Иногда я думаю о том, что мне здорово повезло. Сколько же замечательных людей я знал, благодаря моей прекрасной профессии1. Мне посчастливилось встречаться с тысячами самых известных и замечательных людей, говорящих на русском языке. И многие остались в памяти чем-то одним. Жестом, взглядом, улыбкой, той аурой, которая исходит от хороших людей. Гораздо реже словами. Такая у меня странная память. Плохо запоминаю слова. Говорю с человеком, а потом многое, что от него слышал, забываю. Слова забываю, а вот поступки своего собеседника помню. И то помню, насколько соответствуют поступки той звуковой завесе, которой каждый себя окружает. Потому, наверное, что слова можно любые наговорить, а поступок — за ним характер и порою целая философия жизни.
В отличие от слов, поступки врут значительно реже.
Да и вы сами вспомните людей, которых знали или знаете. Чем они зацепились в вашей памяти? Словами? Вряд ли. Скорее поступками, которые совершали.
Вот несколько картинок из моей жизни.
Больше всего меня потряс поступком мой добрый знакомый Онегин Гаджикасимов. Я его часто вспоминаю, когда думаю о тайных, непостижимых извивах человеческой души. Онегин писал великолепные стихи, многие из них легли в основу песен, которые были очень популярны в стране. Он никогда не писал песни о партии и о том, как прекрасно всем живется под ее мудрым руководством. У него были песни лирические, очень человеческие. Некоторые из них до сих пор исполняются по радио. Вот, например, "Эти глаза напротив" в исполнении Валерия Ободзинского.
В то время песни Онегина пела вся страна. По тем временам, кстати, он был несусветно богатым человеком. Во всех ресторанах от Москвы и до самых окраин исполняли его песни, за каждое исполнение отчислялись копейки, которые потом вливались в бурный денежный поток. И в эфире его песни звучали часто, благо Онегин заведовал отделом концертов по заявкам Всесоюзного радио. Он писал сценарии, по которым ставились телесериалы, он везде успевал. Такого жизнелюба, любителя поесть и выпить, я не встречал больше никогда. Он обожал женщин, устоять перед ним было невозможно. Он был огромным, добрым, очень обаятельным, невероятно эрудированным и мягким в обращении. Щедрость его была неописуемой, словом, настоящий кавказский мужчина, сохранивший в Москве замечательные традиции, свойственные выходцам из прекрасного уголка на земле. Уходя от очередной жены, он оставлял ей квартиру и дачу, а сам жил у знакомых и никогда не терял при этом оптимизма, ни для кого не был в тягость, все его любили. Для меня он был добрым и надежным Портосом, который никогда не подведет, поделится последним.
Мы с ним часто жили в одном номере в Доме творчества радио и телевидения в Софрино. Он меня с утра угощал великолепными фруктами и коньяком и очень критиковал за то, что я человек непьющий. Мне нередко приходилось гулять, чтобы не мешать общению Онегина с замечательными представительницами прекрасного пола. Мы все, мужчины, готовы душу заложить за прекрасных дам. Но Онегин в этом смысле был для всех его знакомых замечательным — и недостижимым — примером. А как он любил поесть, как разбирался в сортах вин! Нет, воистину мне не доводилось в жизни встречать такого раскованного жизнелюба, такого потрясающе обаятельного человека, как Онегин.
А потом так получилось, что мы с ним не виделись много лет.
Однажды, приехав в Москву из Америки, я позвонил одной нашей общей знакомой и сказал, что хочу повидаться с Онегиным. "Как, ты не знаешь? — изумилась она. — Онегин здесь больше не живет, он ушел в монастырь". Это сообщение повергло меня в шок. Что же побудило его сменить великолепие концертных и банкетных залов на монашеский быт? Из всех людей, которых я встречал в жизни, этот неотразимый гигант, умница и гуляка по натуре, меньше всех вписывался в интерьер монастыря. Не представляю его в рясе. Так получилось, что тогда была зима и у меня не было возможности поехать за несколько сот километров от Москвы. Туда можно было добраться только на автомобиле. Я отложил свой визит к Онегину. А в следующий свой приезд узнал, что Онегина уже нет. Что он тяжело болел, что нравы в монастыре показались ему весьма распущенными, и последние месяцы жизни он провел в одиночку в келье и молился сутками напролет. Мне очень тяжело, когда я вспоминаю этого замечательного человека, так поразившего меня. Я очень рад, что он был в моей жизни.
А вот еще один поступок, который я запомнил навсегда. Связан он с человеком-легендой, Юрием Борисовичем Левитаном. Когда я говорил, что близко знаком с ним, на меня смотрели скептически, мол, заливаешь. Но мы с ним много лет ходили по одному коридору, обедали в одной столовой, и я ему глубокомысленно рассказывал, как полезно по утрам бегать. Он почти каждый день на протяжении многих лет читал выпуски новостей, подготовленные мною. Я даже умудрился схлопотать выговор по его представлению на третий день моей работы на радио, когда он читал новости, за которые отвечал я, и в эфир вышла плохо смонтированная оператором пленка. Поскольку я был новичком, выговором все и ограничилось.
