Рассказ И.Бессоновой "Мишкина любовь" завоевал второе место на Четвертом конкурсе короткого рассказа журнала "Чайка" им. Юрия Дружникова
Говорят, литературы сегодня больше нет. Все кругом пишут одно дерьмо. А кто виноват?
Какой народ, такие и писатели. Народ имеет такую литературу, какую заслуживает. Литература — зеркало, отражающее реальность. А что можно отражать сегодня?
Чехову с Куприным повезло: самовары, экипажи, флигеля — красота сплошная, да духовность. А как сегодняшним беднягам писать о вечном и прекрасном, если все знакомятся сейчас не на Водах, а на тусовках? Пишут не письма, а sms-ки. Вместо любви занимаются сексом. И вместо чахотки — недуга влюбленных и одухотворенных, болеют СПИДом — болезнью геев и наркоманов. Тоска.
Высокие технологии вытеснили высокие отношения. Высокий уровень сексуальности ценится выше, чем высокие чувства. В мире высоких доходов не осталось тем для высокой литературы.
Хотя…
Я знаю человека, у которого жизнь состоит из общения без мобильника, из работы без компа и из любви без секса. Чем ни классический литературный герой?
Знакомьтесь. Миша Мыльников.
Впервые я его увидела в пионерском лагере. Мне было десять лет. Ему четырнадцать. Он стоял на сцене летней эстрады и пел под гитару песню Юрия Антонова "Под крышей дома моего". Пел просто классно, красивым хрипловатым голосом, с интонациями, берущими за душу. Все ребята ему долго аплодировали и кричали: "Миха! Молодец! Давай еще!" Воспитатели говорили вожатым, что у него настоящий талант. Что его надо бы на конкурс какой-нибудь отправить. А он раскланивался, обаятельно улыбаясь и смущаясь.
Шли годы. Мы все хорошели и умнели. А Мишка дурнел и тупел. Уже потом я узнала, что у него была умственная отсталость легкой степени, которая с возрастом становилась все заметнее.
Мишкина мать была директором краеведческого музея. Идеальная женщина с идеальной прической, идеальным маникюром и с идеально прямой спиной. Неидеальный Мишка не вписался в ее идеальную жизнь. Как только ему исполнилось шестнадцать, она попросила его начать жить самостоятельно.
Ему платили пенсию по инвалидности. Взяли помощником каменщика — раствор месить. Завод выделил служебное жилье — коморку сторожа с жилой площадью в пять квадратных метров, где стояла сколоченная из досок кровать.
Мишка жизнью своей был доволен. У него всегда было радостное выражение лица, будто он шел на какой-нибудь праздник или возвращался с него. От его улыбки становилось радостнее и окружающим. Мишку любили все.
— Миха, хочешь заработать? Помой мне машину сегодня.
— Ладно, помою.
— Мих, а ко мне приходи завтра картошку окучивать. Я рассчитаюсь.
— Ладно, приду.
Платили все честно. Никто Мишку не обманывал и не обижал. Даже местные наркоманы, обчистив в очередной раз чью-нибудь квартиру, всегда прихватывали что-нибудь из одежды Мишке в подарок. Я сама слышала однажды, как один из них хвастался, что подарил Мишке отличную краденую дубленку и зонт. Милиция всегда ловила воров-наркоманов и возвращала краденное хозяевам. Но Мишкины подарки всегда оставались при нем. Потерпевшие хозяева никогда не возражали.
В общем, жил Мишка нормальной человеческой жизнью. И как любого нормального человека не обошло его стороной нормальное человеческое чувство.
Звали ее Таня Ложкина.
Она работала на раздаче в заводской столовой. Простая рыжая девчонка из бедной многодетной семьи. Жаль только, что не умственно отсталая. Или хорошо. Это, смотря с какой стороны посмотреть. Со стороны Мишки — плохо. Так бы у него шансов было больше. Но он на многое и не рассчитывал. Хотя решил, что дать ей знать о своих чувствах все же стоит. Тут-то его ненормальность и проявилась во всей красе. Притащил ей прямо в столовую охапку пионов, сорванных с клумбы перед заводским управлением. Ну, разве нормальные мужики так делают? Протянул их Таньке прямо на глазах у всей голодной очереди. Обмакнув при этом рукав своей засаленной телогрейки в расставленные на прилавке тарелки с гороховым супом.
Так весь завод узнал о Мишкиной любви.
Танька цветов не взяла. Под громкий гогот очереди бросила свой черпак и убежала в подсобку. Мишку выручила толстая кассирша Никитишна:
— Миша, давай цветы-то сюда, я ей передам. А ну, всем тихо! Вы чего сюда пришли, жрать или ржать? Не слушай их, дураков, Миша.
А дураки не унимались еще долго. Каждый раз, встретив Мишку, начинали:
— Ну, че, Миха? Как дела на любовном фронте? Не дала она тебе еще? Ишь, какая цаца, зазнается еще, ядреный хрен. Такой парень за ней ухаживает, а она нос воротит!
Мишка только жал плечами, разводил руками и радостно улыбался.
Про его лав стори узнали даже наркоманы, проявившие при этом особую сердобольность:
— Мих, плюнь на нее. Если бабу надо, мы тебе любую подгоним. Блондинку, брюнетку — тебе какие больше нравятся?
— Не, — улыбался Мишка. — Не надо мне ниче.
— Да ты не дрейфь, нормальные у нас телки. Можем и рыжую нарыть.
— Не, не надо никого.
— Ну, как знаешь. А то смотри. Без проблем. Обращайся.
Танька из-за такой славы страдала. Но прошло немного времени, со стороны Мишки никаких поползновений больше не наблюдалось. Все забылось.
Через год она вышла замуж. Родила дочку. Вроде, по любви. Но супруг оказался пьяницей, пропивал всю свою зарплату и отбирал Танькину. В доме было шаром покати, жили вечно впроголодь. Дочка училась ходить, запинаясь о вечно спящего на полу пьяного вдребезги папашу. Развод. А Мишка вообще не пил. И ведь не курил даже.
Еще через год случился у Таньки служебный роман. Сошлась она со столовским грузчиком. Сначала все было вроде ничего. Но через полгода грузчик почувствовал себя хозяином в Танькиной общажной комнатушке и начал учить ее "знать свое место". Зашивая рассеченную бровь в медпункте в десятый раз, Танька решила прогнать из своей жизни и второго "нормального" мужика. А Мишка был сама доброта.
На третью попытку она уже не решалась. Да и предложений руки и сердца больше не было. Танька и так была не красавица, а после двух своих романов выглядела уж и вовсе неважно. Забитая, затравленная, сгорбленная, с потухшими глазами и одетая в застиранное тряпье с китайского рынка. По ночам, рыдая в подушку, чтобы не разбудить соседей за фанерной стенкой, она вспоминала букет пионов. Ведь это были первые цветы в ее жизни. И ей было страшно осознавать, что они могли оказаться и последними. "Уж лучше бы я вышла за Мыльникова, чем за этих сволочей", — всхлипывала она, прекрасно зная, что не пойдет на это никогда. "Он меня хотя любил бы", — шептала она, сморкаясь в подол своей ночной рубашки.
Добавить комментарий