В 65 лет подозрения о том, что жизнь всего одна, реально подтвердились. И я осознал, что пора собираться в путь. И тогда пришла ко мне перефразированная мысль Экклезиаста о том, что если время разбрасывать камни прошло, то наступило время собирать пришибленных этими камнями. Вначале я составил список пришибленных голиафов, и он получился пусть не бесконечным, но достаточно длинным.
Это были люди, в которых угодили камни, которые я когда-то разбрасывал.
Первой в списке была женщина, которая давным-давно необдуманно решила, что я влюблён в неё до самого гроба. Когда выяснилось, что это не вполне соответствует действительности, она возненавидела меня до того же гроба. Вроде виноват не был, но всё же угодил в неё мой камень. И я решил позвонить этой женщине. С помощью Интернета и знакомых нашёл её телефон и набрал номер. Вначале раздалось старческое дребезжание, но после того, как я произнёс своё имя, голос внезапно окреп, и произнёс давно заготовленную фразу: "Это ты, мерзавец!"
Я извинился, что 45 лет тому назад неосторожно повёл себя и ранил её неокрепшую душу. В голосе немедленно появились трагические нотки: "Теперь настало время сказать правду. Так ты любил меня?"
Я знал, что любая ложь это грех, но всегда надеялся, что за добрую ложь возможно какое-то прощение. И произнёс, как можно искренней: "Да, я любил". И неуверенно добавил: "Страдал тоже..." Старушка на другом конце провода засветилась и после счастливой паузы поинтересовалась: "А ты стал лысым?" Я ответил, что не вполне. "Седой?" — ещё более заинтересованно спросил голос. "Да, седой...". Голос удовлетворённо вздохнул: "Это хорошо. Значит страдал...".
Я снова извинился, и попросил сказать мне, что теперь я прощён. Голос радостно хмыкнул: "Простить — прощаю, но забыть этого не смогу".
И камень, описав в воздухе дугу, вернулся и ударил меня в область сердца.
Затем я позвонил богатому человеку. Когда-то в России, он продал гуманитарную помощь, которую я привёз детям. Я несколько раз упоминал об этом, не публично, но в присутствии людей, знавших его. Естественно, он сильно обиделся. Был неприятен жадностью и цинизмом. Но перед этим я дал слово Одной личности, что буду стараться любить всех. И позвонил ему, и с ходу извинился за то, что рассказывал о проданных им лекарствах. Богатый человек внимательно выслушал меня и заметил: "Я рад, что каешься. Но думаю, что тебе надо каяться ещё и ещё. Чаще кайся, и потом звони мне... Звони, не стесняйся... Помни, ты сильно обидел меня...".
И ещё один камень глупым рикошетом вернулся ко мне, куда он ударил, не понял, но боль была противная. Кстати, а бывает не противная боль?
Несколько обалдевший, но ещё не полностью погасший, я позвонил человеку, который всю жизнь завидовал мне. И как ни старался я не давать поводов для зависти, но этот неукротимый пожар погасить не смог. Я извинился, что причинял ему неудобство своим присутствием в жизни и мало интересовался состоянием его души. Во время пыхтящей паузы, я понял, сейчас он завидует мне за моё извинение. После слабого скрежета зубами, он задумчиво спросил: "А у тебя не рак?"
Я подумал, что такому он не позавидует и, перекрестившись, прошептал: "Да, тяжёлая форма...". Он тут же горько произнёс: "Ты и из этого сможешь создать победу! Ты всё можешь повернуть в свою сторону!"
Он почти застонал от зависти: "С тобой дружили Виктор Некрасов, Василий Аксёнов, несчастный Довлатов, мог бы и меня с ними познакомить...".
Я извинился и за эту ошибку. Он со вздохом поинтересовался: "А народ к тебе тянется?"
Я испуганно ответил: "И рак у меня, и народ ко мне не тянется".
После этого он меланхолически произнёс: "Дуракам всегда везёт".
И добавил: "Ты везунчик, ты вылечишься, а мне за тебя страдать...".
Я спросил, простит ли он меня сегодня? "Ты что, — взвыл он, — мне станет ужасно, потом жить из-за тебя не смогу".
Я понял, он будет страшно завидовать, если я получу от него прощение.
И снова извинился, и как можно тише положил телефонную трубку.
И ещё один камень ударил меня по печени и в горло. И напомнил мне, что массового прощения со стороны пришибленных не предвидится.
Четвёртым был друг, которого я знал много-много лет. Он моментально снял трубку и легко произнёс: "Что-нибудь случилось?"
Я поблагодарил его за дружбу и сдавленно произнёс: "Один раз ты меня чуть-чуть обманул, и я никак не могу это забыть. Хотя, такая мелочь... Прости меня..."
— Это ложь! — сказал он хрипло. — Я стараюсь никого не обманывать, тем более тебя. Мне очень обидно от твоих слов...
— Я хорошо понимаю твои переживания, поэтому хочу извиниться, что не смог забыть эту ерунду, и за то, что напомнил тебе об этом.
— Не знаю, что думать, наверное, к концу жизни ты перестал верить в дружбу.
— Почти — промямлил я и снова извинился за своё недоверие. И попросил простить меня.
Он вздохнул, очень горько: "Мне тебя прощать, не за что".
Казалось, он млеет от своего благородства, и вот выдохнул: "Ты мой друг!"
И мы красиво попрощались. А камень со свистом вернулся обратно, и врезался в душу, и застрял в ней.
И я решил больше никому не звонить. Видимо не существует времени, когда можно собирать пришибленных.
И тогда я обратился к Богу. "Господи, прошу у Тебя прощения, за то, что я не всем оказал милость, что не плакал с теми, кто плакал, что не всегда радовался Твоей любви. Прости за то, что страдания моей жизни не воспринимал как великую возможность почувствовать в них отражение Твоих страданий. За то, что забывал о Тебе, за то, что не так сильно любил Тебя, за то, что своих ближних любил не одинаково, за то, что не всегда помнил Твою заповедь — Да любите друг друга! За всё это, и за другие прегрешения, прости меня, Господи!"
И наступила в душе безмерная тишина, и голос из сердца произнёс: "Прощаю!".
Добавить комментарий