Поэзия Юрий Бердан

Многим читателям по обе стороны океана хорошо знакомо имя Юрия Бердана, писателя и журналиста, автора трех сборников художественной прозы. С 1990 года он живет и работает в Нью-Йорке. Но гораздо меньшему количеству любителей русской словесности он знаком как лирический поэт. Сегодня мы представляем его нашим читателям именно в этом качестве, печатая подборку его новых стихотворений.

* * *

Очень поздней весна была...
Как больная грустная птица,
Над планетой она плыла.
Опасаясь о лед разбиться,
Не могла нигде приземлиться...
Снег не таял...
Страна пила...

Очень поздней весна была...

Не виню ее, не виню...
На стене ее фото — ню...

У нее была честная вспышка...
Ну, такая весенняя фишка.
Гормонального выброс излишка...
Это я, как двухлетний мальчишка,
Подошел слишком близко к огню...

Не виню ее, не виню...

Не повесился и не спился...
В ту игру не вписался —
Влюбился...
Как прыщавый подросток купился,
Скептик, циник, и парвеню...

Не виню ее, не виню...

Слишком долго весна спала.
Солнце капало на купола
И поземка была бела
На проспектах и авеню...

Не виню ее, не виню...

Не шумели каштаны и липы,
Пес ехидно урчал:
“Ну, и влип ты!..”
Мир заполнили взрывы и хрипы...
До июня сирень не цвела.
Чаты, аськи, имэйлы и клипы,
Ее крики ночные и всхлипы —
Всему этому грош цена.

Я капелью прощально звеню.
Не виню ее, не виню...

* * *

В суматохе глаз,
В круговерти улиц...
Разминулись мы, с тобой,
Разминулись.

Разминулись мы,
Словно дождь с пургой
В марте.
У меня не ты,
У тебя другой —
Врали карты.

Может, мимо прошли —
Обернулись.
Не сказали “Постой!” —
Разминулись.

Каждый стал для других
Частью...
Разминулись мы им —
На счастье.

Крикнуть имя твое
Нету права...
Никому о тебе, никогда —
Ни слезинки, ни слова.
Браво!

* * *

Что не будет тебя,
Мне не верится.
Не война, не пожар —
Перемелется.

Без тебя жизнь и смерть
Не отменятся.
Будут дети смеяться
И женщины петь —
Перемелется.

Без тебя сердце
Напополам
Не разделится.
Все проходит,
Ты тоже пройдешь —
Перемелется.

* * *

Опустила глаза, ничего не сказала.
Ты уедешь на запад,
А птицы летят на восток.
Я тебя провожаю
С московского автовокзала
В твой забытый Россией и богом
Малюсенький городок.

Провожаю, как тело свое разрываю,
Разрываю на два неразрывных
Кровавых куска.
Провожаю тебя,
Провожаю тебя,
Как себя зарываю
Рядом с тихой тропинкой
Над озером возле леска.

Ну, еще... ну, минутку...
Я скажу тебе шутку,
Что чеченского роду моя борода.
Что взорвал все туннели, мосты, города.
Не уедешь...
Автобус, граница, маршрутка...
Путь-дорога...
Но жутко мне... жутко,
Что уже никогда, никогда,
Никогда!..

И однажды пройдет
По бродвоку, о, боже!
Словно бомж,
На холодном ветру налегке
На меня, как две капли,
Похожий прохожий,
И зовут, как меня,
И с заросшею рожей.
Но не я.
А я — там, вдалеке,
В твоем крошечном,
Как мой квартал, городке,
Над озерной
Задумчивой дрожью.

Провожаю тебя
К детям, к озеру, к мужу,
К полумраку дождей
И к белесому бешенству стужи...
Ветер грубой ладонью
Сомнет надо мною траву.
Ты уедешь. И я ничего не взорву.

Все еще впереди.
Нам еще только светится встретиться.
Над Бродвеем ночным
Еще всполохи красные мечутся
И о Брайтонский бич
Еще мартовский бьется прибой.
Не сейчас, а потом,
Через два с половиною месяца
Я на автовокзале
Навеки прощаюсь с тобой.

* * *

Хочешь знать, что со мною,
Любимая, было
Пять ночей и четыре
Безжалостных дня?
Когда ты безнадежно звала
И искала меня?
Хочешь знать, почему,
Там, где был я,
Меня не убило?
Твои робкие строчки
И вязанный шарфик из тыла
Оказались надежней,
Чем танковая броня.

