В конце 50-х годов в парке города Сочи я видела плакат. На нем была карикатурно изображена женщина в пестром платье, а перед ней автомобиль с вытаращенными глазами-фарами, который от ужаса встал на дыбы. И очень хмурый милиционер. Я подумала, что плакат обличает тех, кто переходит улицу в неположенном месте. Но подпись гласила:
Ходит птица какаду, чистит перья на ходу.
Так ярка ее косица, так нарядно платьице,
что милиция косится, а машины пятятся.
Выходило, вина грешницы была в том, что она нарядная. Как попугай какаду — заграничная птица.
Я в то лето отдыхала, снимая комнату без удобств в прибрежной деревушке, километрах в 50 от Сочи. Раньше там был дом отдыха Большого театра. Его отняли, отдав профсоюзам, но по старой памяти туда съезжалось много молодых москвичей. Это были "балетные" из Большого театра, моисеевские танцоры и примкнувшая к ним гнилая интеллигенция. Плакатов насчет какаду у нас не развешивали. Но однажды вечером мы большой компанией гуляли по шоссе и пели песню:
Великий русский писатель,
граф Лев Николаич Толстой,
Ни рыбы, ни мяса не кушал,
ходил он по саду босой.
Жена его Софья Андревна
обратно любила поесть,
Босая в саду не ходила,
хранила фамильную честь. Не успели мы дойти до куплета "Подайте, подайте, гражда-ане, я сын незаконный его", как позади нас затормозил грузовик. С него соскочил десяток парней под командованием участкового милиционера, товарища Приходько. Нас стали арестовывать.
Виноваты мы были в том же, в чем модница с плаката. Неправильно одевались. В Краснодарском крае вызывали ярость сарафаны с тоненькими бретельками, женские брюки. О шортах, привезенных балерунами с западных гастролей, я уж и не говорю. Даже входившие в моду ситцевые платья были под подозрением. Советской женщине полагалось ходить в крепдешине среднего качества, который тогда был доступен и недорог.
Что собирались с нами делать деревенские ребята, мобилизованные товарищем Приходько, я не знаю. Может быть, подержать в кутузке. Или отвезти в Сочи на телестудию и показать в обличительной передаче. Для начала они немножко развернули среди нас воспитательную работу.
На мне были джинсы. Моя мачеха, балерина Большого театра, привезла их из Америки, где она танцевала синьору Капулетти. Мне был задан вопрос — почему я, девушка, не хожу в платье. Я призналась, что из скромности — ведь платье может задраться от ветра. "Так вы бы купили нормальные сатиновые шаровары, — посоветовал молодой человек. — Зачем же носить всякую гадость?"
Страсти накалялись, нас подталкивали к грузовику с откинутым бортом, стоял нервный крик. Спас нас хитрый и умный московский адвокат. Он подошел вплотную к товарищу Приходько и сказал, буравя его взглядом: "Вы где живете? В СССР или в США? Мы будем жаловаться на ваши несоветские действия! Это в Америке, где растоптана свобода, так поступают с гражданами. Ведете себя, понимаете, как какой-то американский полисмен!"
Страшное слово "Америка" сразило бравого Приходько, он отступил, и мы пустились наутек. Наутро на пляже сочинили письмо в редакцию "Известий", где хозяином был Аджубей, зять Хрущева. Его, конечно, не напечатали, но руками нас больше не хватали. Адвокат потом эмигрировал в США.
Дело, конечно, было, не в разнице вкусов. Власти нутром чувствовали, что все, одетые не как положено, пытались хоть капельку раздвинуть неколебимый железный занавес. За ним жили враги в джинсах и шортах — поджигатели войны. Одеваясь "по-ихнему", протискиваясь в щелочку, мы становились их сообщниками. Войны советский народ больше не хотел.
Про железный занавес мы слышали как про клевету человеконенавистника Черчилля, который в 1946 году произнес какую-то фултонскую речь. В ней он как раз и призывал к войне с Советским Союзом. Много, много лет должно было пройти, прежде чем стало можно ознакомиться с ее текстом.
