 |
| Александр Некрич. 15 мая 1944 года. Евпатория. |
|---|
В октябре 1965 года в московских книжных магазинах появилась небольшая, в мягкой обложке книга под названием "1941, 22 июня". Тираж 50 тысяч разошелся в три дня, а вскоре, переведенную на разные языки, эту книгу читали в странах народной демократии (советских сателлитах), а затем — и во Франции, Англии и США. В этой книге впервые, честно и доказательно говорилось, чья слепая политика привела страну к страшным поражениям начала Отечественной войны. На ее первой странице имелся такой абзац: "Война ворвалась и закружила в своем водовороте миллионы человеческих жизней. Гитлеровская Германия вероломно и внезапно напала на Советский Союз. Внезапно! Внезапно? Внезапно?!
Автором книги был Александр Некрич — историк, участник войны, дошедший с армией до Кенигсберга. Как впоследствии он рассказывал, замысел у него возник давно: "Книга о начале войны была задумана мной в те дни, когда я, демобилизованный, в теплушке возвращался из Восточной Пруссии в Москву". В тот же год Некрича, ранее окончившего московский университет, взяли в аспирантуру в Институт истории Академии наук: в отдел кадров явился капитан-гвардеец, "грудь в орденах", — и, несмотря на уже нежелательное отчество (Моисеевич), его приняли. Кандидатская диссертация Некрича была посвящена новейшей (т.е., близкой по времени) истории Англии, а научным руководителем (а затем и другом) стал бывший посол в Англии, академик Иван Майский.
После 1956 года с его XX съездом в Союзе наступила некая "оттепель", благодаря чему ряд архивов стал доступен, и это помогло Некричу собрать интересные материалы для задуманной книги, которую он начал писать "на одном дыхании, легко и свободно, без оглядки на возможные последствия". Однако, когда в начале 60-х годов книга была окончена, то Хрущева уже "убрали", и времена изменились. Антисталинская политика и риторика ослабели, и Некрич сразу почувствовал это по изменившемуся отношению к своим, достаточно "вольным" статьям. Но он все же успел заручиться согласием издательства "Наука" на выход своей новой книги.
Из нее читатель должен был узнать, что в 1940-41 годах от советских разведчиков, да и от дипломатов, работавших заграницей, много раз Сталину направлялись сведения о военной подготовке, которую ведет гитлеровская Германия, намереваясь напасть на Союз, приводились даже конкретные сроки нападения. Все это, проходившее через "фильтр" сталинских приближенных, отбрасывалось, потому, что было известно: "хозяин" подобные сообщения считал "вражеской (английской) провокацией", — ведь, как ни странно, он куда больше верил "другу Гитлеру", чем своим людям. Что "все предупреждения — ложь", ему подтверждали — кто из карьерных соображений, а кто — помня судебные процессы конца 30-х годов, когда "летели головы" несогласных со Сталиным. А ведь среди тех, кто предупреждал, были верные Союзу Зорге и Ресслер, Маневич и Радо, были люди из "Красной капеллы" Лео Треппера и еще немало других.
Было в книге и об уничтожении в конце 30-х лучших советских военачальников, которых Сталин опасался: а вдруг они составят ему оппозицию? Война надвигалась, но не нужны ему были умница Тухачевский и талантливый организатор промышленности Ванников, он предпочитал им малообразованного служаку Кулика, который, опираясь на свой, давно устаревший опыт Гражданской, тормозил внедрение новой военной техники.
А чего стоила уверенность некоторых, что, если какая-то капстрана (хоть та же Германия) на Союз нападет, то сразу же ее пролетарии восстанут, придя на помощь "советским братьям по классу...". Так что в течение мая-июня 1941 года немцы вполне открыто стягивали военные силы к границе, а из Москвы по-прежнему шли приказы "не реагировать". А затем наступило 22 июня.
