Я хорошо помню тот день. Помню ощущение огромности мира, звонкого простора, необыкновенной полноты жизни, вполне понятное, когда человеку восемнадцать лет.
Впрочем, дело еще и в том, что я был в степи, и совершенно один. А это всегда необычно — одному идти по степи. Куда ни повернешь голову, куда ни посмотришь — кругом одно небо. Точнее — земля и небо.
Если нарисовать мое тогдашнее состояние, то получится прозрачно-синий купол мира, а в центре его — крохотная точка, то есть я. Крохотная, но — в центре. Особенно если учесть, что я не просто мальчишка восемнадцати лет, c волосами до плеч и в узконосых туфлях на высоком каблуке по тогдашней моде, а корреспондент Возвышенской районной газеты "За коммунизм!" Северо-Казахстанская область, столица — город Петропавловск. И пусть район самый дальний, глухоманный, живем мы в насквозь продуваемых метелью заброшенных щитовых домиках времен освоения целины, начала пятидесятых годов, пусть газета набирается в заброшенном сарае вручную, прадедовским способом, металлические буковки складываются на железной полоске-верстатке и потом обвязывается шпагатом — но ведь газета! Но ведь корреспондент! То есть я мнил себя журналистом. К тому же был известен в районе, агрономы совхозов за руку здоровались...
Я шел с пасеки на центральную усадьбу совхоза. Да, с пасеки! Тот, кто знает целину, удивится. Но совхоз этот, Ждановский, богат, и потому жизнь здесь не такая, как в соседних хозяйствах — казенно-серых, запущенных, с ветхими домами, с пыльными площадями, где ни деревца, ни травинки. А в Ждановском и пасека, и пруд с карпами, и сад, и деревья вдоль улиц!
Когда побываешь в окрестных совхозах, унылых поселениях на плоской земле, тогда и понимаешь, кто такой старый директор Марк Павлович Николенко, основавший в голой степи уютное село. Сейчас он на пенсии, остался здесь жить. "Он сотворил свой мир и рай, — разговаривал я сам с собой глубокомысленно. — Живет теперь в любви и в почете — а что еще человеку надо?"
Гул мотора прервал мои философствования. Меня догонял синий нарядный трактор "Беларусь". Он тащил за собой тележку, доверху набитую сеном. От бортов тележки поднималась сетка из нержавеющей стали, и там, на высоте, закруглялась в серебристый купол.
Трактор остановился, с подножки спрыгнул мальчишка лет пятнадцати. Поздоровался, достал сигареты. Мы разговорились, как будто давно знакомы, встретились на улице села и торопиться нам некуда. Мальчишка оказался на редкость серьезным, рассудительным. Скоро закончит училище, поработает, отслужит в армии, а после нее поступит в техникум, на отделение механизации сельского хозяйства, станет совхозным инженером...
Вдвоем в кабине тесно, и я взобрался на сено, на самый верх, под купол. Устроился поудобней — и мы тронулись.
Земля далеко внизу, и я плыл над ней, в запахе сухих трав.
Показались дома совхоза, и мальчишка остановил трактор, вышел из него.
— Слезай! — крикнул он мне. А когда я спустился, добавил виновато: — Там нельзя людей возить, центр тяжести высокий, переворачивается... Увидит кто — меня с техники снимут. Пешком дойдешь?
— Конечно! Спасибо!
— Увидимся еще.
Он без улыбки, очень серьезно пожал мне руку и пошел к трактору.
Вечером я пришел в клуб. Правильней — дом культуры. В те времена в совхозах эта разница четко определялась. Клубы — это сборно-щитовые бараки-казармы, поставленные при освоении целины. Они разваливались на глазах, подпирались бревнами. Но строить новые не разрешали. Редко кому из директоров удавалось включить строительство дома культуры в план. А чаще шли на обман. Называлось — "строительство хозспособом". Это какой-то крутеж с ссудами в банке и фондами на стройматериалы. Но такое позволяли себе только крупные люди. В Возвышенском районе таких было двое — директор Карагандинского совхоза Иосиф Иванович Миллер и директор Ждановского — Марк Павлович Николенко.
