Письма в редакцию

РОСТ НАПОЛЕОНА ВСЁ ЖЕ 157 см

Спасибо Вам и г-ну Валерию Лебедеву за замечательную статью “Кутузов и Наполеон” (Seagull №5, 19 Setember, 2003). Имею маленькое замечание.

Не надо было включать столбец г-жи Инны Мухлаевой, которая вытянула рост Наполеона до 170 см. Ведь, чтобы стать великим, не обязательно быть высоким. Да и с переводом размеров с британской системы мер в десятичную, тоже не все правильно. Она пишет 5 ft 2 in = 157.58 см. В действительности — 157.48.

Затем она пишет: “После смерти Наполеона его рост действительно был 5 ft 2 in 4L, что составляет 158.328, но никак не 168.79. Но если учесть, что рост стоячего человека немного меньше лежачего (мертвого), то оказывается, что рост Наполеона действительно составляет 157 см. И никаких сакраментальных вопросов.

P. S. В русско-американском словаре Романова в таблице “Меры длины” находим:

1 Line (L.) = 2,12 мм

1 Inch (in.) дюйм = 2,54 см

1 Foot (ft.) фут = 30,48 см

Может быть, это и не скромно, но я коротко расскажу о себе. Мне сегодня уже далеко за шестьдесят и, прожив жизнь рядом с журналистикой, литературой и театром, эпизодически поработав в каждой из этих профессий, я не стал ни журналистом, ни литератором, ни актёром.

Хотя в театре я проработал дольше всего. Был и просто актёром, был заведующим литературной частью и даже режиссёром. В общей сложности, за свою жизнь поставил 3-4 спектакля и несколько эстрадно-литературных программ, автором которых сам же и был. В самом начале своих актёрских опытов, еще в самодеятельности, мои учителя-наставники и друзья, среди которых были и профессиональные актёры и режиссёры, настоятельно рекомендовали мне идти в профессиональный театр.

Во время службы в армии (а служил я на флоте) мои успехи “материализовались” в звание “Лауреата открытого конкурса чтецов”, который проходил в Ленинграде под девизом “Навстречу фестивалю”. Это было в 1956 году. Я был молод, и звание мне очень льстило.

Наш корабль (эскадренный миноносец “Проворный”) стоял в Ленинграде и, пользуясь добрым ко мне отношением со стороны командования, я, не без пользы для себя, большую часть времени проводил в театрах города, встречаясь в то далёкое время с актёрами многих театров. Больше всего я находился в стенах Пушкинского драматического театра. Мне посчастливилось общаться с Николаем Черкасовым, Юрием Толубеевым, с Ольгой Яковлевной Лебзак и Игорем Горбачевым.

Я с друзьями привозил их на корабль, мои командиры были в восторге от таких “мероприятий”, а матросы, мои сослуживцы, долго вспоминали потом эти интереснейшие встречи, по окончанию которых командир дивизиона капитан 1-го ранга Борис Оттович Нейман, немец по происхождению, приглашал гостей в офицерскую кают-компанию откушать матросских щей. По дороге домой актёры восхищались обедом и, особенно, “военно-морской водичкой” (а это был чистый спирт, который у нас в дивизионе использовался для промывки водолазного оборудования).

Мои личные встречи с актёрами, в основном, проходили в театре на репетициях, а после спектаклей — на Невском, в винном подвальчике, куда Игорь Олегович Горбачёв однажды завёл меня со своим приятелем Борей Лёскиным, и иногда даже и в домашней обстановке. Борис Лёскин работал тогда в БДТ им. Горького. Часто на эстрадных вечерах Игорь Горбачёв и Борис Лёскин разыгрывали сцены из спектаклей, рассказы из русской классики. С моим кумиром Николаем Черкасовым меня познакомил Юрий Толубеев. Они вдвоём только вернулись из Западной Германии, где состоялась премьера нового фильма “Дон Кихот”.

Я мог бы смело назвать эту часть жизни “моим университетом”. И хотя я закончил потом другой, настоящий университет, этот период жизни оставил глубокий, незабываемый след в моём сознании, и сформировал мое представление об искусстве вообще, и о театре, в частности. Я стал по-другому воспринимать не только театр, но и музыку, балет, картины знаменитых художников, а, позднее, и оперные спектакли.

Однажды уже здесь, в Америке, на концерте Сергея Юрского я встретил Бориса Лёскина. Встреча была короткой, мы едва успели вспомнить наши встречи, хотели договориться о будущей встрече, но, увы… случая больше не представилось.

То, о чём я сейчас пишу, давно ждало своего времени. Всё дело в том, что меня уже здесь, в эмиграции, удивило это наше явно “совковое” понятие — скромность. Всю сознательную жизнь меня просвещали: не высовывайся, не выделяйся! Будь скромным! Начиная со школы, этот рефрен преследовал меня. А я, простите, выделялся и часто — даже довольно резко.

