«Счастье мое». Репортаж из построенного дома

Кадр из фильма Сергея Лозницы "Счастье мое"

Отрешившись от старого мира, герои повести Андрея Платонова "Котлован" мечтали отряхнуть его прах со своих ног как можно быстрее. Лопатами и кирками, примерно как строители Беломорско-Балтийского канала, они рыли котлован под фундамент социалистического дома, гигантского дома, в котором должны жить одни только пролетарии, а "вопрошающее небо светило" над ними "мучительной силою звёзд". Они работали, не покладая рук, хоть и уверены были, что "всё равно счастье наступит исторически". Но они спешили. "Скорее надо рыть землю и ставить дом, а то умрёшь и не поспеешь. Пусть сейчас жизнь уходит, как течение дыхания, но зато посредством устройства дома её можно организовать впрок — для будущего неподвижного счастья и детства".

Те же из них, кто готов был додумать мысль до конца, понимали, что им и самим, пролетариям — не говоря о буржуях, — не место в этом "общепролетарском доме", что поселить там можно только детей. "Жачев ещё с утра решил, что как только эта девочка и ей подобные дети мало-мальски возмужают, то он кончит всех больших жителей своей местности; он один знал, что СССР населён сплошными врагами социализма, эгоистами и ехиднами будущего света, и в тайне утешался тем, что убьёт когда-нибудь вскоре всю их массу, оставив в живых лишь пролетарское младенчество и чистое сиротство".

Сорок лет спустя Владимир Высоцкий написал песню, которая так и называлась — "Дом".

"Что за дом притих, погружен во мрак, 
На семи лихих продувных ветрах, 
Всеми окнами обратясь в овраг, 
А воротами — на проезжий тракт? 
... 
В дом заходишь как всё равно в кабак, 
А народишко — каждый третий — враг. 
Своротят скулу — гость непрошеный. 
Образа в углу — и те перекошены. 
...
Кто ответит мне, что за дом такой? 
Почему во тьме, как барак чумной? 
Свет лампад погас, воздух вылился. 
Али жить у вас разучилися? 

Двери настежь у вас, а душа взаперти! 
Кто хозяином здесь — напоил бы вином! 
А в ответ мне: — Видать был ты долго в пути 
И людей позабыл — мы всегда так живём. 

Траву кушаем, век на щавеле, 
Скисли душами — опрыщавели, 
Да ещё вином много тешились, 
Разоряли дом — дрались, вешались..." 

Может быть, Высоцкий и не надеялся вернуть к нормальной жизни обитателей этого дома, но он верил, что есть — должны быть! — и другие дома: "Я коней заморил, от волков ускакал. / Укажите мне край, где светло от лампад!/Укажите мне место, какое искал, / Где поют, а не стонут, где пол не покат!" — требовал он.

И хотя обитатели дома и отвечали ему: "О таких домах не слыхали мы./ Долго жить впотьмах привыкали мы./ Испокону мы в зле и шёпоте/ Под иконами в чёрной копоти!", — он не оставлял надежды и, вырвавшись из этого "смрада", готов был гнать и гнать, "башку очертя" туда, где люди живут как люди.

Сергей Лозница, автор фильма "Счастье моё", снятого восемьдесят лет спустя, знает наверняка, что великая мечта осуществилась, "общепролетарский" дом построен и никаких других домов нет. Дом построен, и населяют его и потомки тех, кто рыл котлованы лопатой и крушил киркой смёрзшуюся землю, и тех, кто в полушубках и валенках охранял землекопов, время от времени сдёргивая с плеча автомат. И потомки тех, кого морили голодом, и потомки тех, кто морил, и тех, кто умел одним ударом ломать челюсти, и тех, кто случайно выжил, и тех, кто стучал, и тех, на кого стучали, и тех, кто расстреливал, и тех, кому повезло спрятаться, заховаться, остаться незамеченным.

"Главное не надо, ну не надо никуда лезть... Я всем всегда говорю: "Ну не лезь, куда не просят. Ну не просят — сиди и не рыпайся, целее будешь", — говорит один из персонажей фильма.