Дом культуры в Ждановском красив, уютен, обжит. В его комнатах и маленьких зальчиках тренькают на балалайке, на пианино, рисуют, разучивают танцы, что-то шьют и строгают. В фойе репетирует солдатский хор. Дирижирует лейтенант-кореец, а загорелые солдатики, приехавшие сюда на уборку и очень довольные этим, проникновенно выводят:
Когда поют солдаты,
Спокойно дети спят...
Зазвенел звонок. Люди из комнат и фойе потянулись в зал. Погас свет. И, как всегда, как в детстве, к сердцу подступил восторг ожидания: сейчас начнется... Затарахтел киноаппарат, прорезал пространство лучом света, и вдруг смолк, погас. Долгая, тревожная темнота воцарилась в зале. Прошла, наверно, минута. Но обычного в таких случаях свиста не было. Странно, не верится, но не было.
Вспыхнул свет. Внизу, сбоку — я на балконе сидел и все хорошо видел — открылась дверь, и в зал вошел совхозный парторг Аслан Нурович Нехай.
Остановился. Осмотрелся. Поднял руку.
— Товарищи! — сказал он своим обычным тихим голосом, и сердце у меня сжалось: "Война..."
Можете верить или не верить, но так и подумал: "Война…".
Парторг заговорил: "Только что пришло сообщение... Контрреволюционный заговор... Империалистические круги... Защита социализма... Войска на территорию Чехословакии... Интернациональный долг..."
— Товарищи! — повторил Нехай. — Нам надо выразить свое отношение: поддерживаем, одобряем мы действия партии и правительства?!
— Давай! — закричали из зала. — Одобряем! Кино давай!
Нехай постоял еще секунду, наклонил голову и вышел.
Дверь закрылась. Погас свет.
Началось кино.
Сорок лет спустя ни один федеральный телеканал ни слова не сказал о 40-летии вторжения советских войск в Чехословакию. Не актуальная тема, более того — опасная. В свете российских танков под Тбилиси и возвращения к риторике времен "холодной войны". Впрочем, молчание ТВ вряд ли кто и заметил.
Как свидетельствует фонд "Общественное мнение", третья часть опрошенных граждан России впервые узнала о вторжении в Чехословакию от экспертов-социологов в момент опроса. Другая треть "что-то слышала".
Только 33 процента россиян вспомнили о тех событиях. Только 3 процента обсуждали их в кругу знакомых. Аналитики не понимают: это беспамятство или безразличие?
Наверно, хорошо, что социологи не спрашивали о тех, кто 25 августа 1968 года вышел на Красную площадь с лозунгами: "За нашу и вашу свободу!", "Мы теряем лучших друзей!" Ответы были бы совсем уж постыдными.
Константина Бабицкого, Татьяну Баеву, Ларису Богораз, Наталью Горбаневскую, Вадима Делонэ, Владимира Дремлюгу, Павла Литвинова и Виктора Файнберга гэбэшники избили там же, на Красной площади, у Лобного места. Потом отвезли в отделение милиции.
Старшие друзья уговорили Татьяну Баеву (ей тогда было 19 лет) сказать, что она не участвовала в демонстрации, оказалась там случайно — увидела знакомых и подошла. Ее отпустили.
Владимира Дремлюгу и Вадима Делонэ приговорили к трем годам в колонии. (Потом Дремлюга, уже в заключении, получил еще 3 года дополнительно.) Павла Литвинова, Ларису Богораз и Константина Бабицкого — к пяти, четырем и трем годам ссылки.
Наталью Горбаневскую не судили — у нее был трехмесячный ребенок. Ее арестовали в декабре 1969-го, после того, как она написала о событиях на Красной площади и о суде над товарищами в самиздатовском диссидентском альманахе "Хроника текущих событий". Горбаневскую заперли в психиатрическую лечебницу тюремного типа на 2 года.
Не судили и Виктора Файнберга. Ему уже на Красной площади выбили зубы, а потом избили так, что нельзя было выводить на люди. Его бросили в психушку на 5 лет.
