Ураган

"И был день, когда отец снова не дождался меня. Я был нужен ему, он звал меня..."

Юрий Нагибин "Встань и иди"

Угроза чувствовалась во всём. На дорогах, забитых удирающими из города автомобилями. В гнетущем вязком воздухе. В рваном, в синих подтёках небе.

"Ураган", — слышал Антон, куда бы ни заходил. Мощный, небывало гигантского размера циклон грозил смести всё побережье.

— Только панику нагнетают, — досадовал Антон, кружа по парковке супермаркета. Заметив свободное место, он рванул вперёд. Но занять не успел — его оттеснил пикап с потрёпанной мебелью в кузове. В окне мелькнуло лицо водительницы: загорелое, хмурое, с красным ртом. Погудев, она что-то сердито прокричала. Подавив порыв ответить, Антон проехал мимо. Припарковался на другой стороне улицы и отправился в магазин пешком.

На перекрёстке крутилась неопределённого возраста личность в жёваной одежде, с коричневой в трещинах кожей. Бомжи вызывали у Антона противоречивые чувства: жалость и неприязнь. Поравнявшись с нацелившейся на него бездомной, он протянул ей несколько долларов. Схватив деньги, та поблагодарила скрипучим голосом. "Ведь пропьёт же", — подумал он. И горько усмехнулся: зато ей легче, нет у неё дома, который может превратиться в развалины, нечего ей терять. Вольёт в себя спиртное и пропустит весь кошмар, которым стращают по телевизору всю неделю. "Как ты смеешь судить других?! Что ты про них знаешь?!" — раздался в памяти голос Павла. В сердце тотчас защемило, как случалось каждый раз, когда Антон думал о сыне. Он постоянно спорил с ним в уме, ругался, мирился. Это была единственная с ним связь. За два c лишним года Павел позвонил трижды, да и то лишь затем, чтобы запретить его разыскивать. "Когда надо, я сам появлюсь", — каждый раз говорил он, безжалостно оставляя на экране телефона: "номер заблокирован". Последний звонок был полгода назад.

— Вы хоть про ураган слышали? — обратился Антон к бездомной. — Надо бы в укрытие пойти.

— Видела я, перевидела этих ураганов, до сих пор цела, — проскрипела та в ответ.

В супермаркете была давка. Большинство полок пустовало. Хватали всё подряд. У касс стояли длиннющие очереди. Пристроившись в хвост одной, Антон заметил впереди владелицу пикапа. Разгорячённая, пунцовая, с таким же пунцовым от слёз ребёнком, визгливо требующим шоколадку, она пререкалась с кассиром. "До чего ж скандальная бабёнка! Из-за неё здесь час проторчишь", — с досадой подумал Антон и вытащил из кармана мобильник предупредить жену, что задерживается.

— Не забудь батарейки взять, — напомнила та, — а то, боюсь, не хватит, если электричество пропадёт.

— Взял бы, да уже всё разобрали. Ты не представляешь, что здесь творится.

— Может, нам всё-таки уехать, пока ещё есть время?

— Не волнуйся, всё будет о'кей. Если бы мы жили в районе, где эвакуация, тогда другое дело, а так, чего паниковать.

— Да, но я за Лизоньку переживаю, вдруг что случится, ребёнок же...

— Ничего не случится, да и не ребёнок она уже, пятнадцать лет, — произнёс он, зная, что зря это сказал. В любом его замечании Лариса находила обидный подтекст и начинала укорять: "Судьба моей дочери тебя не волнует, понятное дело, не родная".

— То есть тебе всё равно! — тотчас вспыхнула она. Когда жена заводилась, остановить её было трудно, и он оборвал разговор коротким "Скоро буду".