Все люди старшего поколения знают Юрия Борисовича и, я думаю, многие его вспоминали на днях, когда отмечалась Победа над фашизмом. Вся страна в годы войны ждала с фронта сообщений, которые озвучивались по радио Юрием Борисовичем. Говорят, Гитлер обещал, захватив Москву, первым повесить на Красной площади Сталина. А вторым — Левитана. Не знаю, правда это или миф, но звучит весьма правдоподобно.
Сейчас трудно поверить, но многие годы знаменитый диктор на радио был мало востребован и очень переживал из-за этого. Режиссеры вызывали дикторов на литературные, музыкальные, очерковые передачи, а Левитан читал только новости, слишком уж неповторим и узнаваем был его голос. Только под конец жизни нашел он новые грани для своего творчества в передаче "Письма ветеранов".
А случай у нас был такой. Однажды в день выборов, когда все, как водится, единодушно голосовали за кандидатов блока коммунистов и беспартийных, в передаче, которую я подготовил, прозвучала песня, наводившая на разные мысли. Я не был диссидентом, просто эту песню я дал из озорства, в любой другой день она прозвучала бы совершенно безобидно. В те славные времена, как вы помните, хотя это и называлось выборами, при голосовании альтернативы не было, в списке стоял всегда только один кандидат. Я не помню сейчас названия этой песни, но в ней были такие слова — мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает.
На второй день с утра меня вызвали к председателю Гостелерадио Сергею Георгиевичу Лапину. Вызов к нему ничего хорошего не сулил. Это был верный проводник идей партии, зоологический антисемит и при этом весьма эрудированный и знающий человек, цитировал наизусть Ахматову, Мандельштама, что в то время было редкостью. Он выслушал меня, осмотрел меня подозрительно и иезуитским голосом сказал: "Надеюсь, Михаил Ильич, вы понимаете, что не созрели для работы в идеологической организации. Можете идти. Вы уволены!"
Те, кто знает те времена, представляет, что это означало. Быть уволенным из Гостелерадио по какой-то грозной статье о несоответствии, означало волчий билет на всю последующую журналистскую жизнь, на ней можно было ставить крест, и нигде бы я работы не нашел, разве только на овощной базе. Спускаюсь я, удрученный, с четвертого этажа огромного радиодома на Пятницкой 25, где сидело высокое начальство, к себе на третий и встречаю Юрия Борисовича. Он сразу заметил, что со мной что-то не так. Я ему все рассказал. Он покачал головой — надо же, так вляпаться, и сказал, чтобы я шел в редакцию, ждал его и никому не рассказывал о разговоре с Лапиным.
Левитан был человеком осторожным в своих высказываниях, обычно был далек от той подковерной борьбы, которая шла на радио, как и в любом другом большом коллективе, ни во что не вмешивался, на собраниях выступал редко, со всеми — и с начальством и с рядовыми сотрудниками — был в ровных, спокойных, подчеркнуто доброжелательных отношениях, держал, как говорится, дистанцию. Лапин с ним считался, поскольку все знали, что председатели приходят и уходят, а Левитан останется навсегда.
Юрий Борисович пришел минут через двадцать. У него было лицо солдата после битвы. Он мне сказал, что все улажено, но чтобы я помнил, где я работаю, что можно и что нельзя. Больше мы к этой истории не возвращались.
Какой для всех нас был шок, когда Юрий Борисович умер в Белгороде. Если бы этот сердечный приступ с ним случился в Москве, его бы выходили. Так, во всяком случае, говорили тогда.
Недавно в Интернете я нашел голос Юрия Левитана. Как светло стало на душе, когда я вспоминал этого замечательного человека с его спокойной и несколько отстраненной улыбкой, человека, ставшего голосом эпохи для многих, а для нас, общавшихся с ним каждодневно, остававшегося очень доступным и своим. И как же было тяжело на сердце, когда я узнал года два назад, что его любимый внук, о котором он с гордостью рассказывал, убил свою мать, единственную дочь Юрия Борисовича. Убивал ее жестоко, потом пытался в буквальном смысле замыть следы содеянного — на соседей с потолка лилась окровавленная вода. Такой вот сюжет из фильма ужасов. Мне рассказывали коллеги, что на похоронах говорили: хорошо, что Юрий Борисович не дожил до этого дня. Жизнь часто жестока и придумывает такие сюжеты, которые ошеломляют своей несправедливостью.
А вот когда я слышу сейчас песни Аллы Пугачевой, я всегда вспоминаю Валечку. Так ее называли все. Она работала парикмахером в огромном десятиэтажном здании радиодома на Пятницкой, и у нее стриглись почти все мужчины, от председателя Гостелерадио до самых простых корреспондентов. Валечка была очень симпатичным и осведомленным человеком, обычно пока я сидел в ее кресле, я узнавал массу любопытных сведений. Была у нее дочка, совсем юная, прикованная болезнью к постели. Дочка ее очень любила Аллу Пугачеву. Я был одним из первых, кто брал у певицы интервью после ее приезда с какого-то фестиваля, когда она исполнила песню "Арлекино" и в одночасье стала знаменитой. После этого прошли годы, Пугачева была в зените своей славы и занятости и, естественно, стала менее доступна. Валечка попросила, нельзя ли, чтобы Пугачева позвонила или навестила ее дочку, это бы девочку очень подбодрило. В то время накоротке с Пугачевой была одна из редакторов радиостанции "Юность", и мы попросили ее позвонить певице. Пугачева обещала пообщаться с незнакомой девочкой, но при этом сослалась на занятость.
