Перезаряженная матрица постмодернизма

      Есть такое направление в искусстве и философии — постмодернизм. Он особенно распространен в США, но популярен и в других странах.

      Постмодернизм (дальше для краткости будем называть его ПМ) зародился в головах литературных критиков и теоретиков давно, но особенно расцвел в последние 20 лет.

      С недавних пор я стала ощущать его присутствие в нашей жизни. Как в СССР, например, ощущалось веяние марксизма. Что-то такое в воздухе.

      Пытаясь понять, что такое ПМ, я обратилась к его столпам. Нашла сборник «Postmodernism» (San Diego, 2001) и стала изучать разные статьи.

      Произошел ПМ от модернизма. Вот что я прочла про литературный ПМ у знаменитого американского писателя-постмодерниста Джона Барта (он также и профессор, обучает молодежь в университете Джонса Хопкинса): «В отношении к своим модернистским родителям 20 века, а также к своим пред-модернистским прародителям 19 века, мой идеальный ПМ автор не просто их отвергает и не просто им подражает. Не впадая в моральное или художественное упрощенчество, грубое ремесленничество, алчность рекламы или наивность — истинную либо ложную — он, тем не менее, стремится к прозе более демократической по духу, нежели такие шедевры позднего модернизма как беккетовские «Тексты ни для чего». Идеальный ПМ роман станет выше ссор между реализмом и ирреализмом, формализмом и «приматом содержания», между «чистой» и ангажированной литературой, между «изящной» и «мусорной» прозой».

      Кое-что стало понятно. Значит, ПМ более демократичен, чем модернизм. И в идеале является ни тем, ни этим а, может быть, и этим, и тем, словом — вмещает в себя все на свете.

      Имея это в виду, я стала глядеть вокруг в поисках произведений ПМ. И начала их обнаруживать.

      Когда в конце 60-х годов шли бурные дебаты (вплоть до Верховного Суда США) о том, что следует считать непристойностью в кино, один из их участников сказал: «Определения дать не могу, но когда увижу, то сразу узнаю».

      Так и с ПМ. Точного определения не существует. Но книгу, фильм и даже здание в духе ПМ сразу можно узнать в лицо. Прежде всего, в глаза бросится смешение стилей, фактур и элементов, часто заимствованных из разных мест и эпох. А также отказ от привычных форм (скажем, в архитектуре стены строят не прямые, а изогнутые) и от традиционного способа повествования (когда сюжет никуда не ведет и ничем не заканчивается).

      Мои попытки понять ПМ привели к такому выводу. Главное в этом направлении то, что оно проповедует абсолютную свободу бытия и творчества. Других абсолютов, кроме свободы, совсем не признает. Думаю, что именно поэтому оно стало так популярно. Зонтик ПМ так широк, что под ним есть место всем — и художнику, и обманщику, и мудрецу, и олуху, и умельцу, и неучу. В этом смысле ПМ действительно очень демократичен. И не знает никаких границ. Американский теоретик ПМ, профессор Рэймонд Федерман еще в 1973 году писал:«В прозе сегодняшнего и завтрашнего дня будут отменены все различия между реальным и воображаемым, между сознательным и бессознательным, между прошлым и настоящим, между правдой и неправдой».

      Мне особенно запомнилось, что разницы между правдой и неправдой больше не будет.

      Даже привычный способ чтения — сверху вниз, слева направо, с первой страницы к последующим — кажется почтенному профессору «слишком сковывающим и скучным». И вот в 1988 году появился «Хазарский дневник» Милорада Павича, классическая книга ПМ, где этот способ отвергнут, читать можно в любом порядке.

      Если, конечно, захочется.

      В литературе ПМ объявлена свобода от сюжета, характера, от принятых норм отношений между читателем и автором. Иногда содержанием своего труда делают именно нарушение этих норм. Скандальная книга «Голубое сало» Сорокина — полноценный пример ПМ на русской почве, и не только из-за вызывающей нецензурности языка. В ней нарочно размыта фабула и идет разудалая игра в бессмысленную смесь разных литературных манер и жанров. (Как только поймешь принцип, это становится скучно.)

      Так происходит освобождение от власти литературной традиции.

      ПМ вообще главным злом полагает власть — любую.

      Так же, как в свое время сюрреализм, ПМ считает себя не просто течением в искусстве, но способом мышления и силой, способной изменить общество к лучшему. Причем делать это он хочет революционным, то есть разрушительным методом.

      Что не устраивает постмодернистов в обществе? Обратимся к одной из радикальных представительниц ПМ, американке Кэти Экер (скончавшейся 6 лет назад в 49-летнем возрасте). «Сегодня, — писала она, — мы в США и в Англии живем в мире, где законы владения закрепляются все прочнее: богатые остаются богатыми, бедные — мертвыми... В таком обществе, как наше, единственный шанс на перемену, на социальную мобильность, на политическую, экономическую и моральную подвижность лежит в тактике партизанской войны, в использовании литературы и языка».

      Что бы это ни значило конкретно, идейный портрет партизанки довольно ясен. Она против власти капитализма.

      Постмодернисты стоят на позиции тотального отрицания. Власть логики им тоже не нравится, и они разрывают ее «цепи».

      После таких разрывов обычно наступает время Шалтай-болтая из «Алисы в стране чудес».

      — Вот тебе и торжество!