 |
| Советские минеры в Алжире. 1963 год. |
|---|
...В жизни минера всегда есть место подвигу, но лучше держаться от этого места подальше...
Третий закон минера
По приказу Хрущева
В один не самый прекрасный день военной жизни меня вызвали в штаб корпуса. Дело было весной 1963 года в Ашхабаде, где я в то время командовал отдельным инженерно-штурмовым батальоном. Ничтоже сумняшеся, предстал перед начальником штаба и услышал, что мне предстоит зарубежная командировка в страну с жарким климатом. Меня, мол, и выбрали, потому как я в таком климате служу более 13 лет.
О согласии генерал не спрашивал, только осведомился, есть ли вопросы. Я скромно поинтересовался сроками командировки и какими делами предстоит заниматься. Он ответил, что я все узнаю в Поти, куда предстоит вылететь через 10 дней. А завтра я должен представить список из 55 сержантов и солдат и двух офицеров, которые поедут со мной. Они все должны быть надежными специалистами-минерами.
Присутствовавший в кабинете корпусный инженер-полковник Фальмонов добавил, что в их число надо включить 10 механиков — водителей машин разграждения. Стало ясно, чем заниматься предстоит в этой жаркой стране. 10 дней метался как белка в колесе, сдавал дела, проходил всякие опросы у особистов и вакцинацию в госпитале. Естественно, пытался хоть что-нибудь узнать о командировке. Глухо.
В Поти нас встретили и отвезли в какие-то казармы, где уже было полно таких, как мы. В том числе, и генерал-майор Леонид Фадеев, которого я немного знал по разным саперным делам. Он в тот же день пригласил к себе меня и еще двух офицеров, как выяснилось — командиров инженерно-штурмовых батальонов, из которых должна состоять формируемая Фадеевым бригада. Всего батальонов привлекалось три, все — из Закавказского военного округа. Но в одном из них произошло ЧП: на разминировании погиб командир и еще три офицера. Именно этот батальон и предстояло возглавить мне.
Под великим секретом генерал сообщил, что через неделю мы на двух военных транспортах убываем в Алжир, где предстоит заниматься разминированием заграждений, установленных французами. "Сейчас готовьте личный состав и технику, комплектуйте подразделения, экипажи машин разграждения, группы разминирования и получайте все снаряжение для работы в Алжире", — завершил он свой короткий инструктаж.
Ну и началась гонка! Из 250 человек своего батальона я знал только тех, кого привез с собой. Остальные были из Закавказского военного округа — подбирали личный состав, привыкший к жаркому климату. Впрочем, такого рода дела, как формирование и подготовка, нам были не внове, и ко дню погрузки на корабли все было готово.
Плыли почти пять суток и на ходу знакомились с личным составом. На совещаниях комбриг ввел нас в курс дела. В Алжире война с французами практически завершена, в Эвиане подписаны мирные соглашения. Алжир получил полный государственный суверенитет.
Однако французы, покидая страну, оставили там два минных пояса, которые они сами называли "зонами смерти". Эти зоны на западе отделяли Алжир от Марокко, на востоке — от Туниса. Зоны были установлены, чтобы предотвратить ввоз в Алжир оружия, боеприпасов и подкреплений. Протяженность западной — 1200 километров, восточной — 450 километров. На один километр французской зоны заграждений приходилось от 10 до 20 тыс. мин. Заграждения состояли из 5-6 полос проволочно-минных заборов-заграждений и так называемых "глубинных" минных полей без проволочных заграждений. Забор состоял из трех рядов металлических кольев с двадцатью нитями колючей проволоки. Земля внутри забора была буквально нашпигована минами: на 10 метров — несколько выпрыгивающих осколочных противодесантных мин, осветительная мина и до 50 пластмассовых противопехотных мин. Обезвредить "зоны смерти" алжирцы были не в состоянии, у них вообще специалистов по этому делу нет. Их руководство обратилось за помощью к разным странам, но согласился это сделать только Советский Союз, и мы в Алжир плывем по личному приказу Никиты Сергеевича Хрущева.
Мы прибыли в Алжир
В оперативном отношении задача должна была выполняться двумя группами: на востоке два батальона — мой и подполковника Андрея Павленко, на западе — батальон всех остальных. Нашу группу возглавлял полковник Казьмин. Высадка в порту Аннаба, остальных — в Оране. Наш транспорт подошел к Аннаба ночью. Там встретили алжирские военные, помогли разгрузить машины и имущество батальона. Все это мы увезли в небольшой городок Ла Каль, неподалеку от побережья. Тамошний военный городок французского Иностранного легиона стал нашей базой. С Павленко условились работать перекатами, автономно, разбив тунисскую полосу на участки. В дальнейшем я не вникал в действия его батальона, своего хватало, поэтому расскажу о своем.