Человеконенавистник, которому был 71 год, был приглашен для вручения ему почетной степени в колледж Вестминстер в городе Фултон, штат Миссури. Выступая там в присутствии президента Трумэна 5 марта 1946 года, он сказал следующее (речь была длинная, я привожу здесь только отрывки): "Я питаю глубокое восхищение и уважение к доблестному народу России и к моему товарищу по военным годам маршалу Сталину. В Британии и, как я уверен, также и здесь, существует большая симпатия и доброжелательность к народам России, а также решимость, преодолевая многочисленные трудности и препятствия, установить с ними прочную дружбу.
Однако я считаю своим долгом представить вам некоторые факты о положении в Европе. От Штеттина на Балтийском море до Триеста на Адриатическом на континент опустился железный занавес. За этой чертой лежат столицы всех старинных государств Центральной и Восточной Европы — Варшава, Берлин, Прага, Будапешт, Белград, Бухарест и София. Bсе их население находится в том, что можно назвать советской сферой, и все они так или иначе подчинены не только советскому влиянию, но, в очень высокой и все растущей степени, контролю Москвы.
Во многих странах мира, далеких от границ России, образованы пятые колонны коммунизма, которые работают в полном единстве и абсолютном подчинении директивам, идущим из коммунистического центра. Повсюду, кроме Британского Содружества наций и Соединенных Штатов, где коммунизм пребывает еще в младенчестве, коммунистические партии и пятые колонны составляют растущую угрозу христианской цивилизации.
Я не думаю, что советская Россия желает войны. Она желает военных трофеев и неограниченного расширения своей власти и доктрин. Наблюдая наших русских друзей и союзников во время войны, я убедился, что больше всего они восхищаются силой и меньше всего на свете уважают слабость, особенно военную".
Дальше Черчилль напомнил, что, по его мнению, Вторую мировую войну можно было предотвратить без единого выстрела. Надо было только отказаться от доктрины "равновесия сил". Такое равновесие вызывает искушение его нарушить. Неразумную доктрину Черчилль предложил отвергнуть, а взамен "достигнуть полного понимания с Россией по всем пунктам, под общим руководством ООН, и поддерживать это понимание на долгие мирные годы всей мощью англоязычного мира и всех, кто с ним связан".
Другими словами, Черчилль сказал: наступлению коммунизма на христианскую цивилизацию (которую в СССР именовали капитализмом) может помешать только сила. Поэтому ее надо иметь, и с перевесом. Коммунизм должен знать, что если он пойдет в атаку, эта сила будет пущена в ход. Из этого и родилась "политика сдерживания", примененная Западом по отношению к СССР. Она действительно предотвратила третью мировую войну, пресекая хватательные жесты коммунизма. Коммунизму не дали Западную Европу, спасли от него Берлин (хоть и не весь), не позволили захватить Южную Корею и подсунуть ракеты под бок Америке, на Кубу. Правда, прогрессивная часть американского народа заставила отдать коммунистам Вьетнам. "Сдерживание" по-другому называют "холодной войной".
Хотя сама речь Черчилля оставалась для нас абсолютной тайной, она тут же возымела последствия. Даже те, кто, как я, учился тогда в четвертом классе, заметили, что вывеску "Коктейль-холл" на улице Горького сменили на "Кафе — мороженое", а конфеты "Американский орех" превратились в "Южный орех". Мы не знали, что в Нью-Йорке есть знаменитый ресторан "Русская Чайная" (The Russian Tea Room), и потому не задавалиcь вопросом, во что его переименовали. Ресторан, существующий до сих пор, основали в 1927 году иммигранты — русские артисты балета, и бредовая идея переименования никому и никогда не приходила в голову.
Джипы и студебеккеры стали исчезать с улиц. Джаз и фокстрот запретили. Лампочку изобрел не Эдисон, а Яблочков, самолет — не братья Райт, а Можайский, радио — не Маркони, а Попов.
