Куда бы ты ни ехал, ты приезжаешь в конце концов в то место, которое в тебе самом уже существует, запрограммированное и предрешенное всеми твоими склонностями, желаниями и какими ни на есть познаниями. Мысль эта, само собой, не оригинальная, но достаточно верная. Также как и другая — многих из нас российская скудная жизнь почти что насильно превратила в поклонников литературы (А куда еще было деваться от окружающей раз-действительности пере-развитого социализма? Куда, как не во все эти наши “дворянские гнезда” начала, середины и конца золотого-золотистого девятнадцатого века? Или в прохладно-тайные готические соборы с Прекрасными Дамами — века серебряного? Или же туда, туда — за обложку журнала “Иностранная литература, где шла другая жизнь, описываемая Апдайками, Стейнбеками, Хемингуэями...)
Ну вот, а теперь соединяя обе эти мысли, позвольте заметить, что так и получается — отправляемся попутешествовать, а какая-то литературная детерминированность гонит нас по миру — от усадьбы Тургенева к могиле Лермонтова, от Конан-дойлевской Бейкер стрит к парижской квартире Бальзака. И даже в Африку мы едем не для того, чтобы полюбоваться на гору Килиманджаро, а за-ради “Снегов Килиманджаро”.
Удивляться, стало быть, нечего, что оказавшись на юге Флориды, я, сирота литературная, первым делом собралась — куда? Правильно, посмотреть домик Хемингуэя, что находится, как известно, в ста с небольшим милях от Майами, на острове Ки-Уэст.
Тем, кому хочется полной географической ясности, предлагаю взглянуть на карту, найти под грузным туловищем Соединенных Штатов куцый хвостик Флориды и обратить внимание на то, что у нее имеется собственный мышиный хвост, помахивающий влево: цепочка островов настолько мелких, что на многих картах никто и не думает обозначать их названия. Ну, ничего, сейчас все это укрупнится, потому что мы едем туда.
И вот именно — едем. То есть, на машине, по шоссе, как и полагается. Нормальная американская дорога, рекламные щиты промелькивают, скорость приличная, но... что же это?! Проскочив первый островок, узенький и какой-то российско-дачный, с длинным названием Ки-Ларго (“ларго” по-испански длинный), несемся теперь... нет, трудно вообще-то поверить. Посреди моря несемся. Галлюцинация какая-то, ей-Богу! Мираж в пустыне. Бред Робинзона. Ничего нет, ни справа, ни слева, одно море до самого горизонта, и мы по-над ним мчимся со скоростью 50 миль в час!
Дальше так и пошло: островок-крошка, о котором догадываешься по кустам у обочин и — новый взмах дороги над морем, следующий миражный клочок суши — и снова взлет в изумрудно-голубое пространство неразделимых неба и воды. До жути, до замирания похоже на сон. На полеты во сне. И ведь краски все тоже оттуда, сновиденные. В реальной жизни таких тонов и оттенков не бывает.
Я, разумеется, знаю, что есть точное, в инженерных расчетах выраженное объяснение этим 113 милям полета над морем, но ни мне, ни вам это, пожалуй, ни к чему, потому что ни крупицы не прибавит к восторгу неожиданного чуда (не правда ли, восторг, как и чудо, случаются лишь тогда, когда они неожиданны?)
Интересно вот что: за три с половиной часа всего этого пути до последней точки-островка посреди зеленого Карибского моря воображение не притупляется. То есть, не устает от красоты, как это иногда бывает, знаете: “Ну все, ну хватит уже, под завязку”. Мне говорили, что если бы Куба в свое время не превратилась с нашей братской интернациональной помощью в “остров свободы”, то дорога эта должна была бы дотянуться до Гаваны, продлившись еще на 90 миль, представляете? Да если бы Фиделю больше не за что было бы просить прощения у Господа Бога, так только за это одно невоплощенное чудо ему бы полагалось ответить, честное слово! Впрочем, счетец у него, я думаю, и так порядочный...
Но — долой лирические и иные отступления, мы уже приехали. Ки-Уэст, самая южная точка Соединенных Штатов. Существует она статистически, географически и, что немаловажно, фотографически. В том смысле, что не засняться на фоне черно-красно-желтой трехметровой боеголовки, торчащей на краю острова, словно кусок замурованной в землю какой-нибудь межконтинентальной, баллистической (тьфу-тьфу!) и олицетворяющей эту самую южную точку США, нормальный турист просто не может. Ну, не в состоянии. И потому вокруг этой полосатой “бабы” жужжит очередь, неиссякаемая, хотя и вполне доброжелательная. Никаких: “Вас тут не стояло!” или “Норовят всякие пролезть!” (ах, российская ностальгия...), а напротив: “Если хотите, я вас сфотографирую всех вместе” и “Ничего, мы подвинемся, чтобы вас лучше было видно”.
Итак, совершив это неизбежное дело, мы отправляемся прогуляться по острову. Пешком, как оно к тому и располагает. Тут любой бывалый турист мне обязательно скажет, чтобы я не трудилась описывать городок, потому что все приморские курортно-туристические местечки совершенно похожи друг на друга. И я даже спорить не стану, даже сама приведу пример... ну, скажем, что-нибудь вроде Рижского взморья, Дзинтари в лучшие его времена: ровные двухэтажные улочки аккуратных деревянных домиков с лавками и кафе в первых этажах; праздно слоняющаяся толпа туристов, готовая получать удовольствие от самых незатейливых развлечений; пейзажные закаты, спокойная леность... Это все так, и это все здесь, на Ки-Уэст, присутствует, однако, имеется и нечто другое, делающее это место одновременно и похожим, и не похожим на все где-либо когда-либо виденное. Все же городок на побережье и городок посреди моря отчетливо разнятся, потому что первый по сути своей принадлежит земле, суше, второй же — морю. Оно не только окружает этот клочок, не только овевает ветрами с любого края, но словно бы покачивает на своих волнах, как маленькую лодку посреди одиноких сине-зеленых далей. Совершенно отдельный, обособленный мирок, легко снимается с якоря, двигается в любую сторону, может причалить к любому берегу. Вот в чем дело-то! Этот островок, последний, крайний с юга, не принадлежит Северной Америке. И Южной — тоже не принадлежит. Он в нейтральных культурных водах, на границе мира англо-саксонского и карибо-латинского. Он сам по себе, похожий и непохожий. Выдуманный. Кто-то взял перо и бумагу и выдумал его. Кто-то вроде Александра Грина. Кто-то вроде Хемингуэя. Свобода, не-принадлежность, игра романтического воображения — вот его суть.