А потом, месяца через три, Валечка мне рассказала под большим секретом историю, о которой просила не распространяться, ибо ее строго-настрого предупредила Пугачева. Но сейчас срок давности прошел и, полагаю, я могу нарушить свое обещание. Знаменитая певица приехала к Валечке домой с огромной коробкой конфет, сказала, что на пятнадцать минут, а просидела три часа. Она говорила с девочкой по-доброму и в то же время весьма жестко: "Ты хочешь стать режиссером? Это хорошо, но ты должна реально смотреть на жизнь. Режиссер — профессия трудная, а при твоей болезни задачу ты ставишь перед собой неосуществимую. Выбери себе что-либо более доступное...". Валечка рассказывала, как была счастлива ее дочь после встречи со своим кумиром.
Вот эту простую историю я вспоминаю, когда слышу песню Пугачевой или читаю о ней в светской хронике. Я ее уважаю. А за этот поступок — особенно, потому что ни в какие хроники это не попало, а делалось совершенно бескорыстно. Может, кому-то эта встреча покажется и незначительной, но ведь это связано с конкретной человеческой судьбой, с радостью в глазах больной девочки.
От каждого поступка расходятся круги, ни один нельзя осуждать, если он продиктован чувствами и выбором человека, даже если поступок ведет к печали и скорби. Эта простая — и возможно спорная для многих — истина пришла ко мне много лет назад. Коль скоро я зациклился сегодня на радийных историях, приведу еще одну.
Когда я пришел на радио, шефство надо мной взяла известная дикторша Людмила Маратова. Она помогала мне избавиться от нередуцированных гласных и мягких согласных, которые характерны для кавказского акцента, тогда у меня наличествующего. У Маратовой был муж — известный всей стране артист Литвинов. Все знали радиопостановку про Буратино и папу Карло. На эту пару было трогательно смотреть: Маратова — крупная и представительная женщина, Литвинов — маленький и щуплый на ее фоне. Они ходили всегда вместе, взявшись за руки. А потом вдруг Маратова от него ушла и вышла замуж за очень известного тогда артиста Ростислава Плятта. Он был замечательным артистом и совершенно уникальным человеком, общаться с ним было величайшим удовольствием. Литвинов вскоре после этого умер, я думаю, от горя. Но вправе ли мы осуждать и выносить свои вердикты? Нет, конечно, у каждого человека своя судьба, и никто не вправе требовать, чтобы другой приносил жертву. А если на твою долю выпали удары судьбы, то неси их достойно.
К чему я клоню, рассказывая эти истории? Я хочу еще раз напомнить: эй, люди, совершайте поступки, в этой жизни значение имеют только они, а не слова. Никогда за всю историю человечества не говорилось столько слов, как сейчас, и не совершалось так мало поступков. Никогда не было так много людей, ничем друг от друга не отличающихся, пытающихся кому-то подражать в ущерб собственной своей индивидуальности, стандартно мыслить, стандартно одеваться, стандартно жить, иметь стандартные мечты, такие же точно, как у всех соседей по многоэтажному дому.
Давным-давно Василий Шукшин подарил мне книгу со своими рассказами. Рассказы хорошие, горькие и правдивые. Один из них во мне остался. Не припомню названия, но история о том, как старик пришел в ресторан и познакомился с молодым, но бывалым человеком. Выпили, старик опьянел и стал проливать слезы: какая же у меня была ничтожная жизнь, я за всю жизнь ни одного поступка не совершил, ни разу не ошибался. Все время боялся чего-то. И осознает старик, что уже поздно, прошла жизнь, ничего он не сделал, ничем не отличался от других людей, был как неприметный камешек на огромном морском берегу.
В старину говорили: посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу. Характер, который начинается с поступка, — это, возможно, самое большое богатство человека. И в делах житейских он, пожалуй, имеет большее значение, чем ум и прочие достоинства. Если нет характера, то каждый день мы поддаемся воздействию мелочей. Мы думаем, что эти мелочи — пустяки, а потом оказывается, что они на деле управляют нами. Потому что каждый, даже самый ничтожный поступок, или уклонение от оного — делает нас со временем совершенно другими...
Мы отвечаем за свои поступки. Перед другими. Перед собой. Не знаю, как вы, а я полагаю, что не надо бояться ошибиться, если вы действуете из добрых побуждений. Не надо бояться поражения. Ибо "падая и вставая, мы растем". Эти слова принадлежат знаменитому горнолыжнику, олимпийскому чемпиону Кили. А он уж точно знал, что означает падать и вставать.
Добавить комментарий