"Именно митинги, радио, сообщения в прессе о всеобщей поддержке побудили меня сказать: я против, я не согласна. Если бы я этого не сделала, я считала бы себя ответственной за эти действия правительства, точно так же, как на всех взрослых гражданах нашей страны лежит ответственность за все действия нашего правительства, точно так же, как на весь наш народ ложится ответственность за сталинско-бериевские лагеря, за смертные приговоры, за...
Прокурор: Подсудимая выходит за рамки обвинительного заключения. Она не вправе говорить о действиях советского правительства, советского народа" (из стенограммы последнего слова на суде Ларисы Богораз).
Вернемся к результатам опроса Фонда общественного мнения. Те, кто и поныне одобряет действия советского руководства в 1968 году, оперируют тогдашними пропагандистскими штампами: "надо было спасать социалистический строй", "должна быть общая партийная дисциплина", "чехи обратились к нам за помощью", "ввели войска, и американцы притихли", и т.п.
И сейчас немалая часть наших соотечественников в пятидневной российско-грузинской войне видит злокозненную "руку Вашингтона". Среди них и пенсионеры, и совсем молодые люди. Казалось бы, времена разительно изменились, информация открыта. Но по-прежнему массовое сознание послушно повторяет то, что твердит из часа в час телевизионная правительственная пропаганда.
Сорок лет назад судьба отчаянных диссидентов решалась в Политбюро ЦК КПСС. Председатель КГБ Юрий Андропов в докладной записке ЦК от 20 сентября 1968 года писал:
"В ходе оперативной работы, проводившейся после ареста названной группы, получены данные, что... деятельность этой группы и их пропаганда развивались в основном в кругу писателей, поэтов, а также охватывали широкий круг лиц, работавших в области математики и физики. Среди многих ученых велась агитация с целью заставить последних подписывать письма, протесты и воззвания... Как сообщил нам источник, Делонэ... был вхож в круг больших ученых, академиков, среди них был своим человеком и связывал таким образом группу с ученым миром... Среди знакомых лиц называл академиков Леонтовича, взгляды которого совпадают со взглядами этой группы... Сахарова, который вначале осторожно, с недоверием относился к деятельности... их группы, колебался в своей позиции и оценках, но постепенно, под влиянием разъяснений Делонэ, стал подписывать различные документы этой группы... Как сообщает тот же источник, по словам Делонэ, многие из ученого мира разделяют их взгляды, но осторожничают, боясь лишиться работы, быть исключенными из партии".
Да, смехотворно утверждение Андропова о том, что человек, приобщенный к высшим лицам и к высшим тайнам государства, Трижды Герой Социалистического Труда, 47-летний академик Сахаров находится под влиянием 20-летнего студента Делонэ. Однако глава государственной службы безопасности находился в затруднительном положении. Не мог он открытым текстом объявить Политбюро, что многие научные работники находятся в оппозиции к режиму. Потому и противоречивы его выводы. С одной стороны, Андропов прямо обвиняет интеллигенцию в инакомыслии, с другой — неуклюже старается отделить крупных ученых: мол, это не сами они так думают, это исключительно в результате тлетворного воздействия гадов-диссидентов на их незрелые умы.
Из докладной председателя КГБ совершенно очевидно, кого и чего боялась власть в 1968 году. Интеллигенции. Она возникла как значимая, самостоятельно думающая сила на волне XX съезда, в период краткой хрущевской оттепели. Ее растущее влияние на общество пугало власть больше всего.
А кто у нас сейчас считается интеллигентом, сорок лет спустя, в 2008 году?
В январе 2008 года Фонд "Общественное мнение" попросил соотечественников вспомнить "известных в России лиц, которых они могли бы назвать интеллигентными людьми".
По результатам опроса самый интеллигентный человек в России — Владимир Путин. На втором месте — Дмитрий Медведев. На третьем — Никита Михалков, кинорежиссер, который громче всех воспел интеллигента номер один Владимира Путина. И на четвертом месте среди самых интеллигентных людей России — Сергей Иванов, министр обороны, а затем вице-премьер правительства. Тот самый, который обозвал всех талантливых юношей "балалаечниками", и со злорадством объявил, что отныне для особо одаренных молодых людей отсрочек от призыва в армию не будет.
По-моему, с такой интеллигенцией и с таким народным мнением нынешней власти бояться нечего.
Добавить комментарий