Не шли больше ни "Серенада Солнечной долины", ни "Тарзан". Вместо них появилось советское кино про заграничную жизнь. Жены режиссеров играли обольстительных иностранок. Любовь Орлова, жена постановщика "Встречи на Эльбе" Г.Александрова, стала коварной американской шпионкой в роскошном меховом манто. В этом же фильме несчастный Эраст Павлович Гарин изображал вдрызг пьяного американского офицера, который грабит Европу, вывозя оттуда ценности. Елена Кузьмина, жена М.Ромма, снялась в "Русском вопросе" по пьесе К.Симонова — она играла весьма элегантную, но идейно не стойкую супругу честного американского журналиста Смита, который не желал клеветать на Советский Союз. Из фильма А.Роома "Серебристая пыль" помню только один кадр — как молодой американец Сева Ларионов по ошибке открывает какой-то сейф и ужасно кричит, потому что на него оттуда вылетает эта самая пыль, жуткое биологическое оружие, изобретенное его отцом против русских. В картине того же режиссера "Суд чести" снялась моя бедная мать. Она была там, кажется, скромной машинисткой, выводившей на чистую воду предателя — советского ученого, который преступно рассказал иностранцам про какое-то изобретенное у нас лекарство. Мы с ней про эту ее работу угрюмо молчали. Мой отец — режиссер Сергей Юткевич, слава Богу, ничего такого не поставил, потому что был в это время безродным космополитом, изгнанным с киностудии и из ВГИКа. Его студенты не побоялись придти к нему домой прощаться. Я при этом была, и меня поразило, что один из них заплакал. Предлогом для мытарств отца выбрали то, что в конце войны они вместе с С.Эйзенштейном как авторы и редакторы издали два сборника статей. Один — про основателя американского кино режиссера Гриффита, другой про Чарльза Чаплина. Чаплин, который одно время почти серьезно верил, что Сталин может пригласить его руководить советским кино, был бы несколько удивлен, услышав, как за сборник о его творчестве человека называют на собрании лакеем американского империализма. Эйзенштейн в 1949 году скончался от инфаркта, в возрасте 50 лет. Я слышала от отца, что сердце у него было буквально изодрано в клочья.
На Западе многие тоже были недовольны речью Черчилля. Как он мог проявить недоверие к доблестным союзникам, борцам против фашизма? Здесь работала поразительная черта человеческой натуры. Ведь на Западе-то факты были известны. Но им не хотели верить. Пребывали в состоянии " отрицания" — denial. Его определение сформулировал Фрейд. Это защитный механизм, ограждающий человека от неприятных эмоций. Анна Фрейд называла "отрицание" механизмом незрелого ума, так как оно "не дает человеку развить способность учиться у реальности и справляться с ней". Отрицание защищает человека от умственного созревания, потому что от ума одно горе. Поумнеешь — придется признавать, что иногда кажущееся не совпадает с действительным, что мы совершаем ошибки, а это не все любят. Любопытно бывает читать газетную хронику про то, как поймали, скажем, педофила или убийцу. И ДНК это самое сходится, и трупы откопали. Но всегда выступает сосед, который ну никак не может поверить, что это правда. "Он же такой симпатичный, каждое утро здоровался!"
Еще в 1942 году посол США в Москве Буллит предсказывал в своем послании Рузвельту, что "красная амеба поглотит Европу". Что ответил ему мудрый президент? "Я чувствую, — писал он, — что Сталин не такой человек. Он хочет только обеспечить безопасность своей страны. Я думаю, что если я дам ему все, что могу, и не попрошу ничего взамен, то, noblesse oblige ("по обязательству благородства", франц.) он не будет пытаться ничего аннексировать и станет работать вместе со мной во имя демократии и мира". Черчилль в ужасе сообщал Рузвельту, что Сталин творил в Польше. Ответ президента: "Это невозможно — учеба в семинарии должна была стать частью его натуры и сделать его христианским джентльменом".
И только к концу марта 1946 года Рузвельт, наконец, согласился со своим послом Гарриманом, что СССР проводит "программу тоталитаризма, стремящуюся покончить с личной свободой и демократией в нашем понимании". А 12 апреля его уже не стало.
Как известно, на ялтинской конференции союзников (февраль 1945 года) Сталин потребовал во имя безопасности СССР признать Восточную Европу сферой советского влияния. Рузвельт с готовностью уступил христианскому джентльмену. Черчилль согласился при условии, что там будут свободные выборы и демократические правительства. Сталин, естественно, все это обещал. И, естественно, солгал. А ведь здоровался каждое утро!