Рукопись книги прошла пять цензур: обычный Главлит, военную цензуру, цензуры КГБ, министерства иностранных дел и ГРУ (главного разведывательного управления). С замечаниями и запрещениями ему приходилось соглашаться: главное все же оставалось, и следовало торопиться! С Некричем даже имел беседу Филипп Голиков, довоенный глава ГРУ; ему, опытному царедворцу и неглупому человеку, тоже было интересно поговорить со смелым автором. Впрочем, хоть "Наука" книгу и приняла, но, почувствовав общее политическое охлаждение, издавать ее не торопилась. Тут помог фронтовой друг Некрича — и, напечатанная в Крыму в типографии Трудрезервов книга увидела свет.
Как вспоминал Некрич, "первая реакция — просто восторженная. В коридорах института ко мне подходят знакомые и незнакомые люди, жмут руку и благодарят, югославская "Борба" печатает отрывки в нескольких номерах, книгу начинают переводить". Жизнь автора, однако, стала понемногу осложняться. Во-первых, книгу одобрили лишь "Новый мир" и маленький журнал в Таджикистане, но не откликнулся ни один профессиональный журнал — неизвестно, как ее расценивают наверху! Во-вторых, после обсуждения в Военной академии им. Фрунзе, где ее очень хвалили, спохватилось Главное управление армии — и двинулась подготовка к широкой атаке на неожиданно явившуюся (и нежелательную) правду о войне. Поначалу в научных учреждениях этой атаке сопротивлялись. Затем автора взялись приглашать в Институт марксизма-ленинизма при ЦК, в секцию общественных наук Академии и в другие подобные места, причем обсуждения там походили на "осуждения" — ведь официально советско-германский пакт 1939 года считался "очень ловким маневром Союза", Некрич же утверждал (и доказывал), что договор, прежде всего, был выгоден гитлеровской Германии. На одной из таких дискуссий выступил старый большевик А.Снегов, сказав, что он, наконец, прочел правду о войне. При этом председательствующий вскричал: "Опомнитесь, чьему лагерю вы подпеваете!", на что последовал ответ Снегова: "Я — лагерю Колымы!" В напряженное время этих дискуссий Некрича как представителя "прогрессивного направления" институтские сотрудники даже выбрали в партком.
Но, как говорится в популярной песенке, "недолго музыка играла..." После разноса в печати и в высоких партийных кругах, после беседы в Комитете партконтроля при ЦК (где, между прочим, его спросили: "Что, по-вашему, важнее — политическая целесообразность или историческая правда?", для спрашивавших эта самая "целесообразность" — как, к своей выгоде, они ее понимали, была, конечно, на первом месте). Некрич имел другое мнение, и от высказанных в книге идей не отрекся.
В результате в июле 1967 года на заседании этого Комитета (заседание вел член Политбюро ЦК КПСС Арвид Пельше) и после долгих уговоров покаяться Некрича исключили из партии — из той партии, в которую он, теперешний доктор наук, а тогда армейский лейтенант, вступил на фронте. В решении указывалось, что исключают его "за преднамеренное извращение политики коммунистической партии и советского правительства накануне и в начальный период Отечественной войны". Главлит сразу же приказал всем библиотекам (не имевшим "спецхрана") книгу Некрича "изъять, списать по акту и уничтожить".
К тому времени книга (и имя ее автора) уже прогремели за рубежом, в связи с чем его, хоть исключенного, решили из института не выдворять. Некрич продолжал работать, писать, но в публикации, вне зависимости от темы и уровня исследований, ему отказывали, лишь один раз в год проходила в малотиражном издании Академии какая-нибудь его статья. Институтские недоброжелатели пытались организовать лишение его докторской степени, но "сверху" их одернули (зачем лишний шум?). Мешали ему каждодневно: не говоря уже об отказе в заграничныx командировках (туда ездила "группа избранных"). Его не хотели пустить даже на Всемирный исторический конгресс в Москве 1970 года — он все же "прорвался", хоть и с гостевым билетом. На институтском стенде участников войны дважды прокалывали глаза на его фотографии... Новая книга Некрича "Политика Англии в Европе, 1941-1945 г.г." тоже не печаталась, — и, как заявил ученый секретарь издательского совета Академии наук: "Без указания ЦК этого автора печатать не будем". Положение Некрича понимали его друзья и его коллеги-историки, но ни академики М.Нечкина и М.Жуков, ни сам президент Академии М.Келдыш отвратить гонения на него не могли.