Расплатившись, Антон вышел на улицу. Пока он делал покупки, небо ещё больше помрачнело, покрылось багрово-фиолетовыми мазками. Духота сгустилась. Воздух стал клейким. По лёгкому колебанью листьев пальм — гофрированных, с растопыренными пальцеобразными кончиками — было ясно, что ураган ещё далеко: ветер пока был слабым. Это давало ложное успокоение, что циклон поменяет курс. "Может, пронесёт", — понадеялся Антон, подходя к перекрёстку, где курсировала та же бездомная. Дожидаясь зелёного света, он остановился около автобусной остановки. Через дымчатую стену будки были видны очертания сидящего на скамье человека — разбитого на кусочки рисунком стекла, как на картинах кубистов. Целыми были только две длинные ноги, торчащие из будки: в стоптанных кедах, в носках в гармошку. Между ними лежал на земле пластиковый мешок супермаркета — такой же, как и в руке Антона, но изношенный, с дыркой, из которой выглядывала пачка сигарет.

Подъехал автобус. Обладатель мешка встал. На нём была выцветшая майка с надписью на спине Life sucks!, спортивная кепка, перевёрнутая козырьком назад, и висящие на уровне копчика мешковатые джинсы. В сердце у Антона опять кольнуло. Со спины незнакомец походил на Павла: ростом, одеждой и этим утверждением, что жизнь сволочная штука. К горлу подкатил ком слёз. Где он, что с ним, не слоняется ли по улицам, как и эта бездомная? Несмотря на запрет сына, Антон ходил в полицию. Но те не проявили особого рвения: совершеннолетний же, не малое дитё, ушёл добровольно, да ещё звонит иногда. "Найму детектива", — решил он, глядя на незнакомца. Мысли о сыне всегда вызывали боль: расстались они враждебно. Грудь стеснило, и Антон опустился на скамью, на которой сидел минуту назад парень в кепке. Тот в эту минуту забирался в автобус. Поставил ногу на ступеньку, обернулся, посмотрел на Антона и прыгнул внутрь. Дверь захлопнулась.

— Паша! — крикнул Антон, вскакивая. Под лопаткой стрельнуло, будто в неё вонзили копьё. Он пошатнулся. Дверь автобуса распахнулась, из неё выскочил парень.

— Тебе плохо? Скорую вызвать? — услышал Антон родной голос.

— Не надо, всё в порядке, — сказал он. Хотел броситься к сыну, обхватить руками, чтобы не дать ему убежать. Но сдержался. Боялся, что тот отстранится. Всё произошло столь стремительно и неожиданно, что казалось миражом. Сейчас Павел растворится в воздухе и окажется, что Антон как сидел один на скамейке с болью в сердце, так и сидит.

— Только не уходи, — попросил Антон. Было горько, оттого что сын притворился, что не узнал его и собирался удрать! Но всё же не удрал... Страшно было представить, что он мог пропустить Павла, если бы опоздал всего на секунду, мог вообще не оказаться на этом перекрёстке. Забавно получилось: очутился здесь благодаря водительнице пикапа. Будто она специально перехватила место на парковке, вынуждая его идти на другую сторону улицы.

— Не волнуйся, не уйду, — сказал Павел. — Давай я отвезу тебя в больницу.

— Не надо, уже всё прошло, это от жары.

Антон обрисовал взглядом его лицо, вбирая в себя каждую мелочь. Сын уже не был восемнадцатилетним подростком, каким ушёл от него два с лишним года назад. Он возмужал, стал ещё выше ростом, держался без прежнего вызова. Только слова Life sucks! на майке напоминали о прежнем Павле: бунтующем, неподчиняющимся. Глаза тоже изменились. Спокойные, они были тёплого серо-голубоватого цвета, а не жёстко-стального, как раньше. "Волчьи", — называла их не любившая его Лариса. Антон покосился на мешок в руке сына — жалкий, с торчащими из него какими-то вещами, словно в нём содержалось всё его имущество. Смотреть было неприятно и тяжело. Неужели он живёт, как все эти бродяги, которых он всегда защищал?

— Ну как ты? — спросил Павел. — Довести тебя до машины? Ты вообще водить можешь?

— Могу, конечно. Я уже в полном порядке. Ты как, не голоден? Пойдем, пообедаем.

— Может, мне лучше тебя домой отвезти?

— Не надо, пойдём лучше перекусим. Здесь есть неподалёку хорошая пивнушка, там отличная еда.

