Ирина Чайковская — автор многих книг. Ей интересны, как история русской литературы (ее специальность), так и современная культурная жизнь. Она написала серию оригинальных рассказов и девять пьес («Однажды весной». Оттава: Accent Graphics Communications, 2021). В два тома «Живой Культуры» (Morrisville, NC: Lulu Press, 2023: «Кино. Театр» и «Литература. Живопись. Музыка. История. Общественные вопросы») вошли рецензии и отклики на спектакли, кинофильмы, книги и всё, перечисленное в заглавии. Они печатались в еженедельном альманахе «Чайка». Я прочел оба тома и радовался, когда встречал знакомые темы.
Очень интересны (для меня) размышления Чайковской об Онегине и Татьяне. Никогда не договоримся мы об этом шедевре и вечно будем бросаться из крайности в крайность или застревать между Писаревым и Достоевским, а всё потому, что роман не в прозе, а в стихах — «дьявольская разница». Мелькают прекрасные имена от Байрона до Уитмена, от Чюрлёниса до Нуриева. Много филологов: Бонди, Лотман, Аверинцев, Зализняк.
Конечно, я даже не попытаюсь ни пересказать, ни оценить такое множество очерков и рассказов, но на одну книгу Ирины Чайковской я бы хотел обратить особое внимание тех, кто еще не потерял интереса к художественной литературе.
Книга называется «Возвратная горячка. Рассказы о русских писателях XIX века». Бостон: M-Graphics, 2021. 313 с.
В нее включены семь рассказов (новелл) и две повести. Посвящены рассказы Павлу Васильевичу Анненкову, женщинам в жизни Герцена, Тургеневу, Марии Маркович (Марко Вовчок) и Наталии Пушкиной (ее мы застаём вскоре после получения анонимного письма). Возвратной горячкой заболела жена Анненкова.
Но название сборника символично: все персонажи появляются в роковые минуты их жизни: старые катастрофы возникают заново, никуда не ведут попытки выйти из тупика и принимаются неотменимые решения. В такие моменты вопрос идет не просто о будущем, а о решающем повороте событий. Кое-что происходит перед нашими глазами, а кое-что всплывает как воспоминания.
Тургенев — центральная фигура исследований Чайковской, но обо всех своих персонажах она знает поразительно много и говорит о них с сочувствием и пониманием. Не нам их судить. Я бы хотел обратить внимание на первую новеллу о Павле Васильевиче Анненкове. Его, как справедливо отмечает Чайковская, знают мало (хотя его мемуары, почти забытые, и сейчас читать интересно). Иногда помнят его роль в «Современнике» и в редактировании («переписывании») «Мертвых душ», когда он и Гоголь жили в Италии. Поворотный момент в его жизни — решение уехать с женой в Европу, подальше от российских бурь и гнетущих затиший.
Быть может, самая острая новелла о Н. Н. Пушкиной («Старый муж»). Достался же ей, «только из пеленок», бездарный картежник, бретёр, развратный, некрасивый, маленького роста, политически неблагонадежный муж. И не хотела она за него выходить замуж, и не ее вина, что ее, первую красавицу, заметил царь и что рожала она одного за другим («не просыхала», как давно заметил Андрей Битов).
Не только любви, но и денег не было. А тут неотразимый Дантес: и ростом вышел, и манерами и влюблен без памяти. У Марка Алданова есть новелла «Дантес». Отказаться от дуэли Дантес не мог (его бы выгнали из кавалергардов) и выстрелить в воздух (как, например, в обеих дуэлях Лермонтов) тоже не мог: он точно знал, что Пушкин его убьет.
Не мог щадить он нашей славы, но и умирать во цвете лет не хотелось. А презренные потомки, конечно, не дремали (вот потеха-то) и горой стояли за Дантеса. В новелле Натали, сделавшая безумный шаг (пошла на свидание с Дантесом), исповедуется Наталье Кирилловне Загряжской. Мы-то, конечно, скорбим не о ней. Нет правды на земле.
Вторая часть книги об Авдотье Яковлевне Панаевой и о Белинском. Вот ведь еще одна писаная красавица, которой не довелось родиться счастливой. Многие, наверно, читали «Воспоминания» Панаевой. Об их ценности, как и об их пристрастности, знают многие. Чайковская застает свою героиню незадолго до смерти.
Она дожила (по тем временам) до глубокой старости, похоронив нескольких детей Панаева и так и не женившегося на ней Некрасова. Повесть Чайковской называется «Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой». «Записки» — естественно, апокриф Чайковской. О нем я расскажу ниже.
«Былое и думы», среди прочего, — рассказ о том, какими бурями была наполнена жизнь Герцена, но большинство из нас тех многотомных «Дум» не открывало и помнит только клятву юных Герцена и Огарева на Воробьевых Горах. А дальше эмиграция, развалившиеся браки, обмен женами, жестокие разногласия по политическим вопросам; друзья, ставшие врагами, и недолгие примирения. В Лондоне «Колокол», в Петербурге «Современник» (Панаева боготворила Чернышевского, Добролюбова и Писарева).
Жуткие «тройственные согласия»: супруги Виардо и Тургенев; Герцен, в упор не видящий, что его жена без памяти влюблена в немецкого поэта Гервега. Панаева дружила с женой Огарева. В этот сюжет и вклинивается нечистое «дело о деньгах». Чайковская, верная своей манере, не судит и не оправдывает Панаеву. Как и Н. Н. Пушкиной, она дает ей выговориться.
