Тысяча дней и ночей враг пытается «освободить» нас, расстреливая авиабомбами и термическими снарядами Солнцепёка, уничтожая кабами и «кинжалами». Сжигают «Градами» и «Ураганами» Вся цветущая Украина превратилась в испытательный полигон для новых видов оружия. Как «Орешник», например. Тысяча дней страха, тысяча дней казни! Европа озабочена. И весь Мир в напряжении – тоже озабочен. Они озабочены все эти тысячу дней, а нас и наших детей убивают. Разрушают наши города и сёла. А мы сопротивляемся все эти дни и ночи, пытаясь доказать агрессору, что имеем право быть вольными и жить на своей земле. За это время на нас обрушили 10 тысяч ракет и 13 тысяч кабов. И такое ощущение, что весь Мир свихнулся, мечется – Мир психически болен. И визуально сужается…
Как это всё нелогично и странно после всего, что пережила хроника человечества, и оно определило для себя: лучше торговать и дружить, заниматься развитием наук и экологией, чем убивать и разрушать. Я вам расскажу сейчас, как это жутко жить под бомбами в блокадном городе.
Вы варили суп из мартовского снега на кирпичах во дворе многоэтажки? Картошка, крупа и промёрзлый лук. Чуть-чуть соли. Соль экономили, ведь неизвестно, сколько продлится блокада. Наглухо закрыты все магазины и банки. Аптеки также, а ведь февраль и март – сезон простуд, а тут ещё стрессы. Я ела, обжигаясь, такой суп и вспоминала о блокадном Ленинграде. Там в музее ВО войны под стеклом я видела кусок хлеба в 200 граммов - норма на день. Ах, если бы мне к этому супу дали такой кусок! Но мосты взорваны. Помощь передать невозможно под постоянными обстрелами. И никто не привозит никаких пайков! Но вот стало известно, что пешеходный мост через Десну каким-то чудом ещё держится, и если через него пробраться, то с той стороны подъедут авто медиков с лекарствами. Это была смертельно бредовая идея: добежать под бомбами к мосту, преодолеть его *перелететь, что ли?* получить лекарства и вернуться в волонтёрский штаб желательно невредимыми. Мы пробирались через развалины, гарь и дым, боясь наткнуться на мины и неразорвавшиеся снаряды. Так интенсивно бомбили наш город, что не успевали ставить таблички: «Осторожно: мины» Тряпичные маски не помогали. Горело разбомбленное нефтехранилище, и весь город был окутан едким туманом.
- Мост закрыт! Аварийный! – хрипло и терпеливо пояснял нам военный, проверяя наши документы. – Вот там эвакуируют беженцев.
Меня больно ударило наотмашь последнее слово. Мы посмотрели в ту сторону, где смельчаки на лодках через ледяное крошево переправляли мирных жителей. В основном с детьми, кошками и собаками. Люди пытались вырваться из блокады любой ценой, даже с риском для жизни.
- Но там нас ждёт машина с лекарствами. Их надо доставить больным. Вы же через мост ходите?
- Ходим! Мы привыкшие. Ну что ж! Идите и смотрите в оба! Самые опасные провалы заложены фанерой и помечены красным…Но это риск!
И мы пошли. Во многих местах перил не было, а под нами бурлит не совсем замёрзшая Десна, каких-то триста метров вниз. Мы старались держаться посредине и не смотреть в эту ледяную бездну. Вообще-то хотелось ползти, лечь животом на обледеневший асфальт и зверем ползти. Но ползти было стыдно, и мы не ползли, а шли. И тут всё заверещало, заухало, вначале задрожал воздух, а потом мост. Сломанное ракетой утро обвалилось на наши головы и плечи… Казалось, что нас снесёт, как щепки, и забросит на ближайшие верхушки деревьев. А может, кабы прилетели «добомбить» мост? Вместе с нами?! Что делать? Хотелось бежать, сломя голову. Хоть куда-нибудь: назад, вперёд - и зарыться под землю. Хотелось задушить в себе унизительный панический страх. Стать невидимой и неуязвимой. Мы старались сжаться так, чтоб стать, как можно меньше и незаметнее. Я тогда подумала, что надо отвлечься от кошмарных мыслей о смерти и представить что-то приятно-хорошее. Сколько здесь, на этом самом мосту, красивых и нежных невест и статных уверенных женихов повесили замки на долгое счастье. Мост влюблённых. Сколько звучало красивых признаний и каким тёплым счастьем блистали глаза! А какие прекрасные просторы открываются отсюда!
