Любопытное совпадение: занимаясь Тургеневым, наткнулась на такой факт его биографии: в 1838 году пароход "Николай Первый", на котором плыл за границу девятнадцатилетний будущий автор "Дворянского гнезда", внезапно загорелся — событие, не забытое Иваном Сергеевичем в течение всей последующей жизни. Во всяком случае, незадолго до кончины он надиктовал своей подруге Полине Виардо воспоминания о "пожаре на море".
Так вот, через год на том же самом корабле, уже прошедшем послепожарный ремонт, приплыл в Россию один знаменитый иностранец. Пробыл он в России всего два месяца, но за это время столько успел повидать, а главное — увидеть, что его книга, вышедшая на его родине, во Франции, сразу же была в России запрещена и до нынешнего времени полностью не переводилась.2
Кстати, о пароходе, носившем имя российского самодержца. По словам Кюстина (и я ему верю), после ремонта он стал так тяжел, что не мог доплыть до Петербурга — в Кронштадте пассажиров пересадили на другое судно, а их экипажи (!) перегрузили на баржу. Штрих небольшой, но, признайтесь, очень характерный. С подобным "утяжеляющим" ремонтом встречались мы в нашей "тамошней" жизни на каждом шагу.
За этим штрихом тянется целая серия точных, хотя и беглых наблюдений: об архитектуре Петербурга, о климате и природе, о царском дворе, о людях на улицах... Ограничься маркиз даже этим внешним описанием — и то его записки были бы очень ценны с исторической и этнографической точек зрения. Но он не только наблюдает, а и анализирует увиденное, углубляется в русскую историю, пытается заглянуть в российское будущее. Тщится, так сказать, разгадать страну, о которой, в пику таким вот "кюстинам", русский поэт-современник сказал, что умом ее не понять. Опять же, может ли "чуждый взор иноплеменный" разобраться в российской действительности, в которой и сами аборигены порой ничего не понимают?! И однако... Компатриот Нострадамуса высказал в книге несколько откровений, которые заставляют вспомнить не только древнего мистика-прорицателя, но и гениального Оруэлла.
Но прежде чем привести примеры кюстиновских максим, навеянных путешествием, хочу высказать несколько замечаний.
Два слова о самом авторе. Из послесловия переводчика (заодно отмечу высокое качество перевода В.Мильчиной и И.Стаф) можно узнать о запятнанной гомосексуальным скандалом репутации маркиза и в связи с этим о некой его неуверенности в себе. По этому поводу скажу только, что кюстиновское пристрастие бросается в глаза: он видит и выделяет в толпе красивых мужчин, особенно простолюдинов, о женщинах же горожанках — их внешности и нарядах, — говорит с явным неодобрением.
Однако, мне хочется обратить внимание читателя на другое. Кюстин вышел из семьи, где родовитые дед и отец были казнены на гильотине взбунтовавшимся народом, а мать, побывавшая в тюрьме, лишь чудом осталась жива. Не отсюда ли такое пристальное внимание этого титулованного человека к судьбе узников, страдальцев? Власти не допускают его в казематы Петропавловской крепости — ни в ту часть, что над водой, ни в ту, что под (оказывается, и такая была!). Казематы страшной крепости полны узников. И вот что пишет он об этих людях: "Если судить о существовании русских, томящихся взаперти под землей, по жизни тех русских, что ходят по земле, нельзя не содрогнуться".
Нельзя не содрогнуться, прочитав эти беспощадные, но — что греха таить? — соответствующие реальности слова.
Кюстин оказался в России в послепушкинскую эпоху. Кстати, о великом российском поэте он подробно и вполне узнаваемо написал, ничуть не солидаризируясь с его убийцей, своим соотечественником Дантесом. Описанная следом история Лермонтова уже гораздо менее узнаваема, но в "перемене оптики" тоже есть свой резон. Вообще нужно привыкнуть к тому, что на Россию в книге обращен "чужой взгляд". Тот же Пушкин заметил, что даже справедливая критика русских порядков из уст иностранца принимается нами с неудовольствием.
И действительно, российский поэт мог написать про Петербург:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид...
А когда о "казарменном" Петербурге пишет иностранец, кому, кроме иностранцев же, может это понравиться?! Или вот о внешнем усвоении европейских форм при остающемся варварским содержании? Помнится, что-то подобное читала я у умницы Ключевского, но то Ключевский, а тут какой-то самозванец...
Все ему у русских не нравится, везде он видит плохое: деспотизм, отсутствие правосудия, всеобщий страх, власть бессмысленных формальностей, невозможность счастья... Да, да, так и пишет: "В России, по-моему, люди обделены подлинным счастьем больше, чем в любой другой части света". И дальше продолжает: "Мы у себя дома несчастны, однако чувствуем, что наше счастье зависит от нас самих. У русских же оно невозможно вовсе". А? Каков наглец! Что себе позволяет: "... чтобы жить в России, следует быть русским".