"Товарищ генерал! За Отечество, за мир во всём мире положил всех сук затылком к затылку, дырочка к дырочке, словно одной ниткой прошитые. Задание выполнено. Суки будут лежать в земле, дети будут улыбаться, а звёзды будут сиять!" — говорит другой, немного свихнувшийся расстрельщик, несомненно прямой потомок героев "Котлована".

"Рассказывают, здесь раньше хорошие люди жили, а теперь всякий сброд", — говорит бабка, зашедшая к соседке по деревне за своим стаканом самогона. (В этой деревне в аккуратном ухоженном домике в июле 1941 года два красноармейца убили приютившего и накормившего их учителя, а теперь, занесённый снегом, этот домик стоит чёрной трущобой).

"Ты что — дурак? — кричит девочка-проститутка, совсем не похожая на Сонечку Мармеладову. — Ты что — благородный? Девочку пожалел? Может, ты содержать меня будешь? Смотри, какой выискался! Может быть, ты завтра придёшь, завтра денег дашь? Подавись ты своими деньгами! Я своё заработаю, этим вот заработаю! — кричит девочка, шлёпая себя по причинному месту. — Мне жалости твоей не надо и подачек твоих не надо".

Кого-то волоком тащат в котлован (не грандиозного дома, таких уже не строят, а какой-то незначительной постройки), заливают цементом, засыпают землёй, а потом рабочие с лопатами не спеша, покуривая отправляются по своим делам. Майор, дежурный по железнодорожной станции, грабит возвращающегося из Германии деревенского паренька-лейтенанта, который всё что и везёт-то — фотоаппарат себе и красное платье своей невесте. Милиционеры-гаишники хотят заполучить блондинку из остановленной ими машины. Деревенские мужики бьют дубиной по голове заночевавшего в поле водителя, надеясь, что в грузовике у того ценный товар, а когда в мешках оказывается мука, самый совестливый из них говорит: "Зря значит парнишку потревожили". Этого "парнишку", бредущего на заплетающихся ногах, потерявшего речь и обросшего бородой, избивают на базаре братки: не лезь сюда, сука, мы здесь хозяева. Милиционеры бьют задержанных. Арестованный парень убивает милиционера. Солдатик и молодой лейтенант возят по деревням цинковый гром с телом убитого на какой-то далёкой войне солдата, а гроб этот никто не желает принимать. Солдат убивает старика. Милиционеры-гаишники, приковав наручниками к батарее, избивают задержанных.

Расчеловечивание. Вот что случилось с людьми — расчеловечивание. Правый уклон, левый уклон, инженеры-вредители, генералы-шпионы, раскулачивание, расказачивание, космополиты, убийцы в белых халатах. Кампания по расчеловечиванию не останавливалась ни на минуту.

Лозница не ищет выхода. Он сообщает. Подводит итог наблюдений, сделанных им во время поездок по стране. "Счастье моё" — первый игровой фильм Сергея Лозницы, но Лозница не новичок в кинематографе. Он документалист с мировым именем, чьи фильмы отмечены множеством дипломов и наград самых престижных фестивалей.

"Зрителю нужен шок, — сказал Лозница одному интервьюеру, — потому что иначе до него уже не достучаться".

"Счастье моё" — фильм-плакат, который можно повесить в красном уголке под шапкой: "Наши достижения". Мы строили этот дом. Можем поздравить себя с полным успехом — мы его построили. Вот он стоит в дремучем лесу — то ли небоскрёб, "вечный дом из железа, бетона, стали и светлого стекла", то ли заросшая мохом избушка, — и подъезд к нему перегорожен брошенным на дорогу бревном.

И если кто-нибудь спросит: "А как же обитатели этого дома, что теперь делать с ними?" — наверное Сергей Лозница вполне может ответить словами классика: "Будет и того, что болезнь указана, а как её излечить — это уж Бог знает!"

Фильм Сергея Лозницы "Счастье моё" включен в программу 54-го Санфранцисского международного кинофестиваля, который будет проходить с 21 апреля по 5 июня.