— Та самая, куда ты раньше ходил? — спросил Павел. Как Антону показалось, с сарказмом.

— Да, та самая... ты же знаешь, какой я приверженец привычек, — и поспешно добавил, что с возрастом стал покладистее. А то вдруг сын увидит в его словах намёк на то, что его взгляды не изменились и он по-прежнему не принимает его образа жизни.

— Не беспокойся, я понял, — сказал Павел. Спокойный тон его голоса удивлял и радовал, хотя в его миролюбии виделось безразличие. С тем же вроде бы равнодушием сын бросил "Хорошая марка", когда они уселись в машину и Антон, оправдываясь, словно не имел право на покупку, сказал, что вот, дескать, приобрёл новую. Дорогую, правда, зато она надёжнее, чем старая. А ведь раньше Павел бы крикнул: "Если у тебя денег куры не клюют, отдал бы бедным!"

В пивнушке было оживлённо, будто не надвигался на город смертельный ураган. В центре, сдвинув столы, веселилась компания парней. Все, как один, плечистые, с бычьими шеями. Что-то вроде спортивной команды. "Ну что, слабо рвануть в Галвестон?!" — кричал, подбивая остальных, один. В его глазах горело безумие. Ведь поедет же, думал Антон, и будет ходить с банкой пива по берегу, пока не слизнёт его в океан многометровая волна. Парень напоминал Павла в прошлом. Когда сын был неуправляем, его взгляд становился таким же бешеным.

— Вокруг паника, а эти веселятся... прямо пир во время чумы, — сказал Антон.

— Сегодня везде немало вечеринок.

— То-то я смотрю ни еды, ни вина в магазинах нет, все полки пустые — улыбнулся Антон.

— Ну, так едем?! — надрывался парень, размахивая банкой пива. Остальные что-то хором орали, хохотали. Их голоса становились настырнее, переполняли помещение, заглушали Павла, который, рассматривая висящие на стене фотографии, что-то говорил. Заснятые на них люди и предметы были расплывчатыми, как будто их облили водой. Символические изображения в преддверии урагана. По глазам Павла было видно, что они ему нравятся. "Отлично сделано", — похвалил он. И Антон спросил, по-прежнему ли он увлекается фотографией.

— Да нет, — покачал тот головой, — нет возможности этим заниматься, без дорогой аппаратуры не обойтись.

И резко оборвал: "Сам справлюсь!", когда отец заикнулся о том, что готов помочь.

— Хорошо, хорошо, — не стал настаивать Антон, решив, что позже всучит ему деньги, и, кивнув в сторону разбушевавшейся компании, сказал: — Надо бы их остановить. Ехать сейчас в Галвестон смерти подобно.

— Только подхлестнёшь их ещё больше. Охота тебе воспитывать чужих людей, не маленькие же.

— Да, но...

— Пап, перестань, — поморщился Павел. — Это их выбор... да и не так уж там опасно, как кажется.

Слово "Пап", которое Антон не слышал уже много лет (в последние годы сын упорно называл его по имени), согрело. Теснение в груди окончательно прошло. Дышалось опять легко.

— Что будем заказывать? — подскочила к ним официантка. Юная, смазливая, с закрученными в мелкую стружку волосами. Пока она записывала заказ, игриво поглядывая на Павла, компания парней с шумом высыпала на улицу. В пивнушке стихло. И стал слышен крутившийся на потолке вентилятор. Тук, тук, тук, стучал он, отсчитывая оставшиеся до бури часы.

— Так ты, значит, никуда не уезжал, остался в Хьюстоне? — спросил Антон.

— Нет, уезжал, вернулся полгода назад.

— Здесь останешься?

— Там видно будет, — неопределённо ответил Павел. Его секретность, изводившая Антона в прошлом, вернула прежнюю тревогу. Не скрывает ли он что-то, не вляпался ли в какую-нибудь историю? Молчание сына пугало больше, чем если бы тот честно признался: да, вляпался.