Обратите внимание, как ведут себя коренные американцы. При приёме на работу о себе говорят только в превосходной степени. “Я самый лучший для этой работы!” “I am the best!” Если бы кто-либо из нас говорил о себе в таком тоне, да ещё в среде, где много наших соотечественников, уж обязательно нашелся бы приятель, который бы сказал: “Надо быть скромным”.

Эта фраза убивала все мои амбиции. Я перестал верить в свои возможности. Мне казалось, что есть более достойные, более талантливые. Чувство здорового соревнования личностей у нас, в советских коллективах было подменено “успехами” по протекциям, по знакомству, по чёрт знает каким другим механизмам. Но только не благодаря самому себе. Все тихо, исподтишка работали локтями. Но иногда, случалось, на тебя обращали внимание за твои “скромные” успехи.

Когда-то, еще в конце сороковых годов в школе мы играли пьесу С. Михалкова “Я хочу домой!” У нас была очень хорошая драматическая студия, руководила которой Людмила Акендиновна Закржевская, только недавно приехавшая в местный театр. Мне повезло. Режиссёр подбирала исполнителей по способностям. Мне досталась главная роль Саши Бутусова.

С тех пор прошло много лет. Больше пятидесяти. С одним из участников этого спектакля мы встретились уже здесь в США. Конечно же, встреча была искренне волнительной. Мы вспоминали наших школьных друзей, смеялись, вспоминая одних, грустили, говоря об ушедших. Мы стали встречаться, иногда вместе ходили на “мероприятия”, в кино, редко — в театр. Оба любили классическую музыку, увлекались оперой. В одном из разговоров, обмениваясь мнениями об опере Джакомо Пучини “Богема”, на которую я настоятельно советовал пойти в Метрополитен Опера, я восхищался сценографией Дзефарелли, блестящей режиссурой и исполнителями. Точно не помню какими словами, какими эпитетами я награждал оперу. Наверное, говорил, как всегда о театре говорю — восторженно, но как мне кажется, профессионально. И вдруг мой монолог был резко прерван женой моего приятеля: “Как ты разговариваешь?! Так простые люди не говорят. Надо быть скромным и не выпендриваться!” Я замолчал. Больше мы никогда не встречались… Мне надолго запомнился этот резкий и до обидного знакомый окрик: “Надо быть скромным!” Может быть, следовало бы ограничить себя простой фразой и действительно “не выпендриваться”, но я как-то не задумывался о том, каким образом выражать свою мысль — говорил о спектакле так, как всегда говорю об искусстве, тем более, что опера действительно очень понравилась именно прекрасной работой постановщика. Думаю, что у моих приятелей в этот день просто было плохое настроение или я, наверное, им чем-либо не угодил…

Да, надо быть скромным… И всё, что я помню из тех далёких ленинградских встреч с актёрами, — это скромность, простота этих людей. Они были звёздами, хотя сами себя таковыми не считали, но, как легко и обыденно они рассказывали о своих ощущениях, работая над ролью, о своих друзьях по театру, о товарищах по спектаклю, о поездке в Германию на премьеру фильма “Дон Кихот”, о каких-то провокациях немецких властей (в то далёкое время всем советским мерещились провокации со стороны иностранцев). Народные артисты… Мы общались с ними, пожимали им руки, пили вместе вино... Но когда они начинали говорить, мы замирали. В кубрике устанавливалась такая тишина, что даже скрип и потрескивание корпуса корабля и снастей выпадали из этой тишины, исчезали, растворялись вместе с шумом работающих систем. И никогда эти люди не пытались упрощать или подстраиваться к уровню аудитории. Они были самими собой.

Говорили с нами, уважая нас, поднимая нас до уровня тех понятий, которыми привыкли оперировать в своей актёрской повседневности. Какое же прекрасное время это было для нас всех. Надо ли быть скромным и не рассказывать об этом?!

Если бы мы жили по совковым понятиям о скромности здесь, в эмиграции, мы бы никогда не встретились с “нескромными” Серёжей Довлатовым, Иосифом Бродским, Бэлой Давидович, Женей Кисиным и со многими другими талантливыми соотечественниками. Их бы не существовало, если бы они не пытались проявить свои таланты. Не было бы прекрасных страниц прозы, поэзии, не было бы музыкальных концертов, куда очень трудно не достать билетов. Нельзя жить взаперти своих ущербных представлений о жизни, о своих собственных возможностях. Если ты веришь в себя, то не надо быть скромным, а надо дерзать, работать и доказывать и словом и делом, что ты и только ты способен на то, чему был обучен, что делал, и что будешь делать. И лучше тебя никого нет.

Написав всё это, я подумал, что именно тем прекрасным людям я обязан всем, что во мне есть. Людям из прошлого, людям из России. Уже давно нет страны, из которой я уехал более четверти века тому назад, многих из них уже нет в живых, но память о людях, которые встретились на моём жизненном пути, осталась в моей душе.

Ефим Мерхер, Норд Порт, Флорида