Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоён.
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утверждён!
Игорь Северянин "Эпилог"
Энди Уорхол регулярно приставал к своим приятелям, галерейщикам и деловым партнёрам с вопросом: Do you have any ideas? Один из них, галерейщик (и бывший корпоративный юрист) Рональд Фельдман вспоминает: "Я не понимал, чего он от меня хочет, пока ни сообразил, что он ищет идеи для себя, для своей работы"1.
Десять портретов американских президентов, — предложил Рональд Фельдман. Уорхол поморщился. Однако новая идея Фель,дмана, сделать портреты десяти знаменитых евреев, была немедленно принята. Почему? Уорхол никогда не интересовался еврейской историей и судьбой евреев, никогда не проявлял никакого интереса к иудаизму (сам он был католик). Официальное название проекта — "Десять портретов евреев 20-го века". В своём дневнике Уорхол называет его то "Знаменитые евреи", то "Десять евреев", то "Еврейские гении".
Десять американских президентов может быть и скучновато. Но почему не десять знаменитых американцев? Или ещё шире — десять самых знаменитых людей 20-го века? Или обращаясь к своим корням (Энди Уорхол был словак) — десять знаменитых словаков?
Наверное, каждый знает ответ. Кому можно продать десять портретов американских президентов? Провинциальному музею? Десять знаменитостей 20-го века? Тоже вяло. Нужен очень специальный культурный рынок. А вот десять евреев — как раз в точку. С одной стороны — чуть маргинально (ровно настолько, чтобы выглядело прогрессивно и ново). С другой стороны — самоочевидно и убедительно: имена (большая их часть) всем известны, про них ничего никому не нужно объяснять. С третьей стороны — деньги. Новые деньги — а там немало евреев, — которые желают выглядеть респектабельно. Мол, мы тоже ценим и коллекционируем искусство! Современное искусство как раз под рукой (тем более, что Вермеер уже весь раскуплен), а Энди Уорхол — знаменитость и всё у него очень понятно: суп "Кэмбл" — на первое, Мэрилин Монро — на второе, а на десерт — "Десять евреев".
Рональд Фельдман составил огромный список (из сотни без малого) имён: Троцкий, Бен-Гурион, Шагал, Анна Франк, Малер, Сати, Оффенбах, Боб Дилан, Вуди Аллен, Пол Саймон, Барбара Страйзанд...
В результате были выбраны братья Маркс, Эйнштейн, Мартин Бубер, Фрейд, Гертруда Стайн, Франц Кафка, Гершвин, Голда Меир, Луис Брандайз и Сара Бернар.
Судя по всему, последнее слово всегда оставалось за Фельдманом. Уорхол, например, сроду не слышал имени Мартина Бубера2, но Бубер попал в отборную десятку (при этом Фельдман признаётся, что и сам в те поры не читал Бубера, просто слышал имя). А когда Уорхол захотел включить в серию Амадео Модильяни, Фельдман настоял, что Модильяни нужно заменить Луисом Брандайсом (первый еврей, ставшим членом Верховного суда США).
В остальном, всё было, как обычно. Уорхол выбрал наиболее эффектные фотографии утверждённых персонажей, переснял эти фотографии, при помощи проектора разогнал их метр на метр и изготовил пять комплектов по десять холстов в каждом, плюс ещё пять некомплектных холстов. Одновременно при помощи того же проектора, шёлковой сетки и ракеля было сделано 200 комплектов оттисков.
19 февраля 1980 года Уорхол записал в своём дневнике: "Рон Фельдман зашёл, и мы просмотрели с ним весь комплект. Это была хорошая идея — "Десять евреев" будут продаваться".
Они — Уорхол и Фельдман — не ошиблись: товар пошел бойко. Оттиски — по 2-3 тысячи долларов за штуку, холсты — по 40 тысяч за штуку, либо по 300 тысяч за комплект из десяти.
Фельдман организовал целую серию выставок: в Еврейском центре в Роквилле (Мэриленд), в университете города Майами (Флорида) и в нью-йоркском Еврейском музее.
Всё с этой затеей было настолько очевидно, что и критики не сдерживались и не очень-то выбирали выражения. Нью-Йоркская газета "Вилидж Войс" назвала проект "глубоко лицемерным и циничным". Большую статью посвятил выставке ведущий критик "Нью-Йорк Таймс" Хилтон Крамер:
"Нельзя сказать, что выставка Энди Уорхола в Еврейском музее прибавляет что-то существенное к перечню огорчений и страданий, перенесённых еврейским народом за его долгую историю. Разумеется, выставка вульгарна. Она пропитана коммерциализмом, а её значение для искусства — нулевое. То, как выставка Уорхола эксплуатирует образы своих героев, — не озаботившись хоть чуть-чуть понять и показать реальную значимость этих людей — было бы оскорбительно для евреев, если бы автор уже не обработал тем же безвкусным манером множество персонажей других национальностей".