Наглец-то наглец, но когда сегодня президент призывает устроить "утечку мозгов" в сторону России, поневоле думаешь: сколько же этим "утекаемым" нужно будет платить? Всем же не заплатишь, как Гусу Хиттингу, а жить в России иностранцу действительно трудно, чужестранец прав.
Соглашусь с де Кюстином и в том, что "здешнее правительство... всегда воспринимало западных людей как недоброжелательных и ревнивых шпионов". А как же их еще воспринимать? Может быть, приезжий маркиз восхитился красотой Петербурга? Да нет, увидел античной красоты дворцы, не соответствующие окружающей природе и казарменной атмосфере. Может быть, чужак проникся величием русской истории? Отнюдь — рассказал, как под страхом наказания власти скрывают от своих подданных подлинную историю: например, обстоятельства женитьбы Петра Первого или убийство Павла Петровича; как правду подменяют выдумкой, которой официально придают статус истины (прямо по Оруэллу)!3 Может, увидел в глазах русских людей довольство и веселость? И опять нет — только отсутствие "света и радости".
Так что же, не нашел маркиз в послепушкинской России ни одного светлого пятна?
Ну нет, кое-что ему понравилось: "Русский народ чувствителен ко всему красивому: его обычаи, мебель, утварь, наряды, облик — все живописно...".
"Любителю искусств стоит приехать в Петербург уже ради одного русского церковного пения".
А ведь правильно подметил!
Но это частности, — скажет читатель, — а что по большому счету? И вот тут я читателя удивлю. При всех ужасах, увиденных чужестранцем на бездушных ледяных просторах царства императора Николая, он, чужестранец, еще до приезда в страну понял следующее:
"Этой стране, которую наши нынешние мыслители долгое время не принимали в расчет из-за ее чрезвычайной отсталости, суждено такое же — если не более — великое будущее, как пересаженному в американскую почву английскому обществу...".
Думаю, уже за одно это пророчество патриоты должны простить маркизу все его недружественные (но лживые ли?) выпады. Правда, не всем из них придется по вкусу сопоставление с Америкой.
Теперь о том, что меня поразило. Попав в страну абсолютно бесправного народа, Кюстин шестым чувством уловил отдаленный, но уже грозный подземный гул зарождающейся революции.
Он, потомок казненных на гильотине аристократов-роялистов, сравнивает Россию с плотно закупоренным котлом с кипящей водой. Взрыв неизбежен: "... в России свершится революция куда более страшная, чем та, последствия которой до сих пор ощущает европейский Запад".
С чуткостью ясновидца маркиз предрекает, что роль вожаков выпадет "сыновьям священников" (вспомним, что Чернышевский, Добролюбов происходили как раз из этой когорты):
"Именно эти неудобные для государства люди... и начнут грядущую революцию в России".
Прямо греческая Кассандра! Той не верили, а маркиза просто не имели возможности прочесть4.
И напоследок приведу одно очень забавное описание, которое порадует евразийцев и напомнит нам всем, что Россия в глазах Запада страна азиатская:
"Выражение глаз у русских простолюдинов особенное: это плутовской взгляд азиатов, при встрече с которыми начинаешь думать, что ты не в России, а в Персии".
Согласитесь, что в этом наблюдении что-то есть.
Маркиз де Кюстин в книге о России в 1839 году высказывает "едкие истины", отнюдь не потакающие национальной гордости. Мало того, заметная часть из увиденного французом 170 лет назад осталась таковой и посегодня. Можно ли преодолеть эти "коренные" пороки или они неистребимы? Вопрос риторический. Лучше всего на него ответил классик: "Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает!"
1 Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году. "Крига", Санкт-Петербург, 2008 г.
2 Подобное стало в России "хорошей традицией". Однофамилец и старший друг Ивана Тургенева — Николай Тургенев, заочно приговоренный к смертной казни по делу декабристов и проживающий во Франции, выпустил там в 1847 году книгу под названием "La Russie et les Russes" ("Россия и русские"). В переводе на русский она появилась только в... 2001 году. Книга Василия Андреевича Жуковского "Мысли и замечания", написанная им за границей в 1850 году, была отвергнута российской цензурой и до сих пор в полном объеме не напечатана.
3 В книге Николая Тургенева "Россия и русские" рассказано, например, как специальный департамент готовит иностранные газеты для прочтения государя императора, произвольно убирая и добавляя материалы. То же, но уже со своими подданными, проделывала Екатерина Вторая, вписывая все что ей вздумалось в "Гамбургскую газету". Чем не Оруэлл! Мне вспомнилось, что я читала, как для больного Ленина монтировали специальную газету в единственном экземпляре, убирая "ненужное".
4 Это утверждение, однако, относительно. Не имели возможности прочесть... по-русски. По-французски же читали и перечитывали.
Добавить комментарий