Окончание. Начало в N22 [153].
A когда я увидал кровь, стекающую с жертвенного алтаря, я ужаснулся от вида храма и спустился вниз, в долины. Уже тогда вакханки изумили мою юность. Над ними царствовала Аглаониса. Мужчины и женщины — все боялись её. От неё веяло мрачным желанием, и она приводила всех в ужас. Всех приближавшихся к ней она привлекала роковым образом. С помощью чародейства мрачной Гекаты она привлекала молодых девушек в свою очарованную долину и вводила их в свой культ. В это время Аглаониса заметила Эвридику. Она почувствовала к девственнице преступное необузданное влечение. Она стремилась увлечь ее в культ вакханок, завладеть её волей и предать ее адским демонам. И уже начала она зачаровывать Эвридику своими соблазнительными обещаниями и ночными чарами.
Однажды, привлеченный каким-то неясным предчувствием в долину Гекаты, я шел посреди густых трав луга, покрытого ядовитыми растениями. Кругом царил ужас темных лесов, посещаемых вакханками. Странное дуновение, как бы горячее дыхание желания, витало в воздухе. Я увидал Эвридику. Она медленно шла, не видя меня, направляясь к гроту, словно зачарованная какой-то невидимой силой. Время от времени из рощи доносился легкий смех вакханок, иногда — странный вздох. Эвридика останавливалась, трепетала в нерешительности, а затем продолжала свой путь, словно побуждаемая магической властью. Ее золотые кудри ниспадали на белые плечи, её синие глаза утопали в дурмане, а сама она двигалась в пасть ада. Но я различил спящее небо в её взоре. "Эвридика! — выкрикнул я, взяв ее за руку. — Куда идешь ты?"
Как бы пробужденная от сна, она испустила крик ужаса и освобожденная от чар упала на мою грудь. И тогда Божественный Эрос покорил нас, и после одного единственного взгляда Эвридика и Орфей стали супругами навек.
Вслед за этим Эвридика, прижимавшаяся в страхе ко мне, указала на грот жестом ужаса. Я приблизился к нему и увидал в нем сидящую женщину. Это и была Аглаониса. Возле неё была небольшая статуя Гекаты из воска, раскрашенная красным, белым и черным, с бичом в руке. Она бормотала слова, вращая магическое колесо своей прялки, и её глаза, устремленные в пустоту, казалось, пожирали невидимую жертву. Я разбил её прялку, затоптал Гекату ногами и пронзил волшебницу взглядом, воскликнув: "Именем Юпитера! Я запрещаю тебе думать об Эвридике под страхом смерти! Ибо знай, сыны Аполлона не боятся тебя!"
Приведенная в смятение, Аглаониса скорчилась как змея и исчезла в пещере, бросив на меня взгляд смертельной ненависти.
Я увел Эвридику к своему храму. Девушки Эбро в венках из гиацинтов воспевали гименей вокруг нас. Я узнал счастье.
Не успела Луна трижды обогнуть небосвод, как одна вакханка, по наущению Аглоанисы, предложила Эвридике чашу с вином, обещая, что если она выпьет его, то перед ней раскроется наука зелья и магических трав. В порыве любопытства Эвридика выпила ее и упала без признаков жизни. В чаше был смертельный яд.
Когда я увидел тело Эвридики, сжигаемое на костре, когда могила поглотила её пепел, когда последние следы её живой формы исчезли, я спросил себя: "Где же её душа?" В отчаянии я бродил по всей Греции. Я просил жрецов Самофракии вызвать её душу; я искал эту душу в недрах земли, на мысе Тенарусе, но тщетно. Под конец я пришел к пещере Трофония.