С тех пор прошло без малого тридцать лет. Имя Энди Уорхола занесено в список классиков, любая его работа толкуется и перетолковывается конклавом дипломированных искусствоведов, и простой вопрос: "Имеют ли эти десять портретов какой-то смысл?" — незаметно подменён вопросом: "Какие новые глубины мы можем в этих портретах обнаружить?".
Надо сказать, что это — типичный пример подмены: сначала подмены смысла оригинальностью, а затем подмены оригинальности клишированными образами, иронически переосмысленными имиджами массовой культуры. А потом наступает момент, когда и ирония становится лишней. Поскольку то, над чем иронизировали, перемещается из нейтрально-отчуждённого — ничьего — в твоё личное, а сам ты из аутсайдера уже перебрался в истеблишмент. В результате единственным содержанием твоего творчества становится твоя подпись в правом нижнем углу холста (либо любой иной способ авторизации результата).
Ну, разумеется, сотни докторов и кандидатов искусствоведческих наук будут выкрикивать заклятия, взятые из ими же написанных книг, но при всём уважении к пухлым диссертациям и докторским дипломам, не стоит забывать, что дважды два в любом случае четыре.
Что такое портрет (живописный, скульптурный, фотографический, литературный)? Изображение человека, передающее не только внешний облик портретируемого, но и раскрывающее внутренний его мир, а в идеале — находящее в его индивидуальных чертах общечеловеческие качества. Само собой разумеется, что перед нами не объективное изображение (таких не бывает в природе), а изображение, преломлённое сознанием и интуицией художника. Таково любое произведение искусства.
Моя любимая аналогия — полупрозрачное зеркало. То, что позади стекла (ваш объект), — вы видите сквозь стекло, то, что перед ним (вы сами), — отражается в том же стекле. Называйте возникшее изображение как хотите: собственным взглядом на вещи, кентавром, аберрацией, оптическим обманом. Речь не об этом. Речь о том, что произведение искусства, в нашем случае, портрет, всегда складывается из двух отражений — объекта и автора.
Зайдите в Еврейский музей, где сейчас экспонируются "Десять евреев" Энди Уорхола. Здесь вы увидите оригинальные фотографии персонажей, наброски, шелкографические оттиски, холсты. И даже пожелтевшую страницу "Нью-Йорк Таймс" со статьёй Хилтона Крамера. Не обращая на всё это внимания, не сравнивая с фотографиями, не вникая в кухню и не думая о коммерческих амбициях мастера, просто рассмотрите десять портретов. Вы увидите яркие цвета, вы обратите внимание на портретное сходство, наверное, вы рассудите, что Уорхол сознательно пожертвовал объёмом и глубиной в пользу эмблематичности. Но я уверен, что первое, о чём вы подумаете, пройдясь по выставочным залам: "Где же автор?"
Что думает автор? Думает ли он вообще о своих героях? Посмотрите — вот Эйшнтейн, вот Гершвин, вот Сара Бернар, Голда Меир. Но при чём здесь Уорхол?
Очевидно, отношение Уорхола к своим объектам сводится к тому, что он, Энди Уорхол, именно их отобрал и изобразил. Кто они такие? Знаменитости. Чем они интересны Уорхолу? Тем, что они знамениты. Что и есть с его точки зрения признание значительности этих людей. Значительность этих людей делает их объектами Уорхола, а то, что Уорхол выбрал именно их, делает его самого ещё более значительным. Про характеры, внутренний мир и даже профессиональную деятельность этих людей здесь никакой нет речи.
"Все мы гении: и вы, и я", — вот и всё, что хочет сказать Уорхол о своих персонажах. И, боюсь, никакого другого смысла мы не сможем здесь отыскать.
А если ты гений, то что самое главное в твоей работе?
Подпись.
В одном из интервью Уорхол именно так и говорил: "Я думаю, кто-нибудь вполне мог бы делать мои работы для меня".
Кто-нибудь делал бы эти работы, а Уорхол бы сидел — типа как в канцелярии — и ставил свою подпись. Потому что, по этой логике, подпись — ведь за неё же платят деньги! — это и есть автор. Подпись — ничего другого от автора не требуется. По той же логике выставка "Десять евреев Уорхола. Переосмысление" складывается в один большой портрет. Портрет подписи Энди Уорхола. Очень убедительно складывается.
Именно к этому он всю жизнь и стремился.
Добавить комментарий