Любили в те времена слово возвратный. Путь домой был возвратным путем. Вот и горячка была возвратной. У нас остались возвратный тиф и область грамматики, занимающаяся возвратными глаголами и возвратными местоимениями. Но горячка та никуда не делась.
Быть может, самая неожиданная повесть в книге посвящена Белинскому (четыре новеллы). Нет в биографии Белинского внешних бурь, и прилипли к нему разные дежурные фразы вроде «великий критик» и «только чахотка спасла его от смерти в тюрьме». Да еще вошла в русский язык его фраза, обращенная к Гоголю, «из прекрасного далёка». Кажется, в наше время последним, влюбленным в каждую строчку Белинского, был Ю. Г. Оксман.
Читать Белинского тяжело: длинно, слишком бурно — часто не разбор, а эмоции. Чайковская оставила его пафос лишь для рассказа о письме к Гоголю и восстановила образ замечательного человека, прожившего недолго, ставшего учителем и идеалом, как для тех, кто знал его, так и для многих, кто пришел позже.
В новеллах (кроме последней) перед нами не трибун, а больной, повидавший мало счастья человек и всё-таки Белинский, заслуживший любовь многих поколений. Сюжеты: непутевый младший брат Белинского, болезнь, неяркая семейная жизнь. Друзья зовут его Висяшей. Для Чайковской вообще характерно видеть человеческую слабость, разглядеть за ней трагедию или силу, оценить и поддержать.
Возвращаюсь к общему впечатлению от книги и особенно к Панаевой.
Непосвященному читателю может показаться, что сочинить популярную повесть о Тургеневе, Белинском, да и о ком угодно не так и трудно: ведь о каждом из этих людей существует необъятная литература. Придумай броское заглавие (что-нибудь вроде «Моряк в седле») и сделай добротную компиляцию. Мнение это глубоко ошибочно. Обо всём на свете кто-то уже много раз писал до нашего рождения. Нужен свой взгляд на события, а из горы фактов надо отобрать лишь немногие, переосмыслить их и сделать интересным сегодня. Какое «сырьё» у современного автора?
Приведу отрывок из «Воспоминаний» Панаевой (сс. 73-74, издание 1976 года): «Белинский нанял себе комнату от жильцов — против нашего дома во дворе — и пригласил нас на новоселье пить чай. Комната была у него в одно окно, очень плохо меблированная. Я вошла и удивилась, увидя на окне и на полу у письменного стола множество цветов.
Белинский, самодовольно улыбаясь, сказал: — что-с, хорошо?.. А каковы лилии? Весело будет работать, не буду видеть из окна грязного двора. Любуясь лилиями, я спросила Белинского:
— А должно быть, вам дорого стоило так украсить свою комнату? Белинский вспыхнул (он при малейшем волнении всегда мгновенно краснел).
— Ах, зачем вы меня спросили об этом? — с досадой воскликнул он.
— Вот и отравили мне всё! Я теперь вместо наслаждения буду казниться, смотря на эти цветы. Панаев его спросил:
— Почему вы будете казниться?
— Да разве можно такому пролетарию, как я, позволять себе такую роскошь! Точно мальчишка, не мог воздержать себя от такого соблазна! Денежные средства Белинского тогда были очень плохи».
Из таких отрывков и надо собирать целое. Наверно, еще труднее было сочинить исповедь Панаевой о деньгах Огарева. Своей жизни Панаева в «Воспоминаниях» почти не касается: мирила слуг, разливала чай, кормила настырного и ненасытного Дюма, занималась делами редакции. Прочитавший ее книгу даже не догадается, в каких отношениях она была с Некрасовым. О том деле она всё же не умолчала (с. 293-96 ее «Воспоминаний»), так как оно получило широкую огласку. Но как далеки источники от повести «Дело о деньгах»! Как я уже заметил выше, Чайковской надо было не обвинить и не обелить Панаеву и, конечно, не представить читателям протокольное описание событий, а рассказать о массе встреч и разговоров, которые, конечно, происходили, но которые пришлось домыслить («реконструировать»), не погрешив против истины, то есть сделать максимально правдоподобными, но увиденными героиней через временну́ю дымку.
Знаменитости (среди них Тургенев, Некрасов, Чернышевский, Добролюбов) окаменели на страницах учебников, но когда-то они ели, пили, иногда спали с чужими женами, играли в карты и то восхищались друг другом, то жестоко ссорились. Эти «мелочи» нельзя пропустить, но и заслонить человека они не должны.
Тургенев особенно сложен для современного портрета: сверхталантливый, тщеславный, всеобще известный и трагически одинокий. Панаева его (а заодно и Полину Виардо) терпеть не могла, с Некрасовым он рассорился, «семинаристов» (Чернышевского и Добролюбова) презирал (хотя Базаров, вроде бы списанный с Добролюбова, неодномерен).
Чайковская с большим тактом лавирует между противоречивыми свидетельствами современников, всегда зная, что нам остались Тургенев, Белинский и прочие, авторы незабытых книг, а не гости на банкете и не собеседники «в туфлях и халате».
Умение увидеть чужую жизнь, прожитую полтора века тому назад; проникнуть в эту жизнь и красочно, но без нажима рассказать о ней, оставаясь внутри, но сохраняя дистанцию, — главное достижение Чайковской. Она прекрасный рассказчик, и это, пожалуй, всего важнее, ибо горе умной книге, если она скучная.
Оригинал: журнал МОСТЫ № 84 2024
Добавить комментарий