Многие замки злобно сорваны, а самые стойкие держатся на искорёженных перилах. Внизу – Золотой пляж. Наверное, потому, что песок здесь янтарно-жёлтый. Виталик толкнул меня в бок.
- Ну, и что мы делаем? – пытался сострить он.
- Мечтаю о золотом песке. Жаркий полдень, все купаются и смеются…. Много рыбаков на лодках. Играют в волейбол…
- Ого! Тогда возьми меня в свои мечты! А рядом кафе Тахмераса, и он жарит шашлыки…Вкусненные!! И смех, и дети…
Мост снова так тряхнуло, что нас подбросило. Мечтать расхотелось. Когда взрывы отдалились, мы пошли дальше. Фанеру и доски все снесло взрывной волной, и мы перешагивали пробоины, стараясь не смотреть в ледяную бездну сквозь железные прутья. Нас накормили и обогрели на том относительно безопасном берегу Десны. Мы притащили коробки с лекарствами в город ещё до комендантского часа.
Я возвращалась и видела, как закапывают умерших и погибших прямо во дворах многоэтажек. В полиэтиленовых пакетах. Не хоронят, а просто закапывают… До лучших времён. Возможно, это следствие сегодняшней бомбёжки. Кто и когда определит эти лучшие времена? А ночью был массированный налёт. Мощные прожектора шарили по небу, гремели залпы, искрящиеся фейерверки из осколков осыпались на крыши, деревья, площади. Это наше ПВО сбивает вражеские кабы и ракеты. Удаётся сбить не все. Прятаться в бомбоубежище не побегу. А вдруг не добегу? Воспользуюсь правилом трёх стен. Война презирает всякие каноны гигиены, и спали мы тогда в сапогах, пальто и шапках, а сверху наваливали подушки и все одеяла, которые были в доме. Мы с котом жевали печенье, подарок из штаба, запивая его холодным чаем. Термос остыл. Вот сейчас бы горячего чаю! Неужели у меня нет права выпить стакан чая в эту расстрельную и бесконечную февральскую ночь? Нет газа, воды и света. Я пела коту колыбельную, ну, чтобы не было страшно ни мне, ни ему. «Мы с моим котом на войну пойдём, на войну пойдём с боевым котом. Нам не страшен враг, нам не страшен «Град», мы с котом вдвоём на войну идём!» Вот если бояться вдвоём, то страх как бы дробится, и не наваливается целиком.
Потом Виталик ушёл оборонять Киев. Не за наградами и званиями, не за деньгами. Он ушёл восстановить пошатнувшуюся несправедливость этого Мира. Как горько и опять-таки странно защищать мать городов русских - Киев от русских врагов?! Сознание и логика отказываются, противятся тому, чтобы эти два слова стояли рядом. Чудовищный парадокс! Но кто, как не враги, ворвались к нам в четыре часа ночи, чтобы убивать независимый народ, разрушать наши дома и начинять железом плодородные земли. 23 февраля мы ещё искренне поздравляли немногих ветеранов войны и тех военных, которые служили в армии Советского Союза. А 24 февраля такое вероломство! Нам нужно треть столетия, как утверждают спецы, чтобы вылечить землю от мин. А пока мы ходим по дрова в лес и взрываемся. Так подорвалась на мине Лепесток моя знакомая. Она хотела набрать хвороста и обогреть дом и детей! Только дьявольское измышление могло придумать такую коварную ловушку. Она взрывается даже тогда, когда ты на неё не наступил, а стал в полутора-двух метрах. Война – это продолжение политики, но не словами, а убийствами.
