Продолжаем публиковать отрывки из новой книги нашего постоянного автора Людмилы Кафановой "Любовь и мистика. Тридцать пять лет, которых не было"1. Книга готовится к изданию в издательстве журнала "Чайка" Seagull Press (следите за нашими объявлениями). Мы печатаем в сокращении отрывок о "Римских каникулах" на пути в Америку в 1974-1975 годах.
ИТАК МЫ НАЧИНАЕМ!
Час ученичества! Он в жизни каждой Торжественно неотвратим Марина Цветаева
На следующее утро в 9 часов мы уже были в гостиной. Я села в кресло. Рем встал около рояля с гитарой и камертоном. Не успели оглянуться, как у Рема появился влюбленный слушатель и горячий поклонник - Марсик. Едва наш певец подул в камертон, чтобы настроить гитару, как песик подал голос, точно взяв заданное "ля". Я попросила Рема спеть все, из чего он собирается строить первую программу. Марсик лег на пол и, не сводя с него восхищенных глаз, прослушал все от начала и до конца. С этого дня он стал непременным участником наших занятий. Когда Рем закончил петь, я высказала свое мнение, которое было, в целом, положительное, но не совсем такое же восторженное, как у пса.
Не договариваясь заранее, мы разделили наши задачи. Рем, прекрасно сознавал, что хоть он и пел в спектаклях, участвовал в концертах, это было все-таки актерское пение. Теперь же нужно было овладевать новой профессией - певца, искусством пения, у которого свои законы, свои требования и секреты. Потихоньку, чтобы ничего не повредить, без всякой профессиональной помощи, основываясь только на своей интуиции и, скажем прямо, на не огромных знаниях, ему надо было "закалять" горло, чтобы оно выдерживало два концертных отделения, разрабатывать дыхание, увеличивать голосовой диапазон, добиваться профессионального звучания каждой ноты. Как говорил С.А.Мартинсон: "Подлинное искусство - это техника, мастерство, вдохновение", вторя знаменитому высказыванию Вс. Эм. Мейерхольда: "Нужно обладать совершенной техникой, уметь на сцене делать все и, если артист талантлив, то вдохновение и переживание явятся к нему". Рем именно так понимал смысл своей работы. (В дальнейшем, всю жизнь он будет совершенствовать пение именно в направлении техники вокала и профессионализма).
На мою долю пришлись усилия по созданию образа цыганского певца (как я его понимала). А еще правильнее - образа исполнителя классического русско-цыганского репертуара, основываясь на врожденном Ремином аристократизме, исключавшим всякую грубость, вульгарность, дешевые эффекты, налипшие на цыганский репертуар и используя присущую его артистической личности особенность, которую я называла "кипящей холодностью" или "ледяным полыханием". Вольтер заметил: "То, что слишком глупо, не говорят, а поют". Этого мы старались избежать всеми силами: не включать глупых романсов в программу и наполнять не только чувством, но и смыслом каждое слово, каждый звук. Это правило тоже оставалось с нами до самого конца...
На ловца и зверь бежит... Однажды гуляя по Риму, мы набрели на старую русскую библиотеку им. Гоголя на площади Санте Панталео. Книги собирались там около двух столетий. Потом рассказывали, что наша братва все разворовала, но тогда до этого было еще далеко. Познакомились с директором, господином Дюкиным, бывшим лейб-гусаром, которому повезло убежать за кордон. Дюкин к нам, а мы к нему прониклись симпатией. Он пригласил нас прийти к нему, посидеть за бутылочкой, поговорить по душам. В назначенный день мы поехали к Дюкину. Рем прихватил гитару. На всякий случай. Посидели, выпили. Рем взял гитару и начал петь. Дюкин заливался слезами, хохотал, восклицал: "Вот же она - моя молодость!". Вскакивал, садился, бегал по комнате. "Да вы же артист! Давайте устроим концерт в библиотеке! Все, как положено. Недорогие платные билеты!" Рем согласился. Мы назначили день и стали готовиться к концерту.
