Знаете ли вы, досточтимый читатель, что рано или поздно все, все проходит. Бьют барабаны, и базар затихает — пестрый, кипучий базар нашей жизни. Одна за другой закрываются лавки суетных мелких желаний, пустеют ряды страстей, площади надежд и ярмарки устремлений; становится вокруг тихо, просторно, с неба льется грустный, закатный свет, — близится вечер, время подсчетов прибылей и убытков.
Человек, который это сказал, грустно добавлял, что для него это было время убытков, что он не может, не кривя душой, похвалиться, что он заканчивает базар своей жизни с прибылью в кошельке.
Вы заметите, наверное, что это странное начало для заметок об оптимизме, потому что таковым здесь и не пахнет. И все же, решительно не соглашусь, потому что это был самый оптимистичный человек, которого я встречал в жизни.
Много их было, самых знаменитых писателей-юмористов и артистов, известных всей стране. И я часто убеждался, что в реальности, не на сцене, они зачастую совсем другие.
Аркадий Райкин, например, при близком общении производил впечатление человека, который совсем не расположен к шуткам и просто смертельно устал от радостей и горестей этой прекрасной и безумной жизни. Впервые общаясь с ним, я вспомнил старую историю о том, как однажды к врачу обратился человек, жалующийся на глубокую депрессию. Врач, осмотрев его, сказал, что с ним все в порядке и у него нет никаких объективных причин для депрессии. "Не надо вам никаких лекарств, — сказал он, — рекомендую пойти на концерты известного артиста Дегранда, который приехал в наш город на гастроли". А потом оказалось, что этот меланхоличный человек и есть тот самый знаменитый артист, заставлявший всех хохотать до упаду.
Недавно на одной людной встрече радиослушатели поставили меня в тупик, задав вопрос о том, кто из всех, кого я когда-либо видел, был самым неунывающим и жизнерадостным. У каждого из нас есть свой самый большой оптимист, о котором вспоминаешь с восхищением, грустью или иронией.
Я не смог ответить тогда, потому что встречал благодаря своей профессии гигантское множество замечательных, совсем не замечательных, самых что ни на есть отвратительных и просто никаких людей, которые сами не могут запомнить свое лицо от бритья до бритья, настолько их лица и характеры лишены индивидуальности. Нелегко было сделать выбор. Попытаюсь ответить на этот вопрос сейчас.
После долгих размышлений пришел к мысли, что самым большим оптимистом, которого я лично знал, был человек, с первого взгляда показавшийся мне мрачным пессимистом.
Давным-давно, студентом, я был в Ленинграде и однажды за столом в милом и гостеприимном доме оказался рядом с высоким, еще не старым, но чрезвычайно угрюмым, малоразговорчивым и больным на вид человеком, который показался мне страшным ипохондриком. Мне сказали, что он писатель, но имя его мне ничего не говорило, книг его я тогда еще не читал. У нас был совершенно дежурный разговор, который бывает за столом у малознакомых людей с огромной разницей в возрасте, и он мне тогда ничем не запомнился. Тогда я подумал: интересно, что же может написать такой грустный, сломленный жизнью человек?
А потом, через несколько лет, мне попались две его книги. Я был потрясен их феноменальным оптимизмом, и с тех пор эти книги принадлежат к числу самых мною любимых. Как раз в то время одна крупная московская газета послала меня в командировку в Ленинград, взять интервью у Петра Первого, который на самом деле был артистом Николаем Симоновым, блистательно сыгравшим в кино роль императора. Помню, мы шли по Невскому проспекту и все на него смотрели, а он ни на кого не обращал внимания. Привык.
Я спросил его, знает ли он замечательного писателя Леонида Соловьева и не может ли помочь мне встретиться с ним. Симонов сказал, что писатель действительно хороший и веселый, но помочь он мне не может, поскольку Соловьев умер совсем недавно, 56 лет от роду. Как же веселый? — удивился я, и рассказал Симонову о том впечатлении, которое на меня произвел писатель. "Все правильно, — заметил Симонов. — Он был веселым. Но, знаете ли, как жизнь иногда поворачивается. Трудная у него была судьба". А в чем трудная, — на этот вопрос я ответа от знаменитого артиста не получил, он просто промолчал, дав понять, что не хочет продолжать эту тему...
Потом только я узнал, что писатель любил разные байки и анекдоты, но в силу доверчивости своего характера он не знал, кому можно рассказывать, а кому нельзя, и поплатился за это несколькими годами свободы. Государство не церемонилось со своими гражданами. И его, известного в то время писателя, сценариста, в прошлом фронтового корреспондента, посадили в тюрьму, обвинив во всяких смертных грехах против существующей власти. В тюрьме даже писчую бумагу достать было целой проблемой. И он писал на клочках, добытых всеми правдами и неправдами. Именно в тюрьме он создал одну из самых веселых, умных и жизнерадостных книг, которая появлялась когда-либо на русском языке, — повесть "Очарованный принц", продолжение написанной много лет назад другой его повести "Возмутитель спокойствия".