Там жрецы проводят смелых посетителей через расщелину к огненным озерам, которые кипят в недрах земли, и показывают, что там происходит. Уже по пути человек приходит в экстаз, и у него открывается внутреннее зрение. Он начинает с трудом дышать, появляется удушье, человек теряет голос и может объясняться только знаками. Одни отступают с полпути и возвращаются, другие упорствуют и умирают от удушья, а большая часть тех, которые возвращаются живыми, сходят с ума. Проникнув до конца и увидав то, что ни одни уста не должны произносить, я вернулся в пещеру и впал в глубокий летаргический сон. Во время этого сна ко мне явилась Эвридика. Она плыла, окруженная сиянием, бледная и нежная как лунный свет, и говорила мне: "Ради меня ты не побоялся ада, ты искал меня между мертвыми. Я услышала твой голос и пришла. Я обитаю не в недрах земли, но в областях Эреба, в обители мрака между землей и луной. Я кружусь на краю обоих миров и плачу так же, как ты. Если ты хочешь освободить меня, спаси Грецию и дай ей свет. И тогда мне будут возвращены мои крылья, и я поднимусь к звездам, и ты снова найдешь меня в светлой области Богов. А до тех пор я должна бродить в царстве мрака, тревожном и скорбном..."
Трижды я хотел схватить ее, трижды она исчезала из моих объятий, неуловимая как призрак. Я услышал звук словно от разорванной струны, и затем голос, слабый как дуновение, грустный как прощальный поцелуй, прошептал: "Орфей!"
При этом звуке я пробудился. Это имя, данное мне её душой, преобразило все мое существо. Я почувствовал, как в меня проник священный трепет беспредельного желания и сила сверхчеловеческой любви. Живая Эвридика дала бы мне блаженство счастья, мертвая Эвридика повела меня к истине. Из любви к ней я облекся в льняные одежды и достиг великого посвящения и жизни аскета. Из любви к ней я проникнул в тайны магии и в глубины божественной науки; из любви к ней я прошел через пещеры Самофракии, через колодцы Пирамид и через могильные склепы Египта. Я проникал в недра смерти, чтобы найти в ней жизнь. И по ту сторону жизни я видел грани миров, я видел души, светящиеся сферы, эфир Богов. Земля раскрыла передо мной свои бездны, а небо — свои пылающие храмы. Я исторгал тайную науку из-под пелен мумий. Жрецы Изиды и Озириса выдали мне свои тайны. У них были только их Боги, у меня же был Эрос. Его силою я говорил, пел и побеждал. Его силою я проник в глаголы Гермеса и Зороастра; его силой я произнес глагол Юпитера и Аполлона!
Но последний час моего служения пробил... Я должен еще раз спуститься в ад, прежде чем подняться в небеса. Внимай, дорогое дитя моего сердца: ты понесешь мое учение в храм дельфийский, к трибуналу Амфиктионов. Дионис — это солнце посвященных; Аполлон будет светом Греции; Амфиктионы — хранителями его правосудия".
Иерофант и его ученик достигли долины у подножия горы. Перед ними раскрылась лужайка, окаймленная темными массами деревьев, и на ней раскинутые палатки и люди, спящие на земле. В глубине леса гасли костры и догорали факелы. Орфей продвигался спокойным шагом посреди спящих фракийцев, уставших от ночной оргии. Ночная стража спросила его имя.
"Я вестник Юпитера; позови своих начальников", — ответил он.
"Жрец храма!" — этот крик ночной стражи пронесся тревожным кличем по всему лагерю. Все вскочили, начали вооружаться, переговариваться; засверкали мечи, появились начальники; окружили первосвященника.
"Кто ты? Зачем пришел ты сюда?"
"Я посланник храма. Вы все: цари, начальники и воины Фракии, откажитесь от борьбы с сынами света и признайте божественность Юпитера и Аполлона! Сами Боги говорят с вами моим устами. Я пришел как друг, если вы услышите меня, и как судья — если вы откажитесь внимать мне".
"Говори!" — сказали начальники.
Стоя под большим вязом, Орфей начал говорить. Он говорил о величии Богов, о красоте и очаровании божественного света и о той чистой жизни, которую он вел наверху со своими братьями посвященными, под покровительством великого Урана, о сияющей истине, которую он желал сообщить всем людям; он говорил, обещая усмирить их раздоры, исцелить их болезни, открыть семена, которые дадут плоды высшей жизни: радость, любовь, красоту. И по мере того, как он говорил, его глубокий и нежный голос, звучавший как струны лиры, проникал все глубже в сердца потрясенных фракийцев. Из глубины лесов любопытные вакханки подвигались все ближе и ближе с разных сторон, освещенные факелами, которые они держали в руках. Едва прикрытые шкурами пантер, виднелись их смуглые тела. Глаза их, в которых отражалось пламя факелов, поначалу сверкали сладострастием и жестокостью. Но постепенно успокоенные голосом Орфея, они опустились к его ногам как укрощенные звери. Одни мучимые раскаянием, смотрели в землю мрачным взором; другие слушали его как очарованные. Взволнованные фракийцы говорили друг другу: "Его устами говорит сам Бог, сам Аполлон очаровывает вакханок!"