Народу в библиотеку набилось много. Яблоку (надо бы сказать: апельсину) упасть было некуда. Рем волновался так, как будто в жизни не выходил на подмостки. Перед началом он подошел ко мне и сказал: "Ты будешь объявлять номера и разговаривать с публикой. Я должен хоть немного отдыхать перед каждым романсом". "Но я этого никогда не делала..." "Неважно. Теперь будешь делать. Будешь всегда".
Я дрожала, Рем дрожал. Но концерт состоялся. Прием был горячий. Люди подходили к нам, к Дюкину и просили устраивать выступления Рема почаще. Сын Алешка, взволнованный происходящим, радовался за нас.
Дюкин вручил мне все, что собрали за билеты. Я дала на чай рабочим, ставившим и убиравшим стулья. Мы остались в библиотеке и провели остаток вечера с Дюкиным, за бутылочкой. Дюкин пел под гитару Рема гусарские песни: "Оружьем на солнце блистая, под звуки лихих трубачей, по улицам пыль поднимая, проходил полк гусар-усачей", "Съемки военные, съемки землемерные, вы научили нас дачниц любить", "Кто там в распахнутой венгерке так лихо польку танцевал? Я узнаю тебя бессмертный Александрийский лейб-гусар" и совершенно замечательную, которую мы ни до, ни после не слышали: "Люблю тебя, гусар беспутный, когда все ночи напролет ты пьешь, блуждая взором мутным, покуда солнце не взойдет". Рем потом записал весь репертуар Дюкина на пленку, мечтая сделать программу гусарских песен. Но... никто не живет так долго, чтобы исполнить все свои желания...
На следующее утро поехали в Рим, в музыкальный магазин, где на заработанные деньги купили красивый футляр для гитары. "А то, что осталось, пойдет на билеты. Поедем на север. Мы тяжело работали, пора - в отпуск", - резюмировал Рем...
Вышли мы погулять по остийскому пляжу и познакомились с русской парой из Канады. Он - художник, она - его жена, а вместе они - дети русских эмигрантов первой волны, уносивших ноги от грядущего счастья жить при социализме. Мы встречались каждый день, с интересом слушали их рассказы про жизнь в Канаде, а когда они узнали, что Рем готовит себя к карьере цыганского певца, жена художника спросила: "Хотите, мы познакомим вас с друзьями наших родителей, и они введут вас в круг старых русских эмигрантов? Мы завтра едем в Рим, к ним в гости. Расскажем о вас и спросим, можем ли дать вам их телефон".
Дня через два снова встретились с канадцами. Они уже собирались в дорогу, домой. Мы получили от них номер телефона Наталии Алексеевны Поповой, урожденной Скрябиной (кузины композитора) и ее сына Алексея Дмитриевича Золотницкого, которые, по словам канадцев, нами заинтересовались и просили позвонить.
Так открылась первая из главных страниц нашей эмигрантской жизни, которую мы исписали с двух сторон, выразив под самый конец нашу искреннюю любовь и признательность. Мы подождали пару дней (для приличия) и позвонили. Трубку поднял господин Золотницкий. Он обрадовался нашему звонку и тут же пригласил нас на завтра в гости. "Чтобы вам не плутать, я подъеду за вами на машине к вокзалу Сан Паоло", - сказал он.
Алексей Дмитриевич Золотницкий оказался крепким мускулистым мужчиной лет около пятидесяти пяти. Бывший кадет, сын царского генерала, добродушный и какой-то в доску свой. Он нас встретил с такой радостью, будто мы его старые друзья, которых он давно не видел и по которым скучал. Сразу поведал, что живет с мамой, не так давно благополучно отпраздновавшей свое 75-летие. Но сразу после этого она неожиданно заболела, и врачи говорят, что долго она не протянет. "Вы не представляете, как она обрадовалась, когда я сказал, что вы к нам придете".