— Ты снимаешь квартиру? — продолжил он, хотя знал, что нарвётся на нежелание отвечать. Но сын кивнул: да, вместе с приятелем. И даже дал адрес.

— Совсем рядом с нами, — опешил Антон. Выходит, они всё это время ездили по одним и тем же улицам, ходили в те же самые супермаркеты. Передвигались, как по шахматной доске, убегая друг от друга. Возможно, Павел видел его где-то и притворился, как и на автобусной остановке, что не узнал.

— Зачем тебе квартиру снимать, тратиться, когда ты можешь к нам вернуться? — вырвалось у него.

— Ты же сам знаешь...

Зазвенел мобильник. Не глядя на высветившийся номер, Антон знал, что это Лариса. Прямо, как почувствовала на расстоянии и влезла, чтобы помешать его планам! "Потом перезвоню", — решил он. Иначе придётся врать, а ложь она тотчас уловит.

— Возвращайся, — повторил он. — Всё теперь будет по-другому.

— Ты хочешь сказать, что Лариса будет меня обожать? — усмехнулся Павел. Помолчал и спросил, из вежливости ли Антон предлагает ему к ним переехать.

— Что ты, какая вежливость! Я был бы счастлив, если бы ты вернулся! Знаешь, я многое пересмотрел, я был не прав, должен был тебя понять, подростковый же возраст тяжёлая штука...

— Дело не в возрасте, — перебил Павел, — ты всегда брал сторону Ларисы, а она тобой манипулировала и выживала меня из дому.

— Это не так, я и твою сторону брал... ты меня пойми, мне было нелегко, она же всё-таки моя жена, я не мог выбирать между вами, вы оба мне дороги...

— Пап, не надо! — остановил его Павел. — Ты сделал выбор. Я же слышал, как она выдвинула тебе ультиматум: он или я. Вот я и ушёл, облегчил тебе задачу.

— Приятного вам аппетита! — вернулась официантка. Она поставила перед ними тарелки, широко улыбнулась и двинулась вихлястой походкой к другому столику. Схватила лежащие на нём чаевые — с той же цепкостью, как и бездомная — и снова продефилировала мимо. Павел, набивая рот едой, скосил глаза в её сторону. И, пока она шла, крутя бёдрами, вибрируя всем телом под его взглядом, Антон думал, что и впрямь ничего не изменилось: едва встретились, уже спорят. Оправдываться, что ультиматум жены он не принял, не имело смысла. Павел не поверил бы ему. Как не верил в прошлом, когда Антон пытался сгладить все конфликты. Признание сына, что он подслушал их с Ларисой, расстроило, хотя порадовало тем, что раскрылась причина, по которой Павел ушёл. И, глядя, как тот уминает еду — поспешно, с жадностью, словно голодал неделю — стало невероятно его жалко. Несчастный, одинокий парень. Одиноким тот стал в девять лет, когда Антон разошёлся с его матерью и снова женился. После развода его первая жена тоже быстро вышла замуж, уехала назад в Россию. Павла с собой не взяла. Посчитала, что ему лучше остаться в Америке.

— Закажи ещё что-нибудь, — сказал Антон. Скорость, с какой сын подчистил тарелку, внушала тревогу, что он живёт впроголодь. Работает ли, не попрошайничает ли, как бездомные? Ведь крикнул же когда-то в гневе: "Уж лучше жить на улице, чем брать у тебя деньги! У тебя самое главное — это деньги!" Так и поступил: ушёл, не взяв ни цента. Хлопнул дверью, отрезая собственного отца. Хотя Павла он жалел, ни на минуту его не забывал, обида, что тот бросил его, не отпускала, как и боль в сердце. "Вот так, — с грустью думал Антон, — оба обижены друг на друга, у каждого своя правда, а разобраться не можем".

— Ну, так закажешь что-нибудь ещё?

— Да нет, — отказался Павел. Пододвинул к себе тарелку с хлебом, взял кусок, щедро намазал маслом и проглотил.

Опять зазвенел мобильник. Громко, назойливо, требуя, чтобы Антон подошёл.

