 |
| Лев Трахтенберг |
|---|
Имя моего собеседника у многих сейчас на слуху. Судьба его необычна... Впрочем, не будем забегать вперед, а расскажем (или расспросим) все по порядку.
— У вас довольно редкая фамилия, Лев. Вы интересовались ее происхождением?
— Этимология моей фамилии довольно проста: "трахтен" на идиш означает думать, "берг" — гора. Думающая гора, стало быть. Мой дед называл меня Лев Мыслегорский. Надеюсь, с мозгами у меня все в порядке — несмотря ни на что (смеется).
— Напомните, пожалуйста, кого из знаменитостей вы привозили из Москвы в Америку ну, скажем, лет семь-восемь назад? Какое главное качество определяет, на ваш взгляд, профессию продюсера?
— Продюсерской деятельностью я начал заниматься еще в родном Воронеже. Поскольку я долгое время работал в театре, в филармонии, то организовал первый в городе кооператив такого рода. По моему приглашению в Воронеж приезжали Виктор Цой, группы ДДТ, "Кино", Андрей Макаревич, "Веселые ребята", "Ласковый май", Геннадий Хазанов, Зиновий Ефимович Гердт — перечислять можно до бесконечности... Примерно с 1999 года, после того, как закончил свою работу на русско-американском радио и ТВ WMNB, я начал привозить артистов в Америку. Организовал гастроли Театра Виктюка, Театра имени Моссовета, Театра на Таганке. Я привозил сюда Людмилу Гурченко, замечательного ленинградского барда Александра Дольского и так далее. Хочу заметить, что это не были какие-то попсовые эстрадные проекты, я старался, чтобы в моих американских проектах всегда была изюминка: вспомните хотя бы "Мастера и Маргариту" Театра на Юго-Западе, спектакль Театра на Таганке "Москва-Петушки".
Для продюсера самыми важными качествами считаю хорошее чутье и — порядочность.
— Вы упомянули Геннадия Хазанова. Скоро после большого перерыва он снова приезжает при вашем содействии на гастроли в Америку. Вы давно с ним знакомы? Он в жизни располагающий к себе человек?
— Первый раз я привез Геннадия Викторовича в Воронеж — страшно сказать! — в 1989 году. Он дал восемь концертов в пятитысячном Дворце спорта — для Воронежа это были невиданные, исторические гастроли... В январе нынешнего года я позвонил ему в Москву, снова пригласил на гастроли. Он отнекивался, сказал, что с сольными концертами уже не выступает, мне с трудом удалось его уговорить. Тем не менее, я уверен, что это будут очень интересные выступления... Что о нем сказать? Это человек совестливый, большая умница, интеллектуал и интеллигент. Организацией гастролей такого артиста можно только гордиться.
— Хорошо, Лев. Перейдем теперь к трудной части нашей беседы. Ваш тезка, Лев Николаевич Толстой, жалел, что ему не пришлось быть арестованным, посидеть. В этом смысле вы дали Льву Великому фору... Вы, как я понял, готовы поговорить на эту тему. Сколько народу находится сейчас в пенитенциарных учреждениях Америки? Владеете статистикой по составу зэков?
— Мне кажется, Лев Николаевич — как бы помягче выразиться? — немножечко рисовался, что ли, заявив о желании посидеть. О том же я читал в воспоминаниях Любавического ребе Шнеерсона, отсидевшего в питерских Крестах... Никто не хочет попасть в тюрьму — для меня это неоспоримая истина. Но когда волею судьбы ты оказываешься там, ты понимаешь, что это, как ни странно, твой шанс для очищения, закаливания души. Потому что многое в жизни там приходится переосмысливать, ты как бы рождаешься заново и на все смотришь другими глазами. Все наносное уходит, меняются жизненные приоритеты. Ты просто и ясно понимаешь, что главное в жизни не деньги, не сомнительный успех, а добрые отношения с семьей, близкими, друзьями, что можно наслаждаться простыми радостями жизни — как бы банально это ни звучало... Проходишь проверку не только ты, но, как это ни печально, твои друзья, они обнаруживают, кто из них кто, с тобой остаются только самые преданные и искренние, что тоже немаловажно...
Немного статистики, да? Сейчас в тюрьмах Америки, под различными формами надзора, в том числе под домашним арестом, находится семь с половиной миллионов американцев — это больше 3,5 процентов всего населения Соединенных Штатов! То есть, один из тридцати американцев находится под той или иной формой пенитенциарного надзора. В этом плане наша страна прочно удерживает первенство. Мы опережаем даже Китай, где населения в четыре раза больше. Это — величайший позор для Америки!
Нынешняя американская тюрьма не исправляет, не реабилитирует, это — место для тупого времяпрепровождения: игры в карты, беспробудного сна и тому подобное. Люди выходят оттуда озлобленные, теряют связи с обществом, поэтому 70 процентов отсидевших возвращаются в тюрьму. Рецидивизм высочайший.
— Не знаю, корректно ли прозвучит мой вопрос об этническом соотношении заключенных...
— Ну а почему не корректно? Я провел четыре года в самой большой федеральной тюрьме Америки. Расовый состав примерно таков: 60 процентов — афроамериканцы, 30 процентов — латинос, 10 процентов — белые. Большинство сидит за наркотики. За хранение мизерного количества, измеряемого граммами, а то и миллиграммами, получают бешеные сроки: 10-15-20 лет. И никакой реабилитации... Конечно, наркотики это очень плохо, но давать такие сроки антигуманно, античеловечно.
— За что все-таки вас, Лев, упрятали за решетку? За "рабовладение"?