Мы едем забирать убитого Виталика. Хмурое заплаканное утро. Через шаткий понтонный мост через Десну, по Киевской трассе, через живописное село – Количевку. Обгоревшие искорёженные машины и танки вдоль трассы. Начала считать. Пятна крови на снегу. Так больно резануло внутри, что потемнело в глазах…Разбомблены красивые дома. Искалечены почерневшие сады. От многих домов остались только печи – и ничего вокруг. Перед глазами возникла сожжённая фашистами в Белоруссии Хатынь. Там стояли точно такие же обугленные печи. Фоткать нельзя, нас предупредили. Мне почему-то вспомнилось, что по этой самой дороге ехал поэт Пушкин в свою южную ссылку, только это было летом, а потом повернул на Нежинскую трассу, и карета остановилась в селе Горбово. Навстречу ему вышел станционный смотритель в белой полотняной рубахе, расшитой по вороту, и в соломенной широкой шляпе. Поэт смотрел на сады и сельские белые хаты, ждал, пока меняли лошадей. Может, в его уме рифмовалось: «и долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал…» Как хорошо, что он не видит всего этого ужаса! А если бы родилось100 гениальных Пушкиных, прославляющих свободу и добро, случилась бы такая жуткая война?
На этом повороте, в 10 км от Киевской трассы есть живописное село Лукашовка. В нём старинная церковь Вознесения, которая пережила все войны прошлого столетия. А вот в эту войну дрогнула и была разбита. Здесь рашисты хранили боеприпасы, а во дворе расстреливали мирных жителей и военнопленных. Село было под оккупацией с 9 по 31 марта. Защитников было 100-150 бойцов, они оборонялись от тяжёлой техники три дня. Три дня и три ночи беспрерывных боёв, а 9 марта получили приказ отходить. Но как уходить, если вокруг поля? И под вечер повалил густой снег. Это и помогло выбраться из окружения. Мы, как волонтёры, были здесь сразу после освобождения и видели жуткие следы разрушений. Здесь было более тысячи человек, в основном, беженцы из Чернигова. Нет ни одного уцелевшего дома, а 31 просто разрушен до основания. На руинах лежали цветы, и нам объяснили, что здесь снаряд попал в дом и там погибло четыре человека. Дед, бабка и двое малолетних внуков. А ещё мы видели два креста у дороги. Там были расстреляны братья Роман и Леонид Бутусины. Третий их брат Григорий воюет сейчас на нуле. Но самое главное в том, что они этнически русские!! 11 мирных жителей были расстреляны. Сколько полегло наших бойцов, никто не знает. Здесь работал передвижной крематорий, и вонь стояла страшная. А ещё нас потрясла трагедия семьи сержанта Николая Авдиенко. Сюда приезжала его мама, чтоб найти хоть какие-то следы погибшего. Он здесь держал оборону, а его жена и дочь вырвались на авто из блокадного Чернигова, но на трассе их машина была расстреляна. Вся семья погибла в один день, в один час…
Следующее село Ивановка пострадало также. Здесь было огромное фермерское хозяйство. От него остались лишь ворота и фундамент. Валяются свиные головы и обгоревшие туши. Здесь вели себя, как завоеватели, буряты, стучали в дома и кричали: мы приехали невест выбирать! Открывайте, жениться будем! Вы представляете, как мамы сходили с ума от таких криков и прятали в погреба дочерей. Два месяца жизни в погребе! А сколько завели уголовных дел о сексуальном насилии! 500, 600? А на самом деле их сколько? Ведь не каждая готова публично признать себя жертвой. В Ивановке погибла вся семья, спрятавшись в погребе перед очередным артналётом. Снаряд пробил бетонное перекрытие, войдя глубоко в землю. Бабушка и мама с тремя детками погибли. Отец остался закрывать дом, и это его спасло. Такое бывает: две-три секунды задержки спасают тебе жизнь. Когда приехали сапёры разбираться, он суетился вокруг них и приговаривал:
- Надо же их похоронить по-христиански.
