С чувством сожаления должен признаться, что я недавно был в Париже. Читатель удивится — почему с сожалением и почему в этом надо признаваться, что в этом предосудительного — побывать в Париже? Дело в том, что я был в Париже в первый раз. И убедился в том, о чем и раньше знал теоретически, что в Париж в первый раз приехать надо бы не в том весьма взрослом возрасте, в котором я ныне пребываю, а лет этак в 18, в возрасте Д'Артаньяна, а еще лучше, если еще пораньше, в детстве.
Но что поделаешь, лучше поздно, чем... сами понимаете.
Как и всякий порядочный турист я привез с собой из французской столицы массу фотографий, объединенных одним общим сюжетом — я и Лувр, я и Нотр-Дам, я и Елисейские поля, я и Эйфелева башня. В блокнот любого посетителя этого замечательного города входит это самое "Я" с перечислением списка некоторых обязательных адресов. Список зависит от времени пребывания и степени активности. Но непременно присутствуют не только исторические места, но и отдельные исторические экспонаты. Почти все с вытаращенными глазами бродят по Лувру, предвкушая встречу с Моной Лизой. Одни с волнением, с полным ощущением своей причастности к истории, другие — выполняя некий необходимый туристский ритуал, просто ставя галочку в свой блокнот. Как в том анекдоте — а стоило ли тащиться в такую даль, чтобы увидеть картину, которая висит на кухне у Ковальских.
Я хоть и был в Париже в первый раз, а с Моной Лизой знаком уже давно. Несколько десятилетий назад она приезжала в Москву, и директор музея изобразительных искусств имени Пушкина Ирина Александровна Антонова позволила мне после пресс-конференции провести почти наедине с леонардовской загадочной красавицей целый час. Года полтора назад мы встречались с Ириной Александровной здесь, в Нью-Йорке, куда она приезжала на вручение ей премии "Либерти". Мы с улыбкой вспоминали старые времена, и как же приятно мне было видеть, что Ирина Александровна полна энергии, планов, излучает такой оптимизм и силу духа, что вызывает восхищение.
В Париже, снова встретившись с Моной Лизой, я уже не был с ней наедине, а в толпе, где все, несмотря на запреты, снимали себя на фоне леонардовской знаменитости. Это на вечную тему "Я и Мона Лиза". Не уверен, что она меня различила в толпе. А я на нее смотрел и предавался философским размышлениям. Прошли десятилетия с нашей предыдущей встречи, но она осталась такой же прекрасной и загадочной, ни на секунду не состарившейся. А я, увы, сами понимаете...
Еще я думал о том, как история становится частью нас, как она нас формирует, как мы ее примеряем на себя, как порою мы придумываем себе красивые сказки и тешим себя иллюзиями. В наш прагматичный век, увы, это не принято и считается чудачеством. Я стоял перед Моной Лизой и вспоминал двух симпатичных парижанок, к которым я обратился на улице с вопросами пару дней назад. Они смотрели на меня с изумлением, наверное, сомневаясь в моей вменяемости. Я спросил у них, как пройти на площадь Сен-Сюлпис. Они мне охотно и подробно объяснили. Потом я поставил их в тупик, спросив, где в районе этой площади находится улица Феру. Ни в одном из справочников я не смог ее найти, хотя и знал, что она где-то рядом с этой площадью. Они ответили, что такой улицы не знают и поинтересовались, а какие там достопримечательности, которые могут привлечь туристов, может, так им легче будет подсказать, как мне туда пройти. Я им сказал, что на этой улице, если верить Александру Дюма, жил один из его мушкетеров, Атос, один из моих любимых литературных героев. Они смотрели на меня с недоумением и, наверное, решили, что я какой-то экстравагантный чудак или малость тронувшийся тип, если ищу место, где жил человек, никогда не существовавший. Между тем, всем известно, что имена героев Дюма подлинные и самый молодой из них, ставший маршалом, гасконец Д'Артаньян существовал в действительности и даже написал мемуары. Все же остальное Дюма так основательно переиначил, что там остались только рожки и ножки. От Атоса, Портоса и Арамиса остались просто имена, и неизвестно были ли они вообще знакомы друг с другом. Я не стал говорить этим женщинам, что для меня Атос в интерпретации Александра Дюма реально существовавший человек во плоти и крови, такой же, как Дон Кихот Сервантеса, Жан Вальжан Гюго, Мартин Иден Джека Лондона или Швейк Гашека. Эти и другие герои для меня более живые и реальные, чем по-настоящему живые и реальные люди.
Я с детства знал "Трех мушкетеров" почти наизусть, и вот уже на протяжении десятилетий, если заходит разговор о Дюма, глубокомысленно спрашиваю — а вы помните историю с сарабандой? Это своего рода тест на знание "Трех мушкетеров". Увы, так получилось, что положительно на этот вопрос ответили только три человека из моих знакомых, один из них — это писатель Михаил Веллер, другой — тележурналист Николай Сванидзе, а третий — литературовед и уфолог Геннадий Ульман. А это, знаете ли, сближает.
Так вот, господин Бонасье спрашивает у Д'Артаньяна:
— Вам ведь известна история с сарабандой?
— Еще бы! Мне ли не знать ее! — ответил Д'Артаньян, не знавший ничего, но желавший показать, что ему все известно.
По-моему, это прекрасный ответ на все случаи жизни.
Итак, я нашел улицу Феру, малюсенькую и очень красивую игрушечную уютную улочку и прошелся по ней несколько раз, воображая, что у меня свидание с Атосом, и что это не молодой гасконец, а я прибежал к нему взволнованный и рассказываю о страшной тайне — у коварной и обольстительной миледи на плече клеймо. А потом я пошел на находящуюся здесь рядом улицу Старой Голубятни, где когда-то обитал Портос ("Портос занимал большую и на вид роскошную квартиру на улице Старой Голубятни. Каждый раз, проходя с кем-нибудь из приятелей мимо своих окон... Портос поднимал голову и, указывая рукой вверх, говорил: "Вот моя обитель". Но застать его дома никогда не удавалось, никогда и никого он не приглашал подняться с ним наверх, и никто не мог составить себе представление, какие действительные богатства кроются за этой роскошной внешностью").
Из всех героев Дюма я его люблю больше всех. Он самый умный, честный и благородный (не в "Трех мушкетерах", а в других книгах трилогии). Он и гибнет как титан. Он и есть сам Александр Дюма. Когда автор писал о смерти Портоса, он рыдал. Его сын удивился, зачем же плакать, если тебе его так жаль, то оставь его в живых. Не могу, сказал Дюма, утирая слезы. Только такой несравненный человек как Портос мог написать в завещании потрясшие меня еще в детстве слова о том, что он завещает среди прочего шесть тысяч книг, совершенно новых и ни разу не раскрытых. Не правда ли, совершенно восхитительные слова (да простят меня книголюбы).
Тут же на улице Старой Голубятни рядом с воображаемым жилищем Портоса обитали реальные мушкетеры де Тревиля. Здание это не сохранилось, но я ощущал его незримое присутствие и воображал, что навстречу мне идут не мирные парижане, а воинственные и задиристые мушкетеры. А потом я пошел на Медвежью улицу, где когда-то жила придуманная Дюма незабвенная госпожа Кокнар...
Читайте полную версию статьи в бумажном варианте журнала. Информация о подписке в разделе Подписка
Добавить комментарий