— Можно сказать и так — по официальной, что ли, версии. Не могу сказать, что мое решение привезти сюда девушек для стриптиз-клубов было лучшим в моей жизни. Но что сделано, то сделано. Подчеркну лишь, что это были не проститутки, а обыкновенные девушки, захотевшие заработать. Эта работа им нравилась, они за несколько месяцев зарабатывали достаточно большие деньги, приезжали сюда по нескольку раз... Но все мы знаем, что попадающие в Америку один раз, хотят здесь остаться, зацепиться тем или иным способом: выйти замуж или жениться, получить политическое убежище. В моем случае я — как бы поточнее выразиться? — стал жертвой чьего-то желания остаться в Америке, посему и превратился в страшного Карабаса-Барабаса. По многим гуманитарным причинам я признал свою вину. Если бы я это не сделал, а решил бы предстать перед судом присяжных, то легко мог бы вместо своих пяти лет схлопотать 25. Так построена американская система правосудия: только 5 процентов подследственных соглашаются идти на суд присяжных. Остальные случаи заканчиваются так называемой признательной сделкой, когда прокуратура убирает часть обвинений, а по оставшейся части обвинений ты соглашаешься признать себя виновным. Я боролся с прокурорами три года: сменил семь адвокатов, превратил в тряпку нервную систему, но в конце концов понял, что бороться с государственным монстром бесполезно — силы неравны. Мои материальные и физические ресурсы были исчерпаны, и я признал себя виновным.
— Простите за наивный вопрос: как вам сиделось?
— Первые полгода было страшно, непонятно, все внове и новизна эта изумляла. Потом, когда ты себя хорошо зарекомендовал в глазах товарищей по несчастью, все входит в какую-никакую норму, начинается рутинная жизнь. Да, жизнь продолжается даже там.
— Случались ли у вас за четыре проведенных там года депрессии, хорошо выраженные вопросом Осипа Эмильевича Мандельштама: "Где я, что со мной дурного?.." Кроме интенсивных занятий спортом, что помогало?
— Я не могу сказать, что находился там в депрессии — я этого себе просто не позволял. Я оказался очень сильным человеком совершенно неожиданно для себя... Мой день в тюрьме был расписан по минутам, именно занятость помогла мне сохранить нормальное состояние духа. На свое пребывание там я смотрел сквозь иронические очки, я не верил, что я — это я, что нахожусь в тюрьме. Я представлял себя неким Миклухо-Маклаем, находящемся на острове с дикарями. И — соответственно — я должен был видеть происходящее вокруг как географ, путешественник, антрополог, если хотите.
Повторяю, я с утра до вечера чем-то себя занимал. С утра — спортом, потом шел на работу в библиотеку, далее — всевозможные кружки и секции. Я горжусь тем, что из пятитысячного населения тюрьмы я был единственным русским, допущенным к работе в библиотеке. Мозги не пропьешь, все-таки по образованию я филолог...
— Сколько вообще русских сидели там?
— Человек тридцать, не больше. Кроме перечисленных занятий, может, вы знаете, я писал свой документально-ироничный роман "На нарах с дядей Сэмом". Раз в неделю на протяжении трех лет в русско-американских еженедельниках и на сайте NaNarah.com публиковались мои пенитенциарные хроники. Занимал себя и просвещал соотечественников...
— Но у вас, говорят, были из-за этого неприятности...
— Периодически меня вызывали в спецотдел тюрьмы, показывали распечатки моих публикаций в Интернете, а также русские газеты и журналы, где печатались "На нарах". Заканчивалось все однозначно — карцером. И так несколько раз... Только вмешательство правозащитных организаций из Вашингтона и еврейских организаций спасало ситуацию — меня выпускали.
— Что такое американский карцер? Похож на описанные Солженицыным, Шаламовым, Евгенией Гинзбург сталинские карцеры?
— Карцер есть карцер: каменный мешок, как купе в поезде. Койки одна над другой, вместо положенных двух человек впихивают четверых. Не выводят в душ, запрещают писать, кормят отвратительно, нужду справляешь на глазах у сокамерников. Жесть, одним словом...
— Когда книжка "На нарах с дядей Сэмом" выйдет в свет?
— Надеюсь, к концу года. Она практически завершена, осталось сделать авторское редактирование. Честно сказать, по выходе из тюрьмы у меня долго не было душевных сил и времени возвращаться к рукописи. К тому же передо мной стояла "первоочередная задача Советской власти" — заработать на жизнь, так что не до творчества было. А сейчас работаю вовсю.
— Несколько слов о семье, о вашей новой работе.
— Я работаю на радио "Позитив" в непривычной для себя роли специалиста по погоде и трафику. Это необычно, смешно, можно показать себя с какой-то другой стороны. Хорошо, что это радио появилось, хорошо, что есть радио "Дэвидзон", пусть открываются другие станции — конкуренция всегда благо для потребителя. У "Позитива", я считаю, огромные перспективы, потому что оно отлично от традиционных русско-американских вещаний, рассчитано на молодежь и людей среднего возраста. Там подобрался удивительный коллектив ведущих, журналистов и административных сотрудников. Все — очень позитивные люди... Наплыв рекламодателей говорит о том, что новое радио — на правильном пути.
О семье. Родители, слава богу, живы-здоровы, я перед ними в неоплатном долгу... Мою бывшую жену зовут Виктория, она тоже провела несколько лет в тюрьме по делу о "рабовладении". Для женщины тюрьма — полная катастрофа...
У нас общая дочь — Соня, которой вот-вот исполнится 21 год и которая в свои 13 столкнулась с ужасом юридического преследования обоих родителей. Но Соня с достоинством выдержала все испытания. Недавно дочка закончила университет и продолжит образование в юридической школе. Это человек яркого ума, доброго сердца и с удивительным чувством юмора. Соня — самое большое достижение в моей жизни.
Добавить комментарий