— Пойду, покурю, — сказал Павел, вставая. Перевернул кепку козырьком вбок и пошёл в развалку, подтягивая на ходу падающие джинсы. Шёл, будто нарочно повернувшись ко всем спиной, на которой горело на майке вызывающее утверждение, что жизнь дрянь. Антон понял, что он закипел, догадавшись, что звонила Лариса. Его ярость была непредсказуема. Хотя вёл он себя уже по-другому: раньше мгновенно бы раскричался, а тут подавил всплеск гнева и вышел остыть.

— Куда ты запропастился? — набросилась Лариса, как только Антон взял трубку.

— Забежал перекусить, через час приду.

— Как это через час! Столько всего ещё надо сделать до урагана!

Пока она ворчливо перечисляла список дел по дому, он задавал себе вопрос, как бывало, когда она брюзжала: женился ли бы он на ней, если бы знал, в кого она превратится? Сварливость её старила. И его не раз подмывало протянуть ей зеркало, чтобы она увидела, на кого становится похожа, когда скандалит. И отвечал себе, что, конечно, женился бы. Те минуты, когда она была ласковой, заглушали всё остальное.

— Я кое-кого приведу на ужин, — оборвал он её.

— Кого это? — насторожилась она. — Сейчас не до гостей, надо ещё всё с участка в дом внести.

— Вот наш гость нам и поможет, парень он молодой, крепкий, — с наигранной весёлостью произнёс он.

По её многозначительному молчанию он понял, что она смекнула.

— Ясно, — сказала она и повесила трубку.

Мимо провихляла бёдрами официантка — уже без униформы, в коротких, как трусы, шортах, в полупрозрачной распашонке. Шла она целенаправленно, устремив взор на входную дверь, за стеклом которой стоял Павел. И, пока шла, по её позвонку полз вверх татуированный стебель с листьями, перерастая в лилию на её правой лопатке. Почувствовав взгляд Антона, она обернулась. С некоторой фамильярностью кивнула на прощание и, толкнув дверь, шагнула к Павлу. По наклону плеч сына, по углубившимся глазам Антон видел, что тот ещё не остыл. Однако Павел с лёгкостью перестроился, как только перед ним предстала официантка. С отцом он так не умел делать. Выходит, не хотел, раз запросто переключился перед незнакомым человеком. Смотреть, как они, щупая друг друга глазами, весело болтают, Антону было неприятно. Они принадлежали иному миру, сочетались. Она играла бёдрами, крутила плечами, как плясала. Павел в унисон с ней покачивался из стороны в сторону наподобие певцов-рэпперов, которыми восторгался и которых терпеть не мог Антон. Он перевёл взгляд на стену, на размытые фотографии, будто предупреждавшие о стихии. Отношения с Павлом тоже были стихией, сметавшей всё на своём пути, как и неумолимо надвигавшийся на город циклон. "Ураган", — вспомнил Антон и, поймав взгляд сына, махнул ему рукой. Тот кивнул с улыбкой — принадлежавшей официантке и по инерции посланной отцу. "Успокоился", — подумал Антон, с разочарованием наблюдая, как те обмениваются номерами телефонов.

— А ты ей явно понравился, — заметил Антон, когда они сели в машину. Ему же официантка не понравилась. Да, привлекательная, даже с каким-то своим богемным шармом. Но разболтанная, с налётом испорченности. Словом, не из их круга. В этом проявлялся его консерватизм — снобизм, как укорял его Павел. С возрастом консерватизм стал закоснелым, непробиваемым, и самому не верилось, что в молодости он был не менее свободолюбив, чем его сын.

— Она мне тоже понравилась, — ответил Павел.

— У тебя что, нет девушки?

— Сейчас нет.

— Если надумаешь податься в колледж, там тьма всяких девушек, — шагнул Антон на запрещённую территорию.

— Опять ты за своё! — поморщился Павел. — Тебя послушать, так только с высшим образованием можно жить!

— Нет, конечно... но всё же легче, — не удержался Антон и, видя, что сын нахмурился, поспешно вернулся к прежней теме. К официантке.

— А чем эта девушка занимается?