Через пару дней я со своими ротными, с алжирцами и переводчиком поехал на рекогносцировку. Она продолжалась несколько суток. Восточная "зона смерти" тянулась с севера на юг между шоссе и тунисской границей. Ширина ее составляла от одного до трех километров и на местности зона была видна отчетливо, потому что ограничивалась проволочными спиралями. Примерно половину своего протяжения зона шла по предгорьям хребта Атлас, потом — по той части Сахары, которая называется Большой Восточный Эрг. С бытом вышло сравнительно удачно: в бывшем городке легионеров имелись вода, туалеты, кухня и казармы. Продовольствия на две недели мы привезли с собой, а мясом и еще некоторыми продуктами должны были снабжать арабы.
Французы оставили только схемы участков зоны, но не формуляры минных полей: то ли они их не составляли вообще, то ли не захотели отдавать арабам, хотя должны были согласно условиям перемирия. Поэтому, вместо выборочного, предстояло провести сплошное разминирование.
Великое разнообразие мин
Этим мы и занялись после возвращения с рекогносцировки. Действия начали ИМРы — инженерные машины разграждения. Это были, в сущности, танки Т-55 без башни. Вместо нее на броне помещалась стрела с захватом-манипулятором. К лобовой броне крепились катковые тралы с боковыми ножевыми плужками. Вот эти машины и пошли по зоне строем пеленга, подрывая мины, сматывая колючку.
Сложности возникли с первых же дней работы, потому как французы на "зонах смерти" установили великое разнообразие мин. Там были и французские, и британские, и германские — трофейные. В основном — противопехотные, но зато — любых типов: фугасные, осколочные, нажимного, натяжного действия и выпрыгивающие — "бондисанты". Именно эти "бондисанты" доставили нам множество неприятностей. При срабатывании они выпрыгивали на полтора метра и выстреливали целый рой стальных шариков. Поскольку экипажи ИМР были защищены броней, то шарики не могли их поразить. Но по броне они били достаточно сильно. Как, впрочем, осколки и других мин.
Но ИМР базой своей имел стандартный танковый корпус. А в Советской Армии, в отличие от западных, броня боевых машин изнутри не обтянута искусственной кожей или другим защитным материалом. Поэтому, от ударов извне летит окалина: крохотные кусочки металла при своей ничтожной массе поражают незащищенные одеждой участки тела, лицо, руки...
Казалось бы, что проще — одеть танковые комбинезоны, перчатки, на лицо маску из прочной ткани — и вперед. Но дело было в Африке, на краю Сахары. И в боевых машинах стояла адская жарища. В первый рейс водители и командиры ИМР отправились в трусах и майках. Но уже вскоре повыскакивали из машин окровавленные. Пришлось одеть комбинезоны и перчатки, а на лица — противогазные маски, отсоединенные от коробок. Естественно, это обеспечило защиту от микрочастиц окалины, но долго продержаться в этом наряде внутри раскаленной машины было невозможно. Да еще занимаясь таким делом как разминирование. Потом мы раздобыли легкие комбинезоны, перчатки, сами сшили холщевые маски. Но это уж потом...
После прохода ИМР, естественно, шли расчеты саперов, подчищающие, так сказать, полосу. Потому что после тралов оставались не сработавшие или не вытраленные мины. Их надо было ликвидировать, но прежде — найти. Миноискатели у нас были только индукционные, то есть отыскивающие металл. А мин французы понатыкали всяких: в пластмассовых, деревянных, картонных, даже керамических корпусах ("унитазы", на саперном сленге), а не только в металлических. Поэтому проверять приходилось и щупами, и "кошками" — такой якорек на веревке. Этими же "кошками" стаскивали и проволочные спирали, которые зачастую соединялись с минами при помощи растяжек. Словом, работенка была вполне жутковатой, даже если бы ее делать пришлось не в Сахаре. А в Сахаре, кроме испепеляющего зноя, существуют еще песчаные бури, "самум" их называют арабы, которые также особой радости минерам не прибавляли.