Что могу? Ничего — ни красы,
Ни богатств, ни таланта...
Я в бокале смешал
И весну, и вино, и вину.
Я ушел — седина на висках
И характер юнца-лейтенанта,
Я ушел от тебя —
Я ушел погибать на войну.

Ты моя-не моя,
Как теперь говорят — обалденная...
И во мне пять ночей
Бушевала-горела она,
Не народная, не священная,
А жестокая, нервная, гневная,
Моя личная пятидневная,
Моя внутренняя война.

Я дичал, я рычал
От окопной тоски
И осколочной боли,
Был труслив и жесток,
Был рисков и отчаянно смел.
Не на жизнь, а на смерть
Я сражался с любовью —
С собою...
Я из плена бежал,
Но уйти далеко не сумел.

Облака незаметно,
Как снежные комья, растаяли,
И взметнулся рассвет
Над гортанными грачьими стаями...

Зря — война, зря — вина
И напрасен скрежет зубов...
Победила меня, усталого.
На колени меня поставила,
О пощаде молить заставила
Победительница-любовь.

Я познал шум погонь,
И тоску окружения.
Тяжесть мокрых погон
И забрызганный кровью кювет...
Но я понял одно:
Горечь этого поражения
Слаще тысяч мужских
Искрометных побед.

* * *

Взяла за рукав поклонница:
— Я Лиля! Вам что-нибудь помнится?
Лиля, та, что полковница...
Теперича я вдова.
Господи! Можно тронуться!
Здравствуйте, мисс бессонница!
Какая ж вы дохлая, горлица!
Мама была права...

Мы ели с ней круасанты,
Мы пили вино из Массандры,
Пять штук их украл я с веранды
У тетки своей Александры.
В двенадцать били куранты,
На кукле развязывал банты
И думал, что буду я сам.
В квартиру ввалились курсанты,
Олеги, Махмуды и Сандры,
Допили вино из Массандры,
Доели мои круасанты.
Из школы особой курсанты,
Где был ее папа зам.

Последний доел круасант
Самый нахальный курсант.
Назавтра у всех на виду
Они целовалась в саду.

Уехал. Ни слез, ни прощаний,
Ни ласковых обещаний,
Ни глаз, двух больших печалей
За зимним вагонным окном.
На полку удобно уселся,
Паршиво было на сердце...
Друзья, камарады, мин херцы,
Дзержинцы-единоверцы,
Вы все мне, как к заднице дверцы,
Горите вы синим огнем!

На самом первом допросе
Сидел, задавал вопросы,
О маме, жене, о поносе,
О том, что знают ли боссы,
Какие в Сибири морозы,
И что их агент дилетант?
Сидел, сверкал за очками
Стеклянными пятачками
Тот, самый нахальный курсант,
Сожравший мой круасант.

Погоны, правда, полковничьи,
Какая разница — сволочи!

— Лиля я! Помните Лилю?
Когда-то мы так любили...
Не безучастны были...
Мы с мужем к вашей судьбе...
Да, помню... помню....
Не били...
В проруби не топили,
Лес не валил в Сибири,
Не нюхал лагерной пыли...
Благодаря тебе.
Одно только не забыли —
Поэта во мне убили
Отцы ваши, Лили,
Мужья ваши, Лили,
Полковники КГБ.

В тот день я был, как Гагарин,
Обласкан и всем раздарен,
Сауною распарен,
Улыбчив и лапидарен.
Тыр-пыр... вобщем, классик и пэр.
— Сочувствую... благодарен...
Ваш сын? ФСБ?
Классный парень...
Три книжечки. Я бездарен.
Спасибо. Пройдусь. Я не барин...

Ты сволочь не меньше,
Мон шер!
Подпольная кличка “Торшер”.

* * *

Ах, пора бы, пора, пора...
Позабыв о недавней резвости,
Содержать свое тело в трезвости...
А я встану, налью сто грамм,
И сухой колбасы нарежу.
Ах, пора бы, пора, пора...
А я с вечера до утра
Лишь одною тобою брежу...

Ах, пора бы, пора, пора...
На мослы натянув свитера,
В теплый плед
Завернув конечности,
Душу тихо готовить к вечности...
А я с вечера до утра,
Словно бомж,
Надышавшийся клею,
От тебя от одной балдею...

Ах, пора бы, пора, пора...
Догадаться: еще вчера
Отшумел я дождем по горам,
Кто предвидеть мог
Этот срам,
Что смертельно тобой заболею?