Выборы проводили по-советски. В коалиционные правительства вводили коммунистов, обычно привезенных из Москвы. Коммунист сразу занимал пост министра внутренних дел, которому подчинены силовые структуры. Албанию, Болгарию и Румынию прибрали к рукам в первые же два года. В 1947 году в обстановке террора и затыкания рта прессе за коммунизм "проголосовала" Польша. Выборы проводили, пока не добивались нужных результатов. В Чехословакии в 1946 году коммунисты выступали одним списком с социал-демократами и получили чуть больше половины голосов. В 1948 году дело решили не пускать больше на самотек и устроили военный переворот. Страна стала "народной демократией", активный деятель оппозиции министр иностранных дел Масарик погиб, выпав из окна. Его смерть долго считалась самоубийством или несчастным случаем. Только в 2004 году было неопровержимо доказано, что он был убит русскими. В Венгрии на выборах 1947 года оппозиции еще удалось получить 35 процентов голосов, но к 1949 году коммунистический список "поддержали" 90 процентов избирателей.
В правительства Бельгии, Италии и Франции входили коммунисты. С Германией было сложнее, там мешали союзники. В своей зоне Сталин пытался ввести свои порядки, чтобы она стала базой объединения Германии под властью коммунистов. Многое зависело от ситуации в Берлине. Молотов заявил: "Что будет с Берлином, будет и с Германией. Что будет с Германией, будет с Европой". СССР отказался от американского плана Маршалла по восстановлению европейской, в том числе, германской экономики. Германия, в которой народу будет, что есть, его не интересовала. Он вывозил из своей зоны все, что мог. С конференции по экономике советская делегация демонстративно ушла. Становилось ясно, что Сталин ведет курс на вытеснение союзников из Берлина. Советские войска постоянно "проверяли" ведущие туда шоссе и железные дороги, чинили препоны доставке грузов и пассажиров. Видя, куда идет дело, летом 1948 года западные державы решили провести в своих трех зонах выборы объединенного демократического правительства, и ввели новую валюту — западногерманскую марку.
В ответ Сталин запретил в советской зоне принимать эту валюту и воспользовался тем, что Берлин, который контролировали все четыре страны, территориально находился внутри советской зоны. 24 июня 1948 года Красная Армия перекрыла все шоссе и железные дороги, ведущие к городу. Берлинцы были обречены на судьбу украинских крестьян — голодомор.
И тут началась одна из самых поразительных акций нашего времени. Америка не стала открывать пути сообщения силой — это могло привести к войне (о которой она, как нам объясняли, только и мечтала). Она совершила чудо и устроила воздушный мост. Днем и ночью над Берлином гудели американские, английские и австралийские самолеты, доставлявшие туда многие тысячи тонн продуктов, медикаментов, топлива и сырья. Это продолжалось целых 11 месяцев, всего было произведено 277 264 вылета. Организация "моста" была безупречна. Были дни, когда в Берлине приземлялось около тысячи самолетов! Советам хотелось их посбивать, но они не были самоубийцами.
Блокада Берлина многим открыла глаза на миролюбие СССР. Двенадцать европейских стран сочли за лучшее объединиться против советской угрозы, и в апреле 1949 года была создана Организация северо-атлантического договора — НАТО. 12 мая Сталину пришлось с зубовным скрежетом прекратить блокаду — уморить Берлин не удалось. 23 мая возникла ФРГ. В октябре СССР ответил созданием ГДР.
Ничего этого мы не знали и не ведали. Нам показывали фильм М.Калатозова "Заговор обреченных" (1950) по сценарию Вирты. Действие происходило в некоей восточно-европейской стране. Тамошняя реакция хотела при помощи американцев поработить трудящихся, но те срывали заговор и дружно голосовали за коммунистов. Помню два эпизода. В одном на паровозе под веселый джаз в страну въезжают американские солдаты. (Калатозов бывал в Америке, любил ее, обожал джаз, от Луиса Армстронга просто заходился). Кто-то восклицает: "У нас будут доллары!" Другой, правильный персонаж режет в ответ: "Ленин сказал — на каждом долларе ком грязи, на каждом долларе следы крови!" В другом эпизоде происходят танцы в американском посольстве. Люди, похожие на мертвецов, стоят друг против друга и странно дергают подбородками под какой-то сумбур вместо музыки.
