей инфантильного мира чудес и светопреставлений.
А настоящая фантастика, не должна ли она предсказывать будущее, плохое ли, хорошее, проектируя сегодняшнюю реальность на завтрашний день? Но выбор, к счастью, пока еще существует, хотя выудить добротные тексты из мусорных куч популярной галиматьи становится все трудней.
***
Понимал ли Хемингуэй, что он нередко ´вешает лапшу´ на читательские охотно развешенные уши, что до героев многих его книг ему самому по жизни далеко? Думаю, что да, безмерно страдая от этого понимания. Рвался в бой, на передовую, а все получалось немного в тылу. В первую мировую ранен дважды: доставляя на велосипеде окопным солдатам шоколад и сигареты и затем, по не вполне засвидетельствованным преданиям, вынося из-под обстрела раненого итальянца.
В испанскую войну с фашистами был, в отличие от подрывника Роберта Джордана из «Колокола», военным корреспондентом в Мадриде. В начале второй мировой патрулировал, по своей инициативе, прибрежье Кубы на рыболовной яхте, тщетно выслеживая немецкие подлодки. Позже, в 1944-м, наблюдал с транспортного судна высадку десанта в Нормандии и, прикинувшись коммодором местных партизан, самовольно прочесывал французскую деревеньку Рамбулет, так и не наткнувшись на немцев…
Сколько таких моментов было в его жизни! Искренне, не лукавя, хотел быть в гуще войн и баталий, а все выходило где-то рядом, в двух шагах… И пусть обыкновенному человеку не испытать и десятой доли того, что упаковал в свой короткий век Папа, была ли такая судьба ему по душе, не казалась ли слегка бутафорской, недостаточно мужественной?
Жил такой адмирал в Америке, Джереми Бурда, начальник операций военно-морского флота США. Награжден двумя медалями за доблесть и участие в боевых действиях во Вьетнаме. Как выяснилось, непосредственно во Вьетнаме он не был, служа командиром орудия на корабле у берегов Вьетнама, и личную храбрость в бою, стало быть, не проявлял. Когда, более чем двадцать лет спустя эта информация просочилась в прессу, Бурда покончил с собой.
Хемингуэй, в отличии от адмирала, если и преувеличивал собственные боевые заслуги, то не иначе как косвенно, через героев своих книг, что по литературным канонам является нормой для писателя.
И все же, какое-то расплывчатое, едва ощутимое сходство в трагичных судьбах этих абсолютно разных людей есть: не утоленная в полной мере жажда личного героизма, которую Папа непрерывно пытался унять новыми эпопеями, а Бурда – неудачной имитацией достижения поставленной цели.
Добавить комментарий