Год-другой — и я там
Где ни лиц, ни границ
Ни вопросов, ни птиц,
Только храм,
Точкой мраморной забелею...

И тобой наполняю я шприц
Под весенние блицы зарниц...

* * *

Россия, весна, Америка.
Явь, полусон, миф?
Была не любовь — истерика,
Было не чувство — тиф.

Майское мельтешение,
Тень на лесной тропе...
Поминки или рождение?
Пунктик, бзик, наваждение —
Думаю о тебе.

Во сне задыхаюсь — каюсь:
“Забудься, забудь, убей!”
Смеюсь, шучу, напиваюсь,
В прибое морском купаюсь,
Женщинам улыбаюсь —
Думаю о тебе.

Слезы ночные: “Дура я!” —
Трещинка на губе...
Когда о тебе не думаю,
Когда ни о чем не думаю, —
Думаю о тебе.

* * *

Сладко-стылая кабала...
В миг, когда
Ты ко мне прикасалась,
Было так? Или мне казалось,
Что одна “ты” —
Со мной была...
А другая “ты” —
Дома осталась.

Не досталась вся...
Ну и что?
Это только проблемы тела.
Будет меньше
На раз или сто.
Разве, милая, в этом дело?

Подмосковный напевный дождь
Над лесным весенним рассветом.
Ну, сильнее бы била дрожь...
Разве, милая, дело в этом?

Ну, так жарче было б на миг
Под казенным шотландским пледом.
Ну, пронзительней был бы крик...
Разве, милая, дело в этом?

* * *

Мне был срочно поставлен диагноз — инфаркт.
Цвел жасмин и японская сакура...
Было все, как у всех: лимузин-катафалк,
И жена, вроде, искренне плакала.

Удивлялись друзья, озадачен был врач:
Ну, артрит, плоскостопие, грыжа...
Чой-то вдруг? Он, вообще, торопился на матч,
Рыжий был и учился в Париже.

Мне был точно поставлен диагноз — инфаркт.
Сердце будто железом сковало.
Кто принять во внимание мог этот факт,
Что оно по тебе тосковало?

Билось в ребра оно и стучало в висок,
Замирало, сжималось, металось...
Ну, конечно, могло б оно выдержать все,
Если б было оно из металла.

Врач велел мою плоть в холодильник снести:
— Поскорей! Пять ноль ноль на билете...
Оно все, что угодно, смогло бы снести,
Если б ты не жила на планете.

Надо мной сорок дней, как завяли цветы.
Ни дождинки, ни ветра, ни звука...
Мой диагноз не знает никто, даже ты:
В книжках нету такого — разлука.

* * *

Только голос ее и улыбка...
Нету губ ее, нету рук.
Это женщина, женщина-скрипка —
Неземного звучанья звук.

В нем нирвана слышна и пытка,
Запах весен, пляски огня.
Слышу: ветреной ночью скрипка
Сквозь пургу играет меня...

Не пили мы на свадьбе
И не пели мы...
Нам не вопили:
“Горько, горько, горько!”
Зачем нам мучить
Интернет имейлами
В твою Москву
Из моего Нью-Йорка?..

Все будет снова,
Жизнью все заполнится...
За горизонт
Туман осядет плотный.
Забудем все
Один лишь он запомнится —
Аэропорт простуженный
Нелетный.

Забудутся, заблудятся, как тени,
В гортанных звуках
Местного вещания.
Мои ладони — стылые метели,
Твои зрачки —
Два серые прощания.

* * *

Сюжет банален.
Все предельно просто.
За эти семь иль десять тысяч лет
Такой покрылся толстою коростой,
Что на него фактически запрет.

Сюжет банален.
Пес какой-то нервный,
И ночью раздражающе сопит.
Жена чистюля и немного стерва,
Сын панк,
А дочка с негром спит.

Сюжет банален.
Он представлен мужем,
Который с ней то сверху, то бочком...
“Целуй сюда, а здесь сожми потуже,
А тут слегка потрогай язычком...”

Сюжет банален.
Он представлен пыткой
Представить эдак и представить что....
Сюжет банален.
Для рассказа жидко,
А для стиха тем более смешно.

Меж этих спален
Десять тысяч милей...
И плачет трубка: “Здравствуй, дорогой...”
Сюжет банален.
“Что нам делать, милый...”
Сюжет банален.
И всегда другой.