— Ты же видел, в ресторане работает.

— Я имею в виду помимо этого.

— Не знаю, не интересовался. Какое это имеет значение.

— Да я просто так спросил.

— Не просто так! Опять давишь!

Антон испугался, что сын, как бывало, делал в прошлом, распахнёт дверь, вынуждая его тормозить посередине дороги, и выскочит из машины. Гнев управлял Павлом, туманил его разум. И — самое опасное — делал бесстрашным. Первое впечатление, что сын изменился и стал мягче, оказалось обманчивым. Он по-прежнему вспыхивал по малейшему поводу, походя этим на Ларису. Схожесть их характеров была корнем их вражды — то, что они оба отказывались признать.

Остаток пути они проехали молча. Павел не спросил, куда они направлялись. Видимо, догадался. Его молчание Антон принял за согласие. Из упрямства, не желая признать, что тянет к старому месту, тот делал вид, что не ведает, куда его везут.

— Зайдёшь? — спросил Антон, свернув в их переулок.

— Мы уже здесь, — буркнул Павел. Хотя в его глазах не было ни тени недовольства. Наоборот, живость и любопытство. Он оглядел участок и дом, подмечая все изменения: свежепокрашенную дверь гаража, взлетевшую вверх, когда они подъехали; посаженные Ларисой розы, вялые, с опущенными к земле головками в предчувствии урагана; на свежий пень на газоне, на котором стоял горшок с зелёными ветками, будто прораставшими через глиняное дно.

— Зачем срубили? — спросил Павел. — Хорошее же было дерево.

— Да, жалко было, засохло, — сказал Антон и скосил глаза в сторону двери, в проёме которой стояла с напряжённым лицом Лариса.

— Смотри, кого я нашёл! Павлика, — наигранно бодро сказал он и послал ей глазами умоляющий знак: будь поприветливей.

— Прямо не узнать. Вымахал-то как! Ну, входи, располагайся, — пригласила она, вняв просьбе мужа. И выдавила скупую улыбку.

Павел шагнул к ней, чтобы обнять. Она растерялась, но, пересилив себя, обняла в ответ. Затем покосилась с неодобрением на его мешок, из дырки которого вываливалась пачка сигарет, и предупредила, что курить можно только на улице. Павел кивнул, вошёл внутрь, бросил мешок на диван и осмотрелся.

— Прямо как в темнице, — заметил он, глядя на забитые фанерой окна.

— Зато тихо, вот в спальне ещё забьём, так спать, наконец, можно будет спокойно, — пошутил Антон. Всё складывалось удачно. Жена и сын смягчились. Это давало надежду, что вопрос с переездом Павла разрешится благополучно.

Весь вечер они приколачивали доски к окнам. Переносили всё с заднего двора в дом. Антон, будучи человеком дотошным ("До чего ж ты скучный", — подтрунивал над ним раньше сын), прошёлся вдоль забора, ввинчивая в перекладину дополнительные шурупы. Шум дрели возвращался эхом с соседнего участка, где жил баскетболист — плечистый, с крепкой шеей вроде парней в пивнушке. Стоя на стремянке с дрелью в руке, он прикреплял фанеру к окну. Заметив Антона, спрыгнул вниз, подошёл к ограде и спросил, не нужно ли подсобить.

— Да нет, спасибо. К нам сын приехал, помогает, — с гордостью заявил Антон.

К вечеру небо стало тяжёлым и грязным. Казалось, что оно вот-вот рухнет и придавит. Приближение бури чувствовалось и в доме. Хотя внешне всё было миролюбиво, от Ларисы исходил поток раздражения. Накрывая на стол, она с неодобрением поглядывала на Павла. Тот сидел на диване, взгромоздив ноги на кофейный столик и уставившись в экран телевизора, на котором вращался микроскопический ураган. Крутясь с бешеной скоростью, мультипликация выглядела безобидным волчком, типа тех, которые были у Антона в далёком детстве. "Глаз урагана пройдёт прямо над Хьюстоном", — звонким голосом предупредила дикторша.