Когда я думаю о тех, кто сооружал все эти горы лжи, то в памяти встают именно эти живые мертвецы — зомби из картины Калатозова. Советские режиссеры были как бы зомбированы. Недаром после смерти Сталина они кинулись лихорадочно очищаться от налипшего на них вранья и снимать что-то почеловечнее, подальше от политики. Калатозов сделал комедию "Верные друзья" о мужской дружбе, Абрам Роом — фильм о враче под прямо-таки символическим названием "Сердце бьется вновь", потом "Гранатовый браслет" по Куприну, "Цветы запоздалые" по Чехову. Даже Григорий Александров обратился к музыкальным обозрениям "Человек человеку" и "Русский сувенир". А Михаил Ромм, постановщик "Русского вопроса" и других фальшивок из заграничной жизни ("Секретная миссия", "Убийство на улице Данте") просто взбунтовался, начал публично говорить рискованные вещи о советской жизни, и сделал (вместе с Ю.Ханютиным и М.Туровской) "Обыкновенный фашизм" — картину большой смелости, где тождество нацизма и коммунизма просматривалось вполне ясно.
Запад сдерживал Советский Союз до тех пор, пока тот не развалился в 1991 году. Тут холодная война кончилась. Хотелось бы думать, что человечество извлекло из нее какие-то уроки. Если обратиться к интернету, то они вырисовываются таким образом.
Американские "прогрессивные" историки все больше используют любимый прием — уравниловку, когда якобы виноваты обе стороны. "Холодную войну вызвали конфликты национальных интересов обеих сторон". "Разность интересов привела к взаимной подозрительности и враждебности при растущем идейном соперничестве". "Обе стороны нарушили соглашения военных лет. Сталин не сдержал обещаний насчет свободных выборов в Европе. Трумэн отказался выполнить обещания о посылке репараций из побежденной Германии, чтобы помочь отстроить Советский Союз, пострадавший от войны". Пассаж насчет Трумэна похож на вранье. По решениям Потсдамской конференции (июль 1945 года) Советский Союз получал репарации из своей зоны в Германии, а также дополнительно: по 15 процентов промышленного оборудования из каждой зоны западных держав в обмен на поставки советского угля и пищевых продуктов, и по 10 процентов промышленного оборудования из каждой западной зоны бесплатно. Я нигде не нашла упоминаний о том, что Америка мешала выполнению этого соглашения. Репарации поступали в СССР вплоть до 1953 года.
Пора уже писать судебную хронику на манер прогрессивных историков. "Вчера в районе Пайн-стрит произошел конфликт интересов двух сторон. Сторона по имени Рэнди Худлэм-Третий нарушила цельность окна в доме стороны Харди Симплтона и удалила оттуда ряд материальных ценностей. На почве разности интересов и несходства убеждений возникла прискорбная взаимная враждебность".
Русский интернет на одном сайте называет холодную войну огромной ошибкой, в которой одинаково повинны обе стороны. Главная причина — противоположность идеологий. Что бы это значило? Другой сайт: "Установление в государствах Восточной Европы просоветских коммунистических режимов привело к резкому ухудшению отношений". Установление? Добровольное? Может быть, радостное? А почему бы из-за него портиться отношениям?
Всех переплюнула учительница истории, которая на сайте "Открытый урок" объясняет молодежи:
"Пол-Европы оказалось (очевидно, случайно?) в советской зоне влияния, и там лихорадочно возникали просоветские режимы (вероятно, благоприятствовала погода? грибные дожди?). Возникла мощная волна освободительного движения в колониях. Мир быстро поляризовался. Черчилль осознал это новое состояние мира и провозгласил холодную войну". Ай да Черчилль — осознал и решил, провозглашу-ка я холодную войну, новое состояние мира что-то ее требует.
С этим историческим багажом отправляется в будущее, рука об руку, американская и российская молодежь. Им показывают историю сквозь магический кристалл одного и того же мифа. Кристалл мутноват. Советский Союз сквозь него выглядит точь-в-точь как Америка, только идеология другая. Другой цвет губной помады. И это вранье по душе многим не только в постсоветской России, но и в Америке.
