Снег шёл весь день – то усиливаясь, то стихая, превращаясь то в безумную круговерть, когда белые хлопья летят со всех сторон прямо в лицо, то – в усыпляющую бдительность лубочную сказку.
«Вот и славно!» – думал я, с трудом пробираясь по заметённому тротуару к сверкающей холодным неоном вывеске «PERCo» на фасаде чернеющего впереди семиэтажного здания бизнес-центра: «В кои-то веки будет нормальный Новый год – со снегом, морозом и обязательно – чудесами». Тут моя правая нога по колено провалилась в сугроб, ветер поддал в спину, и я, не успев вынуть руки из карманов пуховика, рухнул мордой прямо в снег. Кот, сидевший в рюкзаке-переноске у меня на закорках, возмущённо мявкнул: поаккуратнее, мол, не дрова везёшь!
– Тихо, Кот, тихо, – бормотал я себе под нос, на карачках выбираясь из западни. – Уже недолго осталось…
Эту работу я нашёл на Хед Хантере три месяца назад, и она идеально меня устраивала: ночной охранник, с 20.00 до 10.00, оплата почасовая плюс чай/сахар/кофе за счёт заведения. Платили, конечно же, немного, но близость к дому, всего четыре остановки на метро, необременительные обязанности и график 1/3 решили всё дело по обоюдному согласию, и я подписал трудовой договор. Остались у меня ещё кое-какие денежные запасы после семилетнего пребывания в одной малоуважаемой компании; пенсия опять же, хоть и небольшая, но регулярная – глядишь, и продержимся мы с Котом до лета, а лето – это совсем другая жизнь. Наш генеральный директор оказалась женщиной не только умной, но и прозорливой: она после того, как я продемонстрировал ей видео, где Кот с воодушевлением гоняет дачных собак (в качестве доказательства его выдающихся охранных качеств), разрешила мне ходить на работу вместе с Котом. Или наоборот? «Но все дела, пожалуйста, только на улице, – строго сказала она. – Вон у нас газоны какие нетоптаные – заодно и удобрит!»
– Oui, madame,* – обрадовано согласился я…
Стас уже поджидал меня в вестибюле, и пока я отряхивал с куртки налипший снег и топал ногами, он молча улыбался, предвкушая очередную забаву. Я поставил рюкзак на стол и с треском раскрыл промёрзшую молнию: голова Кота с острыми кисточками на ушах тут же появилась на свет.
– А-а, котяра! – хрюкнул Стас и протянул Коту пухлую руку.
Из рюкзака мгновенно вынырнула впечатляющих размеров мохнатая лапа, и на запястье Стасика расцвела бордовая отметина: шикарные усы Кота при этом грозно топорщились, а янтарные глаза метали молнии.
– От, собака! – радости Стаса не было предела. Ну прямо мазохист какой-то, а не сменщик – все руки уже по локоть изодраны, а он всё туда же. – Как ты с ним справляешься?
– С трудом, – ответил я. Мне давно надоели бессмысленные попытки Стаса завести дружбу с моим котом, но что тут поделаешь – ищущий да обрящет.
А Стас, как ни в чём не бывало, уже натягивал свою китайскую «аляску» и скороговоркой отчитывался о проделанной работе: «Никого нет, все уже разъехались, всё на «охране», спокойной вахты!», – пожал мне руку и растворился в снежных сумерках. Я заблокировал за ним стеклянные входные двери и только после этого достал из рюкзака миску и бутылочку с молоком.
– Вылезай, склочник, – сказал я Коту. – Дерябнем грамм по чуть-чуть и – за работу.
На лифте мы поднялись на седьмой этаж – там у нас кафе, со смотровой площадки которого открылся унылый зимний вид на типичную питерскую окраину: тёмный старый парк прямо под окнами; убогая коробка «Перекрёстка»; какие-то кирпичные пакгаузы; строительные краны; трамваи, ползущие к станции метро; подсвеченная телебашня у Чёрной речки и вдали – едва видимая из-за снегопада кукурузина «Лахта Центра». Я разгрёб лопатой снег до самого ограждения, идущего по периметру, а Кот всё это время сидел в дверном проёме и внимательно за мной наблюдал – безопасность прежде всего.
– Готово, Кот, – отрапортовал я, воткнув лопату в снег. – Можешь начинать.