Сели ужинать. Павел пристроился рядом с отцом. Напротив — Лариса с искусственной улыбкой и притихшая Лиза. Стараясь разрядить обстановку, Антон сыпал остротами. Все натянуто улыбались, явно не находя его юмор смешным.

Стояла духота. Воздух был плотным и тягучим, как и на улице, несмотря на охлаждавший помещение кондиционер. Под люстрой металась крупная ночная бабочка. Её тень скакала по скатерти стола, запрыгивая в тарелки. И внезапно пропала вместе с погасшими во всём доме светом.

— Как, уже началось?! — испугалась Лариса. — Обещали же только утром.

Свет опять вспыхнул, стирая тревогу с её лица. По скатерти ползала упавшая в темноте бабочка. Лариса протянула руку, чтобы стряхнуть её со стола, но та, увернувшись, взметнулась вверх к картине на стене и прильнула к изображённым на ней цветам.

— Теперь будет всю ночь здесь летать, — с недовольством сказала Лариса. — Надо бы её поймать.

— Не надо, сама улетит, — остановил Павел.

— А я читала, что в древности бабочка считалась символом бессмертия души, — изрекла вдруг Лиза. По лицу жены Антон понял, что та расценила эту реплику, как поддержку его сыну.

— По-прежнему увлекаешься насекомыми? — спросил Павел.

— Да, — кивнула Лиза и отчего-то густо покраснела, став цвета своей майки. — Хочу быть зоологом.

— Ну-у, ещё успеешь поменять своё мнение, — вставила Лариса, мечтавшая, чтобы дочь выучилась на врача.

— Зоология — это интересно, так что давай, дерзай... а я вот фотографией занялся.

— Ну и много ты зарабатываешь этой фотографией? — саркастически осведомилась Лариса.

— Пока ничего.

— На что же ты тогда живёшь?

— Работаю на складе.

— Такой способный молодой человек — и на складе!

— А что в этом такого зазорного? Не сразу же становишься инженером, как мой отец. Он, между прочем, в молодости в ресторане посуду мыл.

— Временно мыл, — сказала Лариса, делая ударение на первом слове. — Он тогда учился, и впереди его ждала перспективная работа, а вот если бы он всю жизнь посуду мыл...

— Что тогда? Не вышла бы за него замуж? — оборвал её Павел. Встал, с шумом отодвинул стул и, буркнув, что пойдёт покурить, вышел.

— Зачем ты к нему цепляешься? Ведь так мирно всё до этого было, — попрекнул жену Антон.

— Мирно?! Он же нисколечки не изменился! Такой же хам! — крикнула та. Вскочила и стала нервно убирать со стола.

— Ты же знаешь, какой он взрывной, так зачем его провоцировать? Если с ним ласково, он спокойный.

— Почему бы ему не быть поласковее? С тобой, например. Ты что, забыл, как он тебе грубил?

— Все подростки грубят, я точно также вёл себя в его возрасте. Это пройдёт.

— У него не пройдёт, у него мерзкий характер, да и дружки у него те ещё! От этой публики чего угодно можно ждать. Ещё дом ограбят.

— Что ты хочешь этим сказать?! Что мой родной сын бандит? — разозлился он.

— Нет, конечно, — смешалась она, — я имею в виду его непонятное отношение ко всяким там бомжам, как он их жалеет...

— Что плохого в том, что он их жалеет? Только похвально. Вот я так не умею, а уж ты тем более.

— Ну, знаешь! — мгновенно взорвалась она. — Жалеть всяких бездельников! Он с ними носится, потому что сам далеко от них не ушёл! С чего бы это он вообще вернулся? Ни слуха, ни духа, а тут на тебе, свалился на голову! Наверняка ему что-то нужно.

— Ему-то как раз ничего не нужно, он вообще не хотел сюда приходить. Это я его уговорил, — сказал Антон и смело, даже с некоторым вызовом объявил: — Я предложил ему к нам переехать.

— Что?! Только через мой труп!

— Ты бы хоть дочери постеснялась, — сказал он. Встал и вышел на задний двор.

окончание следует