Обе книги о фольклорном герое Ходже Насреддине.
Досточтимый читатель, как вы себя чувствуете, когда попадаете на помол в ту достославную мельницу, где воды своекорыстий вертят колеса хитростей, где валы честолюбий приводят в движение зубчатки доносов, и жернова зависти размалывают зерна лжи? Надеюсь, вы выпутываетесь из этих ситуаций не менее успешно, чем Ходжа Насреддин, герой книг Леонида Соловьева.
Кстати, книги эти широко переиздаются и купите их обязательно, если еще не читали. Получите огромное удовольствие.
У меня была одна встреча с Леонидом Соловьевым. И несколько с его героем. Я вспоминаю памятник, посвященный Ходже Насреддину. Ведь далеко не каждому литературному персонажу устанавливается персональный памятник.
Те из наших читателей, кто родом из Бухары, помнят, конечно же, этот памятник, стоящий в парке в самом центре города. Памятник сразу обращает на себя внимание своей оригинальностью. Он не имеет пьедестала. Рядом с посетителями парка застыл на ходу осел. Симпатичный такой ослик, не упрямый, каким его принято считать, а послушный, на добродушной морде которого написано, что он очень уважает хозяина и готов за него и в огонь, и в воду. А вот и сам хозяин, высокий, худой, с ироничным выражением лица — человек, как бы беседующий со своими друзьями, а их полным-полно в парке. Для всех он родной и близкий, для всех он свой.
Я смотрел на памятник и думал, что вот этот человек мог бы стать близким другом Санчо Пансе, Тилю Уленшпигелю, Швейку, Кола Брюньону и многим, многим другим замечательным людям, которые населяли и населяют нашу планету.
Ну а тот, кто сомневается в том, что эти всем известные герои когда-либо существовали в действительности, наверное, не совсем внимательно читал прекрасные книги, в которых описываются деяния этих веселых и неунывающих людей. Они ведь совсем живые: не могли же писатели, сидя за столом, придумать таких реальных, узнаваемых до последней черточки людей.
Да и русский писатель Леонид Соловьев наверняка был знаком с Ходжой Насреддином, иначе — как же он мог так достоверно описать его? Не беда, что, по преданию, Ходжа Насреддин жил давным-давно, за много веков до рождения Соловьева. Не беда, что многие утверждают, что Ходжа Насреддин — народная легенда, миф. Эти люди глубоко заблуждаются. Ходжа Насреддин существовал. И Леонид Соловьев, несомненно, встречался с ним. У хороших писателей есть свои секреты, которые они не раскрывают, но доподлинно известно, что для них не помеха ни время, ни пространство...
Ходжа мог бы быть и нашим другом, у которого было бы чему поучиться. Ведь у него есть такие качества, которых многим из нас недостает. Послушайте своих знакомых — сколько вокруг жалоб на жизнь. Все не так, куда ни кинь взор, — везде сплошные проблемы. Представьте, что Ходжа попал в Америку. Точно, он бы здесь не затерялся, деяниями своими вызывал бы улыбку. Мир вытесняет из жизни чудаков, но если все же это не удается, к некоторым из них относится с благосклонностью.
Если бы спросили меня, то я бы сказал, что больше всего нашим соотечественникам в Америке недостает оптимизма, чувства юмора и умения не терять головы в любой ситуации, словом, тех самых качеств, которые демонстрируют Ходжа Насреддин и его близкие друзья — я имею в виду Санчо Пансу, Швейка и других литературных и фольклорных героев, которым так же, как и Насреддину, поставлены памятники в разных странах.
Ходжа Насреддин в романах Соловьева попадает в такие ситуации, которые нам и не снились. Сильные мира сего хотят содрать с него шкуру, сварить в кипятке, посадить на кол, четвертовать, утопить. А Ходжа не унывает и с завидным присутствием духа выпутывается из самых немыслимых ситуаций. Он не унывает даже тогда, когда кажется, что все: выхода нет... Так, во всяком случае, утверждает Леонид Соловьев.
Сам писатель как-то сказал в сердцах: "Какую свинью подложил мне этот Ходжа Насреддин — сделал меня автором одной книги".
Мне кажется, Соловьев только делал вид, что сердится, на самом деле ему было приятно, что капризная литературная судьба была благосклонна к его творчеству и сохранила в его наследии, несомненно, лучшее, что было создано им. И самое для него дорогое.