И он начал! Он стартовал прямо от двери, с топотом пронёсся мимо меня, задрав хвост трубой, и с душераздирающим воплем «Йохоу!» нырнул между леерами перил из нержавеющей стали. Я посмотрел ему вслед: Кот летел вниз, словно опытный бейсджампер, широко раскинув передние и задние лапы – только хвост резко мотался из стороны в сторону, как вытяжной парашют. Где-то на уровне 3-4 этажа раскрылись крылья, и вертикальный полёт перешёл в горизонтальный – вот только ради этого зрелища я, наверное, и хожу на работу. Если есть летучая мышь, то обязательно найдётся и летучая кошь: а вы как думали? «Всё поровну, всё справедливо».
Пока Кот развлекался, я успел выкурить пару сигарет: бездумно смотрел на мигающие сквозь снежную пелену разноцветные огни – где-то там, далеко на земле, там, где нет ничего, кроме боли потерь и несправедливости, живут люди. И нет им никакого дела до меня, до моего кота, о нашем бессмысленном существовании в этом мире они знать ничего не знают, и это правильно – у всех свои проблемы. И совсем крохотной проблемой на этом фоне будет выглядеть появление на днях в каком-нибудь таблоиде заметки о рыжем летающем коте, снова замеченном несколькими нетрезвыми гражданами в районе станции метро Площадь Мужества – как раз неподалёку от рюмочной «У Дуба». А главный редактор журнала на планёрке ядовито заметит, что, по имеющимся у него сведениям, скорее всего, это был не кот, а белка. Питер вообще город очень странный – таинственный, мистический, противоречивый – так что мой Кот со своими ночными закидонами здесь как раз к месту: чтобы в этом окончательно убедиться, достаточно просто сходить ночью к Банковскому мосту и полюбоваться на то, что вытворяют крылатые львы при полной Луне. Да после этих вакханалий мой котик вам ангелом покажется!
…Снег уже почти прекратился, небо неожиданно прояснилось, вызвездило, и заходящий на посадку Кот чем-то напоминал тяжёлый американский транспортник Локхид C-130 «Геркулес»: усы вразлёт, грива дыбом, передние лапы скрещены и прижаты к груди, а задние с выпущенными когтями на растопыренных пальцах наоборот хищно вытянуты вперёд. Я же вам говорил – это ангел, а не кот! На площадке взвились и заходили белые буруны, снежная пыль полетела во все стороны… и Кот опять чуть было не промахнулся – я поймал его за хвост и с размаху приземлил в ближайший сугроб, чтобы он не вылетел снова за ограду.
– Ты меня до инфаркта доведёшь, Коккинаки хренов! – заорал я, едва он вынырнул из сугроба. Ну вот не боится он высоты, и хоть ты кол ему на голове теши – он вообще не понимает этой потенциальной опасности…
Обход здания начинается с седьмого этажа и далее змейкой сверху вниз, по всем этажам с заходом во все помещения – стандартная процедура, совершаемая согласно должностной инструкции каждые три часа. В коридорах горит дежурное освещение, полумрак и тишина, нарушаемая только моими шагами: я иду впереди и открываю двери электронным ключом, но первым в кабинеты всегда заходит Кот. Он чутко принюхивается, оглядывается, обходит кабинет по периметру, проверяет окна и, если всё в порядке, спокойно выходит в коридор, и мы идём дальше. По дороге мы периодически забредаем в густые заросли, просто в джунгли какие-то – это наши милые дамы реализуют свои несбывшееся дачные фантазии прямо на рабочих местах, нивелируя таким способом негасимую печаль о прошедшем лете. Здесь Кот ведёт себя нервно: фыркает, встаёт на задние лапы, заглядывает в пузатые горшки, трогает лапами такие соблазнительные листья и тугие стебли и вопросительно смотрит на меня, типа – «можно?»
– Нет! – строго говорю я ему, и он раздражённо подёргивает своим великолепным хвостом мне в ответ.
В кабинет генерального директора мы тоже заходим: там по слухам, циркулирующим среди сотрудников помоложе, растёт денежное дерево, которое и обеспечивает финансовое процветание и экономическую стабильность компании, но это всё враньё – нет там никакого денежного дерева, а стоит в кадке обычная магнолия. Хозяйки следующего кабинета – две славные девушки: одна постарше, другая помладше; одна чёрненькая, другая беленькая; одна характером схожая с принцессой Турандот – строгая и высокомерная на вид, другая – весёлая и непосредственная, как Пеппи Длинныйчулок. Обе любят моего кота, хоть и в глаза его никогда не видели, и всегда оставляют какую-нибудь вкусняшку для него – или маленькую пачку корма, или баночку консервов. Кот целенаправленно ведёт меня к подоконнику, чтобы я, не дай Бог, ничего не забыл по старости, и благодарственно мурлычет.