Алеша Золотницкий и его мама жили на улице Уго Басси, около проспекта Маркони. Их просторная квартира размещалась в неоклассическом доме (строительство времен Муссолини) на первом этаже. Как только вошли и Алеша представил нас Наталии Алексеевне, мы, еще не сказав с нею ни единого слова, лишь встретившись глазами, ощутили, что мы, даже не у друзей, а в родной семье. Наталия Алексеевна сразу влюбилась в Рема, а после того, как он рассказал о Марсике, стала звать его Ремсик. Как же тепло душевно нас приняли! Устроили великолепный обед из блюд по старым русским рецептам. Кормили на убой и просили, чтобы мы не ждали приглашений, а приходили, когда хотим и оставались ночевать и даже жили у них, если нам надо. Мы тут же договорились о нашем следующем визите. Рем пообещал принести гитару и устроить домашний концерт.
Наталия Алексеевна пригласила по этому случаю своего младшего сына Шуру с его женой Розиной - итальянской аристократкой. Вечер прошел великолепно. Нас оставили ночевать, а утром Алеша сообщил, что Наталия Алексеевна и Шура уже обзвонили своих друзей и знакомых, рассказали о нас (главным образом, о Реме), и теперь все хотят с нами познакомиться, пригласить нас. От фамилий, которые он называл, просто кружилась голова: Кочубей-Долгорукие, Васильчикова, Волконские...
Господин Майоров, видная фигура в старой русской эмиграции, уже планирует организовать концерт у кого-нибудь на квартире и пригласить сына Шаляпина - Федора Федоровича. Для нас все это было неожиданно, ново: частный концерт, такая публика... Первым пришел в себя Рем. "Как ты думаешь ответить на этот выпад судьбы?" "Продолжать работать", - ответила я. "Молодец! Пятерка! Как говорят французы, если у тебя есть мастерство на сто франков, не ленись добавить еще на несколько су. К вам, мадам, это тоже имеет непосредственное отношение. Вы теперь неизменная участница концерта. Никакое бэбэшничество с расчетом на обаяние не пройдет. Вам надо придумывать и продумывать ваши тексты, работать над ними. Все должно быть сделано и выверено, как вы требуете от меня". "Есть, капитан!"
Алеша Золотницкий повез нас на встречу с господином Майоровым - приятным, серьезным, четким человеком. Он тут же назначил дату, и мы поехали посмотреть квартиру на улице Фаро, владелицей которой была очаровательная молодая женщина Ася Буцкая.
В назначенный вечер мы прибыли в небольшую уютную квартиру, где потихоньку собирались приглашенные. Рем мандражировал и никак не мог настроить гитару. Наконец прибыла Наталия Алексеевна в сопровождении сына. Была она невысокая, худенькая, с тихим голосом, мягкими манерами, державшаяся просто, и я бы сказала, скромно. Но когда она вошла в вечернем черном платье, в черной кружевной наколке на голове, она смотрелась очень величественно, и все присутствовавшие почтительно поклонились ей, будто она и впрямь была их королева. Самым последним пришел Федор Федорович Шаляпин, что еще более придало Рему мандража. Но начинать все равно надо было, и мы начали. Я вела конферанс, выстраивая его на понимании, что эти люди покинули родину около 60-ти лет назад, и им хотелось услышать о России живое слово. Я вплетала в свой конферанс и цыганский театр, и премьеры знакомых им Художественного и Малого театров. Пересыпала свои рассказы смешными историями, вроде: в Малом театре служил актер Михаил Францевич Ленин. 22 января 1924 года в кабинете тогдашнего директора театра, знаменитого на всю Россию актера Южина-Сумбатова, раздался телефонный звонок. Какой-то знакомый сообщил, что едет в театр. "Но сегодня вы к нам не попадете, - ответил Южин-Сумбатов, - Ленин умер... Нет, нет, не расстраивайтесь. Слава Богу, не Михаил Францевич".
Полностью отрывок читайте в бумажном варианте журнала. Вы также можете заказать отдельные номера журнала или отдельные статьи. Информация о подписке и заказе отдельных номеров и материалов в разделе ПОДПИСКА
Добавить комментарий