Между тем, из глубины леса Аглаониса следила за всем происходившим. Мрачная жрица Гекаты, видя неподвижных фракийцев и вакханок, подчинившихся более могучей магии, чем её собственная, почувствовала победу Неба над адом и поняла, что её власть рушится от могучего слова божественного посланника. И застонав от ярости, она бросилась к Орфею.
"Вы говорите, что он Бог? А я говорю вам, что это Орфей, такой же человек, как и вы, чародей, обманывающий вас, тиран, узурпирующий корону для самого себя! Бог, говорите вы? Сын Аполлона? Он, этот жрец? Этот гордый первосвященник? Бросайтесь на него! Если он Бог, пусть защитит себя... А если я обманываю вас, пусть разорвут меня!"
За Аглаонисой следовало несколько начальников, возбужденных её волшебными чарами и воспламененных её ненавистью. Они бросились на Иерофанта. Орфей упал, пронзенный их мечами. Он протянул руку своему ученику и сказал: "Я умираю, но Боги не перестанут жить!"
Произнеся эти слова, он испустил дух. Склонившись над его телом, фессалийская колдунья, вид которой напоминал Тизифону, с дикой радостью выжидала последний вздох Орфея и готовилась уже вынимать его внутренности, чтобы по ним составить свои прорицания. Но каков же был ужас Аглаонисы, когда при мерцающем свете факелов она увидела, что жизнь снова появилась на лице мертвеца. Оно покраснело, глаза раскрылись во всю ширину, и взгляд, глубокий, нежный и в то же время страшный, остановился на ней... И в последний раз губы его зашевелились, и странный, неземной голос явственно произнес знакомое мелодическое имя: "Эвридика!"
Под этим взглядом и этим голосом устрашенная жрица отступила в ужасе, восклицая: "Он не умер! Они будут меня преследовать! Орфей! Эвридика!"
И выкрикивая эти слова, Аглаониса исчезла, словно бичуемая сотнями фурий. Обезумевшие вакханки и охваченные ужасом от своего преступления фракийцы разбежались, испуская крики ужаса и печали.
Ученик остался один около тела своего учителя. Когда бледный луч Гекаты скользнул по окровавленным одеждам и по бледному лицу убитого Орфея, ученику почудилось, что вся долина, реки, горы и леса испускают стоны подобно одной необъятной лире. Тело Орфея было сожжено жрецами, а урна с пеплом отнесена в отдаленное святилище Аполлона, где ему поклонялись наравне со светлым Богом. Ни один из восставших не осмелился подняться к храму Каукаиона.
Предание Орфея, его наука и его мистерии распространились по всем храмам Юпитера и Аполлона. Греческие поэты говорили, что Аполлон почувствовал ревность к Орфею, ибо последнего призывали даже чаще, чем его самого. В действительности же, когда поэты воспевали Аполлона, великие посвященные призывали душу Орфея — спасителя и божественного пророка.
Позднее фракийцы, обращенные в религию Орфея, стали утверждать, что Орфей спускался в ад, чтобы найти там душу своей супруги, и что вакханки, ревнуя к его непреходящей любви, растерзали его в куски, и что голова его, брошенная в Эбро и уносимая его бурными волнами, продолжала взывать: "Эвридика! Эвридика!"
Таким образом фракийцы прославляли как пророка того, которого сами же убили и смертью которого были обращены в его религию. Так проникал дух Орфея, таинственно разливаясь по невидимым артериям святилищ и тайного посвящения, в сознание Эллады. Боги приходили в согласие под звуки его голоса подобно тому, как в храме хор посвященных поет в согласии с невидимой лирой, и — душа Орфея стала душой Греции.
Добавить комментарий