Так прошли, как их называл Некрич, "9 тощих лет" — лет, в которые Твардовского убрали из "Нового мира", травили Пастернака, "замолчали" кончину реформатора Хрущева. Выступал тогда Некрич в защиту изгнанных крымских татар и их лидера Джемилева... Отношение властей не менялось, и он, чтобы окончательно уяснить свое положение, обратился к директору института с заявлением: он хотел знать, прекратится ли дискриминация его работ, допустят ли его к участию в конференциях, он хотел сотрудничать с новыми аспирантами. Официального ответа не последовало, но Некрич понял — ему отказано. Так пришла мысль об отъезде.
А тут скоропостижно скончалась мать. С женой Надей они несколько лет тому расстались, детей у них не было, а любимый старший брат давно погиб на Отечественной. Оставались друзья, единомышленники, — что ж, придется выдержать разлуку и с ними.
В июне 1976 года по израильскому вызову (единственно-доступной возможности законно покинуть страну), он уехал из Союза, но — в США.
В Америке Александр Некрич работал в Русском исследовательском центре Гарвардского университета в Кембридже, штат Массачусетс. Он дописал начатую еще в Москве книгу "Отрешись от страха" — рассказ о жизни своей и своего поколения, затем вышла его книга "Наказанные народы" — о крымских татарах, чеченцах, ингушах и других (в 1993 году ее издали и в России). Несколько лет вместе с тоже выброшенным из Союза историком Михаилом Геллером он был занят капитальным трудом по истории Советского Союза. Эта книга, "Утопия у власти", вышла на русском языке во Франции, где в Сорбонне работал его соавтор; через пару лет она была издана на английском в США. В 1993 году Некрич умер, было ему 73 года.
В современной России (Украине, Беларуси, и т.д.) книг Некрича практически не осталось: первая, знаменитая, была властями уничтожена, а изданные заграницей, если и имеются сейчас у его друзей, то в малом количестве. В американских библиотеках книги Некрича — редкость, и интересуют они разве что ученых-русистов или немногих граждан, бывших советских.
Но Александр Некрич заслуживает того, чтобы о нем помнили, помнили о его давней и нелегкой идейной борьбе! Я приведу здесь его слова, прозвучавшие в конце 70-х годов, когда Союз был еще жив. Это слова из его книги "Отрешись от страха":
"Когда мне говорят, что возможно улучшить марксизм, что возможно очистить ленинизм, я отвечаю: нет!
Нет, потому что в основе марксизма-ленинизма лежит культ насилия, признания насилия, как первоначального и необходимого элемента для переустройства общества.
Нет, потому что основой социалистического государства-общества является признание правильной и справедливой одной-единственной идеи, и это признание является не добровольным делом каждого, а обязательным, и ведет к конформизму. А советский конформизм породил лицемерие и жестокость, пронизывающие общество сверху до низу.
Нет, потому что те многомиллионные жертвы, которые приносятся во имя идеи марксизма-ленинизма, не могут быть оправданы никакой идеей. Все эти жертвы используются в конечном счете партийно-государственной элитой ради власти и своих мелких корыстных интересов".
Стоит добавить, что в 2009 году вышел в Москве новый школьный учебник "История СССР", в котором его авторы заявляют, что тоталитаризма в России в XX веке не было, что СССР "вынужден был заключить договор (1939 года) с Германией", иначе против него "выступили бы европейские, так называемые демократии" (Англия — Франция), что репрессии 30-х годов были вполне оправданы, а бериевские лагеря — это "прагматический инструмент решения народно-хозяйственный вопросов" и так далее.
И вот уже в 2010 году, в 90-ю годовщину со дня рождения Александра Некрича, возникает вопрос: куда с такой "Историей" движется Россия?
Добавить комментарий