На каждом этаже возле лифтов выставлены украшенные блестящими шарами и новогодними гирляндами пушистые ёлки, и это, по мнению Кота, – самое прекрасное в нашей работе. Он садится напротив и подолгу заворожённо наблюдает за мигающими огоньками. Чувство времени ему неведомо, и мне, скрепя сердце, приходится тактично напоминать ему, что мы с ним, как ни крути, при исполнении.
– Пойдём, малыш, – тихонько позвал я его, и он оторвался от ёлки и как-то непонятно, робко, что ли, с укором даже, посмотрел на меня. И мне стало стыдно…
Бизнес-центр насквозь, с крыши до подземного паркинга, пронизан самыми изощрёнными охранными системами: без согласования войти сюда очень непросто, а выйти ещё труднее. Компания специализируется на серийном производстве оборудования и систем безопасности собственной разработки, и уж для себя-то она расстаралась на славу – я, когда устроился сюда на работу, был приятно удивлён открывшимися возможностями. Не сходя с места, охрана, как и руководство, может заглянуть в самые труднодоступные и укромные уголки. Впрочем, я думаю, у высших руководителей компании возможностей ещё больше, потому как за охраной тоже надо время от времени приглядывать – на всякий случай. Чтобы не было потом мучительно больно. Или неловко.
Я визуально прошёлся ещё раз по всем этажам, заглянул во все кабинеты и убедился, что всё в порядке. Кот всё это время сладко спал, растянувшись рядом с клавиатурой и положив свою увесистую моську на мою левую руку. Так, а что у нас снаружи? Центральный вход – всё в снегу, заезд в паркинг и грузовые ворота заметены по самую пробку, уличная парковка – аналогично, только въездной шлагбаум светится алым – кажется, у наших дворников прямо с утра начнётся аврал. Ладно, это только присказка, а сейчас идём дальше: задний двор – снежная целина волнами от края до края, разбавленная редкими островками чернеющего асфальта; вереница брошенных у «Вкусно и точка» автомобилей; мерцает перевёрнутая пирамида автомойки, и вдоль неё, едва видимым пунктиром – параллельные прорехи на трамвайных путях. Похоже, что последний трамвай подбили где-то на дороге и он заметно прихрамывал. У меня уже слегка рябило в глазах от смены камер, видов и ракурсов: везде одно и то же – белый снег, чёрная ночь, неясные огни, скорбные полутона, – обморочная статичность и полное отсутствие какого-либо движения. А потом ярко полыхнул один из мониторов – пошла трансляция с седьмой камеры, выходящей в парк, и у меня отвалилась нижняя челюсть – там шёл дождь. Там светило солнце. Там зеленела трава. И там была жизнь…
Я сорвал с вешалки пуховик и, с трудом попадая трясущимися руками в рукава, напялил его на себя. Кот уже сидел на полу и с тревогой снизу-вверх смотрел на мои судорожные метания: «Что-то случилось? Я с тобой!»
– Ну конечно, – ответил я на его немой вопрос. – Куда же я без тебя?
На грузовом пандусе снега было совсем немного, примерно по щиколотку, и Кот, смешно дрыгая задними лапами, шёл впереди меня. А вот дальше начинались непреодолимые высоты, а Кот, хоть и мейн-кун, то есть, по умолчанию ну очень большой кот, но всё-таки не снежный барс: по горам он лазить не умеет, и мне пришлось взять его на руки. Очень это неудобно, доложу я вам: передвигаться по колено в снегу, имея на руках десятикилограммового кота – на поворотах заносит.
А когда мы всё-таки повернули за угол, нас накрыла снежная лавина, сошедшая с самой верхотуры – с крыши семиэтажного здания…
***
– Пойдём, Котька, – сказал я сыну и взял его за руку. – Пойдём, Котёнок: вон видишь – и мама нас уже встречает.
Я сквозь слёзы смотрел вслед рыжему мальчишке, который раскинув руки бежал навстречу женщине в розовом сарафане. И всё бы хорошо, да только вот беда-то какая – мальчик этот никогда не родится, а женщина в сарафане не станет его матерью. Господи! Сколько издёвки в твоей милости…
Какая же она снова стала красивая – моя Кира: моя невероятная удача, мой талисман, моя жена. Она уже стояла перед Котькой на коленях и прижимала его к своей груди, ерошила его кудри своими тонкими длинными пальцами и что-то шептала ему на ухо.
А я всё шёл, шёл, шёл к ним, и никак не мог дойти…
* Да, мадам (фр.)
Добавить комментарий