На что хмурый военный ему ответил:
- Да пойми ты! Хоронить некого! Не-ко-го…
Мужчина упал, словно прострелянный. Выл и корчился от горя и боли. На месте их убийства просто поставили железный крест, а на него повязали чёрный платок и светлый в незабудках шарфик. А ещё… Вы просто не поверите! Совсем по Хемингуэю. Повесили детские башмачки! Цветные башмачки раскачивал ветер, и они пытались куда-то идти. Наверное, подальше от этого жуткого места А внизу сидела зарёванная кукла *моросил дождь* и валялась опрокинутая машинка. Что может чувствовать человек на этом месте?
Дальше по трассе огромное село Ягодное. Здесь в подвале местной школы удерживали почти три сотни людей, среди них были и дети. Люди задыхались, умирали и сидели рядом с живыми. Никого не отпускали… Ни воды, ни туалета, ни тепла. Как больно было слушать истории этих людей! Но это уже отдельная история боли.
Побратимы Виталика выехали нам навстречу. Мне запомнился один из них – Батя, самый пожилой. Он сильно нервничал, не знал, как и куда подевать жилистые руки, болезненно морщил лицо. Нам рассказали, что он винит себя в смерти Виталия. Переживает. Начался сильнейший артобстрел их позиций перед вражеской атакой, и бойцы бросились в окоп. Он был узкий, как нора, и всех вместить не мог. Пожилой прикрикнул на новобранца:
- Какого хрена! Беги в другой. Тут и так задыхаемся!
Осколки настигли Виталика раньше, он не успел добежать. Его нет и никогда уже не будет! Такого позитивного, живого и доброго! Какая это боль –терять друзей. Вы понимаете, это так больно, как будто вырывают у тебя сердце и одновременно наступают на грудь - душат. Смерть –это край. Разделение тела и духа. Смерть не имеет глубины, а вот страх имеет. Умереть в Украине не страшно. Страшно жить в ожидании смерти. Мы прощались с героем, стоя на коленях. Мы всегда своих героев провожаем в последний путь, стоя на коленях. Мы в долгу перед ними. У этой трагичной истории был неординарный финал. Недели через две приехал на ротацию раненый побратим Виталика и рассказал, что Батя, позывной того пожилого мужика, психически крепкий и здоровый человек, застрелился. Решение зрело у него давно. Он снял с карты все деньги и выслал своим родным, всем поровну, чтобы никого не обидеть, просил прощение у них, но никто толком ничего не понял. Муки совести…
Почему случаются войны? Разве они нужны народам? Их делают незрелые и агрессивные политики и неуклюжие дипломаты. Вот бы всех их собрать на обзорный ринг от каждой страны конфликта и пусть воюют друг с другом, не убивая детей и не разрушая своих стран. Представляете картинку: правительство на правительство! С дубинками! И никакой гонки вооружений!! Кто победит, тот и ставит условия. Да на такое зрелище можно билеты продавать, а вырученные деньги отдать в фонд больных детей и стариков. Но самое идеальное то, что такие войны быстро бы кончались!
И снова жуткий вопль сирены в 120 децибел, что превышает зону комфортности в 3 раза. Испытание для психики и серьёзнейший стресс. И это уже восьмой за сутки. Я уже в восьмой раз пою коту колыбельную! Я боюсь…Но так хочется согреть оптимизмом мою формулу страха. Вот оно, найдено! Я боюсь, значит, я живу!
Треть населения Украины – это беженцы. 30% нашей территории заминирована. Всё, больше никаких цифр! Все они лживы. Ведь картинка меняется каждый час. Лживо и то, что человек в наше время - свободная личность. Венец прогресса Царь природы. Человек – это товар…Разменная монетка в лавке древностей.
Добавить комментарий