Восток — любимая тема Леонида Соловьева. И знал он эту тему не понаслышке. Он родился в Ливане в семье сотрудника русского консульства. Потом семья переехала в Среднюю Азию. Здесь он услышал народные предания о Ходже Насреддине, простом человеке, бескорыстно помогавшем людям бедным, страдавшим от произвола властителей, богачей, жуликов. Здесь и почерпнул Соловьев тот неповторимый колорит, который так щедро отображен в его повестях. Здесь он поверил в то, что смех и веселье, вступая в борьбу с себялюбием и самодовольством, нередко побеждают их. Здесь он поверил в высказывание древнего мудреца, утверждавшего, что мир создан для хороших людей, плохие же все исчезнут.
Эта наивная и — увы — до сих пор далекая от осуществления вера и пронизывает книги Соловьева, эти повести-сказки, где причудливо переплелись правда и вымысел, фольклор и современная литература. Эта вера была присуща и самому Леониду Соловьеву, человеку, по отзывам людей, знавших его, очень оптимистичному и остроумному. Он был юмористом не только в литературе, но и в жизни. Отличался поразительной способностью мгновенно оценить ту или иную ситуацию, заострить смешную сторону происходящего.
После того, как он пал жертвой своей доверчивости и попал в лапы закона, в его творчестве оптимизма не убавилось, а вот в жизни он стал другим, редко можно было увидеть на его лице улыбку.
Когда пришла пора подсчитывать прибыли и убытки в жизни, Соловьев, наверное, думал о том, что у каждого своя прибыль. Кто-то мало что дает миру, но набивает свой кошелек. А он не наполнил кошелька, но дал миру Ходжу, неунывающего странника и правдолюбца, простого человека, сохраняющего всегда величайшее достоинство, уверенного в том, что солнце светит для каждого человека, что каждый имеет право на счастье, смех и радость. Человека, который не уставал говорить: "Я самый обычный человек на земле, — сколько раз вам говорить! И не хочу быть никем иным: ни шейхом, ни дервишем, ни чудотворцем, ни звездным странником!"
В то время, когда писал Соловьев, он не мог говорить языком, свободным от недомолвок и иносказаний. Эзопов язык был характерен для лучших образцов советской прозы. Когда Соловьев повествовал о глупых, тщеславных ханах, их подобострастных вельможах, он, несомненно, имел перед глазами хорошие образцы в реальной жизни — властолюбие и лицемерие окружали его со всех сторон.
Помните, как нас всегда кормили сказками о светлом будущем. Какая грустная ирония ощущается в размышлениях Ходжи Насреддина, услышавшего мечтания о "райском расцвете земли". Но оказалось, что осуществятся эти мечтания не раньше, "чем через пятьсот тысяч лет". Этот прогноз поверг нашего героя в тяжкие раздумья. "Он привык считать землю своим родным домом, а не случайным караван-сараем на путях звездных странствий, и ему хотелось поскорее навести в этом доме порядок. Пятьсот тысяч лет! Умственный взор его терялся в этой необозримости".
Смеясь и печалясь, сопереживая и восхищаясь неунывающим жизнелюбием, благородным и бескорыстным героем, мы как бы получаем тот душевный витамин, которого порою недостает нам; проникаемся тем юмором, который все больше вытесняется озабоченностью, верим в высокие идеалы, которые зачастую подменяются прагматизмом и желанием не прогадать.
И в эмиграции, где мы так мало читаем, где совсем другие реалии жизни, совсем другие персонажи на книжных прилавках и экранах телевизоров, я думаю, нам нужны такие литературные герои, как Ходжа Насреддин, смело бросающие вызов обстоятельствам, но при этом не озлобляющиеся, всегда открытые доброму чувству, улыбке и смеху. А ведь говорят, что улыбка — нормальное состояние человеческого лица, что смех — нечто более сложное, нежели грусть и плач. Плакать и печалиться может даже новорожденный, а до смеха ему надо еще дорасти.
И еще я вспоминаю памятник, который видел в Ереване. Жил здесь цветочник Карабала. Он ходил всегда с корзиной изумительных цветов и все чувствовали к нему неизбывную симпатию. Но продавцом он был плохим. Большинство своих роз и гвоздик он раздавал бесплатно, дарил самым красивым девушкам. Я помню, что корзина в руках изваянного из камня Карабалы была наполнена живыми цветами, потому что люди ценят доброту.
Они братья — литературные Тиль и Кола Брюньон, Ходжа и реальный Карабала...
Неутомимые весельчаки и делатели добра встречают отклик у людей, всегда испытывающих симпатию к оптимистам.
Пусть каждый вспомнит своего главного в жизни оптимиста. Давайте все вместе будем дорастать до смеха. И до доброты. Нам судьба дает такую возможность.
Добавить комментарий