Миф возникает, когда надо что-то объяснить.
Например: Почему стало светло? Это выехал Феб на колеснице.
Или: Почему была "холодная война?" Из-за разницы идеологий.
А если в кране нет воды? Значит, выпила одна этническая группа.
Притягательность мифа в том, что он совсем не требует усилий, исследований, сопоставления с фактами, вообще умственной работы. Достаточно трогательной, искренней веры.
Мы жили и живем в окружении мифов. Конца им не видно. И не дай Бог, чтобы они иссякли — это будет значить, что утрачен бесценный дар человеческого воображения.
Единственная мелочь, которую пока еще не отладили — это каким образом (если вдруг кому захочется) отличить миф от реальности. От того, что есть на самом деле.
Современные верования — например, постмодернизм — этого отличия не признают. Они очень сложным языком говорят, что никакого "на самом деле" не существует. Все ужасно относительно. Все видят реальность по-разному — что чистая правда — и поэтому ее просто нет. Есть много-много разных реальностей. Такой удалой скачок логики несколько ошарашивает. Но спорить с постмодернистами, как и с любыми поклонниками мифов, не получится. Вы с ними находитесь в разных реальностях.
В одной из этих "реальностей" развертывалась история компартии США.
В Америке этой партии не было довольно долго. Социалистическая была. В ней состоял, например, Джек Лондон, у которого, пока он не разбогател, были большие претензии к капитализму. Не любили капитализм многие европейские иммигранты — анархисты и другие революционеры. Была сильная левая рабочая организация "Индустриальные рабочие мира", она организовывала стачки, иногда довольно буйные и устрашающие. Анархисты любили рассылать бомбы по почте, а в 1919 году взорвали восемь больших бомб в разных городах. В соцпартии были разные национальные фракции, состоявшие из иммигрантов. Все они очень оживились после октябрьского переворота в России. В 1919 году русская фракция соцпартии учредила компартию США. По одним источникам, в ней было 60 тысяч человек, по другим — 12 тысяч, она подчинялась Коминтерну, и ее лидеров назначали по согласованию с Москвой. Английский был родным языком для пяти процентов коммунистов. До 30-х годов партия, как ей было приказано, держала курс на вооруженное восстание и гражданскую войну в Америке. Потом в Москве несколько опомнились, но цели остались прежними. Книга лидера партии Уильяма Фостера называлась "К Советской Америке" и призывала устроить в США все, как в СССР. Но мирными средствами, используя для удушения демократии демократические методы.
Из России в США доходили такие новости о революции, что власти встревожились. В начале 20-х годов департамент юстиции решил: если тамошние красные такое вытворяют, то и их местные собратья представляют реальную угрозу. В газетах писали: "По мнению некоторых сенаторов, идет движение за советизацию нашего правительства". Сенаторы были против. Слово "большевик" стало звучать так же, как "террорист" сегодня. На карикатуре из журнала "Лайф" Ленин, по-пролетарски мускулистый, голый до пояса, в кепочке и со зверской физиономией, держал в одной руке череп, в другой окровавленный топор. Ногами он попирал две поверженные фигуры — Свободу и Правосудие. На другой карикатуре радикал с бомбой подкрадывался уже и к статуе Свободы. Министр юстиции Палмер, переживший два покушения анархистов на свою жизнь, приказал провести аресты и высылку радикалов. Это вошло в историю как "Рейд Палмера" или — в другой трактовке, как "Первая Красная Паника". Такое название подразумевало, что бояться-то было нечего и народ просто запугивали. На первом судне, которое пресса назвала "Русским ковчегом", из Америки были высланы 249 радикалов, потом вскоре еще около трехсот. Это было почти одновременно с высылкой философов из Советской России. Америке были не нужны "бесы", а Ленину мыслители.
