В начале 70-х я учился в аспирантуре Института востоковедения АН СССР и писал диссертацию по идеологии раннего сикхизма. Мой лучший друг Алик Гольдфарб работал биологом в Институте атомной энергии им. Курчатова.
В свободное от наших штудий время мы с ним были переводчиками у демократов и сионистов и осуществляли их связи с иностранными корреспондентами в Москве, на нашем жаргоне "коррами".
"Демократами" тогда называли политических диссидентов, а "сионистами" — еврейских активистов-отказников.
Перед нами прошла череда американских политиков, многие из которых, приезжая в Москву, считали своим долгом встретиться с главными тамошними сионистами с тем, чтобы поведать об этом своим избирателям-евреям. В один прекрасный день мне сообщили посредством писалки, что в Москве будет сенатор Кеннеди, и что мне поручено переводить его встречу с главными отказниками.
"Писалками" назывались самостирающиеся блокноты, они же — "спутник диссидента", "скрижали", или "русско-русский разговорник". "Писалка" была нашим оружием против микрофонов.
Можно было пользоваться обычными блокнотами, но этот метод породил бы кучи бумаги, уничтожить которую было бы непросто. Есть старый способ сжигать бумагу почти без дыма и запаха, сложив страницу и поставив ее на ребро. Но он занимает много времени, и я просто жег документы в специальной кастрюле, а потом спускал пепел в унитаз своей коммунальной квартиры, где на стене уборной висели семь корыт.
"Писалка" была наилучшим выходом, и американские евреи везли их нам пачками.
Советская власть не поощряла встреч между гражданами и иностранцами, поэтому принимать Кеннеди надо было на частной квартире. Самая роскошная, "профессорская", квартира была у члена-корреспондента АН СССР, физика Веньямина Левича. Он имел партийную кличку Бен и лукаво пытался назначить переводчицей Кеннеди свою супругу, но другие сионисты настояли, чтобы позвали меня.
Я слыл в этих кругах профессионалом и к тому же преподавал английский ряду демократов, например, отцу демократического движения Павлу Литвинову, и таким сионистам, как Володя Слепак по кличке Борода или Саша Лунц.
Сенатор провел день и вечер с советскими вождями и приехал к Левичу среди ночи. Кеннеди был загорел, тогда еще умеренно жирен, высок ростом и хорош собой, а на фоне бледнолицых московских сионистов, изможденных борьбой за выезд, выглядел совсем по-голливудски. Он внимательно выслушал все жалобы и обещал за нас бороться.
"А в Америку никто из вас, случайно, не собирается?" — поинтересовался под конец Кеннеди, который как профессиональный политик всегда искал голоса. Сионисты дружно показали на меня.
Впоследствии Кеннеди упоминал меня в каких-то своих речах. У нас принято было считать, что такие упоминания служат защитой от неприятностей, и меня действительно так и не замели, а выкинули на Запад вместе с моим добрым знакомым Александром Галичем. Так что я считаю себя обязанным Кеннеди.
Хотя в моем лице он пригрел на груди змею. В Москве мне не было дела до его взглядов, но, попав в Нью-Йорк, я увлекся американской политикой и быстро узнал, что мне с ним не по дороге, потому что я за свободу, а он за справедливость.
Это вещи взаимоисключающие. Ибо жизнь по природе своей несправедлива, и сделать ее справедливой можно лишь за счет ущемления человеческой свободы.
Последний из сыновей Джозефа и Роуз Кеннеди был знаменосцем левого либерализма разлива дурных 60-х. Как выразился после его смерти радиокомментатор Раш Лимбо, сенатор относился к числу политиков, "которые используют государственную власть для того, чтобы отбирать деньги у тех, кто работает, и отдавать их тем, кто не работает".
Недаром Кеннеди горячо поддержал Обаму, увидев в нем своего. Поддержка Кеннеди помогла продать кандидатуру его избранника головке демпартии, которая до этого была почти единодушна в поддержке Хиллари. В отличие от своего старшего брата Джона, Эдвард (или Тедди) Кеннеди был последовательно наивен в вопросах внешней политики, а в сфере внутренней считал, что решение всех проблем лежит в усилении отеческой роли государства.
Мне не было дела до того, что он боролся за государственное финансирование абортов, которое выводит многих консерваторов из себя. Но вскоре после приезда в Америку я вооружился до зубов, и меня всегда коробили наезды Тедди на оружие.
Его первая большая победа в конгрессе случилась еще до меня — в 1965 году, когда Кеннеди протолкнул иммиграционное законодательство, которое, в отличие от старого, не отдавало предпочтения белым европейцам. И в Америку хлынули другие люди. В массе своей они стали голосовать за демократов и создали ряд проблем, которые Америка так и не расхлебала.
Но главным делом жизни покойного была государственная медицина, которой демократы пытаются осчастливить американцев (хотя и не себе лично) еще с довоенного периода. Ирония судьбы в том, что кончина Кеннеди по крайней мере до конца года лишила Обаму железного большинства в 60 сенаторов и затруднила ему проталкивание своей перестройки здравоохранения.
Но момент собственной смерти обычно подгадать трудно.
"А вот и нет!" — сказала Анна Каренина.
Пресса боготворила династию Кеннеди и сейчас освещала уход Тедди благоговейно. "Ощущение немного такое, как 11 сентября, — элегически писал один журналист с острова Мартас Винъярд, где часто проводил лето клан Кеннеди. — Погода в конце лета до боли красива, но настроение из-за Тедди меланхолическое...".
Младшего сына Кеннеди прочили в президенты, но его шансы на прописку в Белом доме утонули почти ровно 40 лет назад вместе с Мэри-Джо Копекни. Он нарушил железное правило американской политической жизни: "Никогда не попадайся с живым мальчиком или с мертвой девочкой".
19 июля 1969 года на островке Чаппакуиддик у побережья Массачусетса гуляли несколько женатых мужчин и шесть молодых незамужних женщин, работавших за год до этого в избирательном штабе Роберта Кеннеди.
Днем компания каталась на яхте по заливу, а вечером пировала. Возвращаясь ночью на своем черном "Олдсмобиле", Тедди слетел с маленького деревянного моста в воду, глубина которой достигала 7 футов. Тедди выбрался на поверхность и доплыл до своего отеля, а 28-летняя Мэри-Джо осталась в машине. Кеннеди позвонил в полицию лишь 10 часов спустя.
От неминуемого срока его спасли лишь семейное имя и покаянная речь, которую ему написала тройка в составе Роберта Макнамары, Теда Соренсена и моего бывшего ментора Артура Шлезингера. Как показал тогдашний опрос, 51 процентов американцев не поверили его объяснениям случившегося.
Уже через пять дней после трагедии адвокаты Кеннеди договорились о том, что он признает себя виновным в бегстве с места аварии. Взамен Тедди отделался двухмесячным условным сроком.
Тедди с женой Джоэн присутствовали на похоронах Мэри-Джо, после которых у Джоэн случился выкидыш. Она винила Чаппакуиддик.
Добавить комментарий