Вот теперь как раз и хочется поскорее отправиться к дому Хемингуэя, в котором он прожил больше 10 лет перед тем как перебрался на Кубу, в котором были написаны и “По ком звонит колокол”, и “Прощай оружие”, и те самые “Снега Килиманджаро”.
Итак, первое открытие: не такая уж это богемная халупа. Более того, дом этот, пожалуй, одно из немногих солидно построенных зданий, с большим садом, площадью в целый уличный квартал (на островке, где земли не так уж вдоволь, такие угодья впечатляют). Открытие второе: дом обитаем. В нем живут официальные наследники писателя — 50 кошек, которым все это и принадлежит. Каждый, кто читал романы Хемингуэя, отметил, конечно, его пристрастие к кошачьему племени. Но, оказывается, то было не просто пристрастие, а истинная страсть, и вот даже и сегодня везде — под кустами и на клумбах, у бассейна и у фонтанчика, под лестницами и на шкафах помахивают разноцветные хвосты, дышат пушистые бока, взблескивают желтые и зеленые глаза. Коты и кошки, здешние хозяева, лениво и милостиво позволяют людям ходить по комнатам дома и по тропинкам сада, провожая робеющих туристов взглядами, в которых отчетливо читается: “Что вы все, собственно, тут ищете? Ну да ладно, если вам охота при том же и платить за это удовольствие...”
Вопрос — что же мы все ищем в доме, в котором обитал писатель, меня тоже занимает. Что это? Настырное любопытство к частной жизни знаменитости? Желание побыть в его доме, среди его вещей как бы им самим? Или можно предположить благородное благоговение к таланту и, как цветы к памятнику, визит — в его дом?
Медленно бреду по комнатам, стараясь не вливаться в группы истово внимающих экскурсоводам, и отмечаю про себя, как это делаешь обычно, приходя в гости впервые — то, что особенно выделяется в доме, рисует, так сказать, физиономию его обитателей. Узкая книжная стеночка на втором этаже у лестницы, пожалуй, даже не заслуживающая названия библиотеки (у писателя?); просторная ванная комната — старый кафель, старый металл и ощущение какой-то тоскливой больничности, вызывающей в памяти болезненность утренних похмелий (впрочем, описанных у Хемингуэя вполне со знанием дела); поблекшая роскошь нежилой гостиной, в которой, судя по всему, никто никогда не гостил, потому что и вообразить невозможно, чтобы многочисленные друзья и приятели такого вот писателя сидели бы чинно на этих козетках... нет, конечно, чушь и нонсенс. Зато всех их легко представить сидящими и лежащими по краям бассейна, бродящими с запотевшими стаканами в руках по саду, спускающимися вслед за чуть пошатывающимся хозяином вот по этой небольшой лесенке в подвал, где имеется прекрасный винный погреб.
Говорят, гости чувствовали себя здесь отлично, и, в сущности, дом и сад принадлежали им в любое время дня и ночи. Писателю же Эрнесту Хемингуэю принадлежал по-настоящему только флигелек в саду, даже того менее — его крошечный второй этаж, куда он скрывался ото всех, чтобы работать. Этот пьяница и дебошир, этот романтический “дядя Хем”, свои обязательные утренние часы работы не пропускал ни ради самых долгожданных друзей, ни в угоду самым очаровательным дамам. Тут была его крепость, тут был его мир. И потому, должно быть, именно здесь, в комнатушке на втором этаже садового флигелька присутствует нечто от реального человека, создавшего литературу, ставшую знаком и символом для поколения 50-х — 60-х годов прошлого века...
Вот тут-то мне, наконец, удается “застать его с поличным”. В конце улицы, за несколькими кварталами домов, плещет зеленое море, ветер просвистывает в верхних ветках садовых деревьев, вечерний свет ненавязчиво обтекает силуэты двух крупных котов на скамейке внизу, голоса смеющихся о чем-то своем гостей слышны внутри дома и вот-вот кто-нибудь вспомнит: “А где же наш хозяин? Куда он девался?”
А он никуда и не уходил. Просто, как всегда, удрал наверх, чтобы подумать и поработать. Здесь и остался, здесь и спрятался — уже больше шестидесяти лет разыскиваемый всеми визитерами этого старого дома...
***
Итак, вы еще читаете книги? Вас еще тянет полистать эти томики в зазывных или простых переплетах? Видео и компьютеры еще не до конца выкорчевали в вас читателя? Тогда ответьте — что же мы ищем, предпочитая всем возможным туристским маршрутам тот, который ведет в дом любимого (или даже не очень) писателя?
Если вы затрудняетесь с ответом, то поезжайте на Ки-Уэст и там, на пересечении реального географического пространства с пространством фиктивным, литературным, образы и лица из сочиненной жизни вдруг обретут объемность и плотность, которую мы всегда мечтали им придать. Чтобы с облегчением и благодарностью сказать о фантазии, что она — правда.
Добавить комментарий