Естественно, мы несли потери. За 7 месяцев, которые я провел в Алжире, батальон потерял 22 человека убитыми и 34 ранеными. Это — не считая мелких ранений, не требовавших госпитализации. Кстати, потери эти были не только от разминирования. Нам приходилось не раз отражать нападения бандитских шаек — французских и арабских. Мы их не ожидали, но потом организовали такое мощное минно-огневое прикрытие, что почти никто из нападавших не уходил целым. И постепенно нападения прекратились. Жить ведь хочется всем, даже бандитам. Кстати, потери в людях, кроме тяжелых чувств, приносили нам дополнительные трудности. Потому как замены убывшим мы не получали. По крайней мере, в мою бытность.
Почему нас недолюбливали арабы
Наконец, отнюдь не способствовали успеху основных работ трудности бытового характера. В начале работ в "зоне смерти" мы базировались в городке Ла-Каль, но по мере очистки зоны надо было перемещать базу поближе к неразминированным участкам. Нашли небольшой оазис севернее города Тебесса и там развернули палаточный лагерь. Естественно, со всех точек зрения, солдатский да и офицерский быт в лагере был намного хуже, чем в казармах Иностранного легиона. Палатки навещали и змеи, и насекомые-кровососы. Как понимаете, палаточное полотно — слабая защита от дневного зноя, от ночного холода и песчаной бури. Кстати, такие, примерно, как в Ла-Кале, казармы были и в Тебессе, но нам туда войти арабы почему-то не разрешили.
И, честно говоря, несмотря на то, что советские минеры творили в высшей степени благородное дело, испытывая немалые лишения и неся потери, местные жители особого доброжелательства по отношению к нам не проявляли. А уж, если кто из солдат или офицеров чего сделал не так — все ведь бывает! — то страсти накалялись немалые.
Более того, нередко мы ощущали откровенную вражду со стороны местных арабов, хотя старались в их селениях без острой нужды не появляться. Но ведь мы делали благое для этих самых арабов дело. И они это знали. Почему же неприязнь? Отчего вражда? Переводчик как-то обмолвился, что не любят нас именно потому, что мы "руси". А что, — спросил я, — разве здесь побывали "руси"? Он как-то неопределенно покачал головой...
Впрочем, впоследствии я узнал, чем было вызвано негативное отношение аборигенов. При Хрущеве в Конго были посланы две войсковые части, которые были забыты советским командованием и разбрелись по Экваториальной Африке. Командование частей французского Иностранного легиона, дислоцированного там, не могло не обратить внимания на сотни бесхозных солдат, и предложило им вступить в свои ряды. Почти половина согласилась, многие из них прослужили в Легионе не один год, став после отставки гражданами Франции. Судьба остальных мне неизвестна.
Но те, кто завербовался, пройдя дополнительную подготовку в учебном центре Легиона, были отправлены в Алжир, где шла ожесточенная война с местными арабами. Так вот, бывшие советские солдаты в этой войне проявили себя как отважные и умелые воины. Но отличались они еще особой жестокостью по отношению к алжирским повстанцам. Попасть в руки к этим "руси" означало для араба безусловную мучительную смерть. Символично, что такую жестокость русских легионеров французские офицеры одобряли и даже поощряли.
Когда я услышал про авантюру с посылкой войск Лумумбе и о судьбе тех, кто стал легионерами, то понял, почему так откровенно враждебно были настроены арабы по отношению к нам. Вроде бы, должны они были понимать, что минеры действуют им во благо, с риском погибнуть или быть искалеченным. Но все равно, мы оставались для местных такими же "руси", как те — из французского Иностранного легиона. А именно из них были сформированы несколько батальонов, устанавливавших "зоны смерти".
В общем, я не испытал никаких неприятных ощущений, когда через 7 месяцев был отозван в связи с направлением на учебу. За время моего командования батальон продвинулся на 50 километров, обезвредив более 100 тыс. мин.
70 погибших, 200 раненых...
Алжирская кампания по разминированию "зон смерти" длилась более двух лет. Никогда о ней никто не писал и не рассказывал по радио и на телевидении. Позднее я встречался с офицерами, которые оставались до завершения работ, и они рассказали, что к тому времени число погибших превысило 70 человек, раненых — более 200. Добавить следует, что за этот колоссальный объем работ, трудных физически и морально, связанных с людскими потерями, Алжир не уплатил ни гроша. Своим командованием исполнители также не были вознаграждены. Более того, в личных делах офицеров их работа в Алжире никак не отмечена. Время, проведенное в Алжире, засчитывалось как служба в своей части в пределах СССР.
Символично, операция "Алжир" была вполне достоверно известна на Западе и широко комментировалась европейскими и американскими органами массовой информации. Но абсолютно засекречена в СССР, и все ее участники давали подписку о строжайшем соблюдении тайны в отношении всего, что происходило на "зонах смерти" этой арабской страны.
Добавить комментарий