Шесть лет назад читатели "Чайки" впервые узнали о Юлии Добровольской (интервью Ирины Чайковской "Добрый человек из Милана". Seagull, №№ 1-2, 2003). С тех пор имя Юлии Абрамовны довольно регулярно появляется на страницах журнала.
Именно "Чайка" познакомила своих читателей с главами будущей книги Добровольской "Post Scriptum (вместо мемуаров)", (№14, 2004, №5-6-7-16, 2005) одновременно вышедшей на русском и итальянском языке (в Петербурге и Венеции) в 2006 году.
Мы рады, что Юлия Абрамовна Добровольская любит наш журнал и продолжает писать для него.
Редакция
Post-Postscriptum
Признаться, позывов к писанию у меня и на этот раз не было. Что же тогда побудило взяться за перо? Не фигурально, а буквально — за старое, доброе, "вечное", марки Waterman?
По мере приближения праздников учащались звонки читателей-почитателей Postscriptum'а, нередко кончавшиеся вопросом: "А как насчёт Post-Postscriptum'а?" "Не предусмотрено", — твёрдо отвечала я. Но сегодня, первого января 2009 года, доставший меня 2008 год кончился, и в оцепеневшем сознании зашевелилась мысль: а что, если о них, моих читателях-почитателях в розовых очках, и написать... Сами напрашиваются...
Подстегнул эмоциональный всплеск. Весь день передавали новогоднюю классику — из обоих Штраусов, из Травиаты, из Кармен... Казалось бы, всё на слуху, приелось, а поди ж ты... Передавали, правда, в изысканном исполнении с дух захватывающими pianissimo. Бесценный дар в век музыки techno.
Надрывал итальянскую душу хор из "Навуходоносора", почти возведённый в ранг национального гимна, даром, что поют вавилонские пленники-иудеи: Va, pensiero..., "Лети, мечта...". А когда вступил в полную силу Марш Радецкого, зал Венской филармонии, как детский сад, дружно захлопал в ладоши и хлопал в такт, упоённо, до самого конца. Одновременно кейфовал у телевизоров ещё миллиард жителей Земли.
Словом, вот так, на ровном месте, возникла положительная эмоция.
Микела
Когда глухим ноябрьским вечером незнакомый мужской голос известил: "Вам цветы", я подумала, что это от Франчески Грасси, — вот что значит воспитанный человек! Она приходила ко мне — и в тот день состоялось вручение ей как президенту Фонда Паоло Грасси толстого пакета с письмами ко мне её отца. Из письма же, вложенного в букет, следовало, что он от некоей Микелы Б., двадцати четырёх лет, и послан в знак благодарности за Postscriptum.
Вот что ей больше всего там понравилось (цитирую): "Вы Юлия Добровольская, никому не может прийти в голову, что вам тоже приходилось туго, что вы тоже были новичком, робели перед трудностями. Но вы сами это признаёте, описываете, вспоминаете. Я вам за это благодарна, потому что ковыляю по той же полосе жизни, и какое облегчение узнать, что и вы через это прошли! Хочется пожелать себе, чтобы и моя жизнь была насыщена событиями, богата хорошими людьми и, главное, смелыми решениями".
Дальше идёт объяснение, откуда взялась книжка. Следы ведут (по-итальянски: galeotto fu) к Сергею Никитину. Серёжа нет-нет да и выныривает из гущи рostscriptum'ских персонажей. В последний раз он навестил меня в том же пасмурном ноябре прошлого года. "Я познакомилась с Сергеем, — рассказывает Микела, — в Москве, во время памятной ночной велосипедной экскурсии по Садовому кольцу. Он ехал впереди, — в каске, с рупором, — а мы, триста велосипедистов, жаждавших увидеть Москву, которую обычно не видишь, — за ним. Он излучал любовь к своему (нечеловеческому) городу. Я жала на педали, чтобы быть к нему поближе, не упустить ни слова из объяснений о конструктивистской архитектуре. Условились встретиться в Милане. Он приехал, но встречи не получилось. Перед отъездом позвонил: у меня есть для тебя подарок, сходи за ним в гостиницу Antica Locanda Lombarda, адрес такой-то. Так у меня в руках оказался Postscriptum.
Через несколько дней состоялось и наше с Микелой знакомство. Пришла умненькая элегантная красотка, неудовлетворённая жизнью. Кончила русское отделение факультета Mediazione Миланского государственного университета. Знакомая картина. Факультет, задуманный левыми мозгами в типичном для них "прогрессивном" псевдонаучном духе, выпускает профессионально никак не оснащённых молодых людей.
Работа в фирме, торгующей модой с Украиной и Россией, Микелу кормит, но не удовлетворяет. На вопрос, что бы она хотела делать, я получила не неожиданный ответ: переводить русскую литературу. Ни больше, ни меньше. Даже если бы смогла, кто ей даст... Лучше, говорю, попробуй сочинять короткие и, если тебе дано, с юмором истории, почерпнутые из разношерстного, причудливого мира, в который ты окунулась. Судя по твоим рассказам, это непочатый край занятной информации. Чем чёрт ни шутит, может, найдётся в твоих озерных краях (Микела из Лекко) заинтересованный в живом дыхании жизни печатный орган, напечатает раз другой, а там, глядишь, пойдёт.
У меня перед глазами стоял пример Тани Сенокосовой-Конрад, лондонской домохозяйки, дважды в месяц публикующей зарисовки английской жизни в московской "Новой газете".
Микела позвонила поздравить с Рождеством и добавила: "Я решила попробовать". Avanti tutta! Полный вперёд!