Среди высланных был итальянский анархист Галлеано, автор руководства по изготовлению бомб. Его соратник пытался взорвать Палмера, но по неосторожности взорвался сам. А среди последователей Галлеано были иммигранты, анархисты Сакко и Ванцетти — сапожник и рыботорговец. В СССР их именами назвали карандашную фабрику и детский санаторий. С не меньшим основанием их стоило бы назвать в память Парментера и Берарделли. Это были кассир и охранник, которые в 1920 году направлялись на обувную фабрику в пригороде Бостона, чтобы раздать рабочим получку. Тут подъехала машина, из нее вышли люди и расстреляли обоих. Раненый Берарделли просил о пощаде — напрасно. Парментер ни о чем не успел попросить, потому что пуля сразу разорвала ему шейную артерию. Стрелявшие забрали деньги и уехали.
Арестованы были Сакко и Ванцетти. В полиции они давали ложные показания. Их друзья пытались устроить им алиби, тоже ложные. Но их видели на месте преступления семь свидетелей. Пуля, убившая кассира, была выпущена из револьвера Сакко. У Ванцетти нашли оружие убитого охранника. Присяжные вынесли вердикт "виновны".
Тут в действие вступил могучий принцип отрицания — DARVO. Он называется по первым буквам слов, слагающихся в фразу: Deny the Abuse, Reverse Victim and Offender. То есть — "Отрицай преступление, меняй местами жертву и преступника". Осуществлял этот принцип, и очень умело, вызванный на подмогу адвокат-социалист Фред Мур. Он проделал юридически-психологическое сальтомортале: дал своим подзащи тным указание вовсю признаваться в том, что они анархисты. И принялся громогласно утверждать, что за это их и судят. Образы жертв стали отходить на задний план. Доказательства убийства потускнели. На авансцене же остались два простых труженика, которых неправедный, классовый американский суд карал за их политические убеждения и за то, что они были иммигранты. Превращение процесса в политический было наруку советским вождям. Коминтерн принял в этом горячее участие. Во всем мире вспыхнула "стихийная" кампания в защиту Сакко и Ванцетти. Про них писали книги, пьесы и стихи. Выходили на демонстрации. Прогрессивная общественность негодовала. Часть этой общественности не соображала, кто стоял за протестами, и кому они выгодны. Кое-кто лгал сознательно. Писатель Эптон Синклер, в то время видный социалист, после приватного разговора с Муром понял, что адвокат не сомневается в виновности убийц. Но высшие соображения требовали поддержать "правое дело", и Синклер написал лживый роман "Бостон" на материалах процесса. Лишь после смерти Синклера (который, впрочем, к концу жизни разочаровался в социализме) было найдено его письмо, где он признавался в обмане.
Муру удалось затянуть дело до 1924 года, потом его сменил другой адвокат. Улики были неопровержимы, но защита не сдавалась еще три года. В конце концов губернатор Массачусетса назначил специальную комиссию по проверке дела под руководством президента Гарвардского университета. Она признала добросовестность суда и подтвердила вердикт. В 1927 году Сакко и Ванцетти были казнены. В глазах немалого числа людей они до сих пор остаются мучениками и борцами за народное счастье. Настоящие мученики, простые труженики Парментер и Берарделли прочно забыты.
Когда, два года спустя, на страну обрушилась Великая Депрессия, многим стало казаться, что капитализм больше "не работает" и его пора заменить системой получше. Коммунисты такую систему знали, и знали, как за нее агитировать. Они выдвинули лозунг: "Американизм XX века — это коммунизм". Подразумевалось, что при коммунизме сохранятся все достижения США — и свобода, и демократия, и хорошее пиво, только будет гораздо больше социальной справедливости. Как в Советском Союзе, о жизни в котором американцы имели очень слабое представление. Компартия сменила красный флаг на звездно-полосатый и потянула его на себя.
В 1932 году к власти пришел Рузвельт, и коммунисты присоединились к его либеральным реформам — Новому Курсу. Многие стали отождествлять коммунистов с либералами, не вникая в отличия между ними. В компартию потянулись рабочие и интеллигенция. Среди них было немало честных идеалистов. Им было по душе, что при Рузвельте профсоюзы получили статус законных организаций, с правом на забастовки и переговоры с предпринимателями, что фермерам стали давать государственные субсидии, ввели социальное страхование (Social Security), что оживилось движение за равноправие негров, а безработных стали направлять на строительство дорог и другие общественные работы.
Окончание см. Часть 2
Добавить комментарий