Франко
Франко П. — физиотерапевт-надомник или, ещё проще, приходящий массажист. Он же штейнерианец, библиофил, книгочей. Нас познакомил лет двадцать назад доктор Гаспери из Тренто, тоже штейнерианец и хороший человек. Дружба с Франко началась как деловая: мне нужны были его золотые руки, особенно в страдную пору Большого словаря, — спина разламывалась, — а ему, free lance, всегда нужен заработок. Постепенно мы сдружились-сроднились (родство душ?), откровенничаем, он знает всё обо мне и кое-кого из моих, я — почти всё о нём.
У Франко за плечами пара неудачных браков, от первого взрослый сын — счетовод, положительный, с машиной. У Франко машины нет, автомобильных прав никогда не было, он целыми днями колесит по Милану на городском транспорте. В промежутках между сеансами забегает в книжные лавки, поплавать в бассейн и делает массу добрых дел. Он следит за своим здоровьем, не курит, пьёт с разбором, снабжается только в биомагазинах; на уикенд уезжает на природу, делает по полсотни километров в день на велосипеде. Работа физическая, надо быть в форме.
Он среднего роста, складный, сухощавый, ухоженный, густые волосы ёжиком чуть подсинены, умное лицо, хорошая речь.
"Дай мне какое-нибудь поручение!" — настаивает он, и я поручаю — купить, достать, разузнать. Чаще инициатива исходит от него. Сколько раз он, встревоженный моим хилым видом, откладывал все свои дела и провожал на поезде в дальние поездки — помнится, в Падую, в Триест, в Градо. Держит руку на моём пульсе; отсутствуя — позванивает.
Очень характерна для Франко следующая, совсем недавняя история. Рассказал он мне её по секрету, потому как пахло жареным. К нему, на его велосипедную базу в Пианелло, явился давнишний знакомый, некто Перуцци из чудаков-гениалоидов, химик, поэт, музыкант, изобретатель, и говорит: "Выручи, приюти, а то меня посадят... Временно, до суда... Мне негде жить под домашним арестом, нет своей жилплощади".
Что за чертовщина! — не мог взять в толк эту белиберду Франко. Из расспросов выяснилось: гениалоида арестовали за то, что он, по просьбе старого знакомого, смастерил "зажигательную бутылку" (по-итальянски она почему-то называется "molotov"). Старый знакомый по имени Сандало, бывший террорист-краснобригадец, пустил её в дело, подложил под машину какому-то исламцу (Отсидев срок, Сандало сменил идеологию и вместо башковитых слуг капитала стал искоренять мусульман). В результате чего он получил семь лет тюремного заключения, а его подельнику Перуцци предписали сидеть до повторного суда по месту жительства (которого у него в силу разных причин не было) под домашним арестом.
Бедный Франко! Квартиру в Пианелло он снимает вместе с сыном и братом. Что он им скажет... Но выгнать человека на улицу, в данном случае прямым ходом в тюрьму, это не по-человечески... И он пустил Перуцци в комнату сына. Перуцци живо смотался куда-то за своим скарбом, приволок сто коробок, неизвестно с чем, и как ни в чём не бывало уселся за компьютер.
— Как бы ты поступила на моём месте? — хотел знать Франко.
— Наверное, так же, как ты. А сыну ты позвонил?
— Да, сразу.
— И что он сказал?
Сказал:
— "Pap?, sei un pirla", "Папа, ты дурачок".
Хозяйка дома в Пианелло, немолодая, важная дама, увидев двух карабинеров у входа — проверка! — перепугалась и схватилась за сердце, а когда подоспел Франко, рассвирепела.
Через три недели суд приговорил Перуцци к году домашнего ареста. Объявилась жена, нашла, где им жить, и он съехал. Хозяйка дома простила Франко: что с него взять?..
Эля
Уже четверть века приходит из Москвы под Новый год письмо — поздравление от Эли Б., одной из моих первых в жизни учениц. Их было семь, моих подопытных кроликов, и все семь стали преподавательницами итальянского языка.
"У меня наступила мемуарная полоса, — писала я ей, — не помнишь ли ты наш первый урок? Если да, опиши".
Хотя уже глубокая бабушка, Эля звучит бодро, даже звонко. Она ответила цитатой: "Я помню чудное мгновенье...". А я свои первые педагогические шаги в Инязе в сороковые годы прошлого века начисто забыла. Без опыта, без учебника, наугад, как я не села в лужу? Представляю себе, сколько и каких, я, самоучка, наломала дров! Но хвалили... Видимо, срабатывал рецепт Проппа, я влюбляла класс в итальянский язык, и — залог высокой успеваемости — вспыхивал энтузиазм.
Декабрьское письмо 2008 года Эля написала под впечатлением от Postscriptum'а, — наконец разыскала, прочла, окунулась в свою студенческую молодость. "Я тоже погорела на Фогаццаро...". И Эля рассказала то, что должна была бы, но упустила, рассказать я. Каюсь, забыла. Досадно. Неблагодарно. Ведь девочка совершила тогда гражданский подвиг: дождалась, когда опустеет университетский коридор, подкралась к стенгазете и перечеркнула крест-накрест передовую статью, шельмовавшую её учительницу за "политическую близорукость". Шутка сказать, дала студентам читать рассказ писателя-католика, "реакционера" Антонио Фогаццаро...
Элю проработали и влепили ей "за неуважение к стенной печати" выговор по комсомольской линии. Что в те времена было чревато последствиями — на биографию легла тень. Её мытарили и после, уже преподавательницу Иняза: "Пришлось хлопнуть дверью и уйти".
"Штучный товар", — сказал бы о ней мой покойный друг, писатель Лев Разгон.
Добавить комментарий