Года два назад Евстигнеев объявил, что у него со сценаристом Арифом Алиевым, его соавтором по «Маме», родился новый замысел: фильм про желтую прессу. Все были заинтригованы. Густые тени Артура Хейли и Ильи Штемлера ложились на предстоящий проект. Ждали бомбу. Ждали-ждали и не дождались. Вместо желтой прессы Евстигнеев с Алиевым вдруг взялись за поиски первой любви и прощание с девственностью.
— Денис, мне про любовь тоже интересно, но сначала про желтую прессу. Что же, получается, вы нас обманули?
— Я вам сейчас все объясню. Всех сдам. Мы действительно сочиняли с Арифом про желтую прессу и действительно были очень увлечены. Полгода на это убили, даже больше. Писали, переписывали, выбрасывали, мучались, три раза сюжет заново начинали. Что такое начать сюжет — представляете себе? И ничего у нас не выходило. Промучавшись вот так полгода, мы сказали себе: «Не исключено, что мы совсем бездари, но все же вряд ли. Вероятно, дело в самой этой желтой прессе?»
— Она перестала вас заводить?
— Тут другое. Мы поняли, что в своем воображении наделили ее той силой, которой у нее пока нет. Она еще не тянет на сюжет. У нас в стране не тянет. Когда за приватный снимок принцессы Дианы выкладывают, к примеру, миллион долларов — это я понимаю. А у нас что?
— У нас много чего. У нас не так давно был человек, похожий на генпрокурора, без штанов.
— Да ладно. У нас звезды снимаются как угодно по доброй воле, а потом делают вид, что их случайно застали, что они ни сном ни духом. А сами хотят этого больше всего на свете. О каком механизме тут может идти речь? Нам же с Арифом нужно было доказательно рассказать про то, что человек мечтает стать таким журналистом, и почему мечтает.
— А кто у вас мечтал?
— Семнадцатилетняя девочка. Она в своем городке с детства снимала всякие подставы — родителей там, знакомых, любовников. И вот приезжает покорять Москву. И покоряет ее. Так мы себе это представляли. Ну, а когда идея умерла, то возраст девочкин в головах у нас остался, зацепил. И Ариф говорит: «Слушай, у меня есть одна мысль. Давай я тебе напишу сценарий за две недели». И написал. Мне понравилась это история — симпатичная, простая, без лишних проблем.
— Симпатичная, простая, да. Но вот вспоминается мне тут же «Любовь» вашего ровесника Валерия Тодоровского. Десятилетней давности, что принципиально.
— Мне она не вспоминается. Я вообще такими категориями не оперирую: похоже, не похоже. У меня на это времени нет. Я просто знаю, чего конкретно хотел.
— И чего вы конкретно хотели?
— Уйти с территории американских тинейджерских фильмов, и как можно дальше.
— Значит, про «Американский пирог» при вас лучше не рассуждать?
— Лучше не надо. У меня принципиально другое. Там дети-дебилы, это в драматургии заложено. Весь дебилизм в постановке проблемы: он хочет кого-то, грубо говоря, трахнуть, а ему не дают. Не дают, не дают, но потом все же дают, и он трахает. Вот вам «Американский пирог?»
— У вас что, не так? Вашему мальчику тоже не дают. Его приятелю, как и в «Любви», дают все подряд, а ему нет. То же самое.
— Не то же самое. И в этом наше ноу-хау. Наш молодой человек хочет стать мужчиной. Он думает, что для этого нужно найти секс. И друзья его думают так же. И они ищут. Но оказывается, что искать надо было любовь. И когда он находит любовь, он находит все.
— А американский тинейджер ищет секс, находит его и счастлив?
— Да. Находит и счастлив.
— Ого, да вы прививаете русскую духовность к универсальному сюжету.
— Это вы такие слова говорите. Я так слов и произнести-то не могу.
— А я так запросто. Вот еще вопрос. Поскольку вы, Денис, не дама и возраст не скрываете, то понятно, что эти ребята, ваши герои, вам в дети годятся. В общем-то.
— Даже и не в общем-то.
— Тем более. Вы все же на разных языках говорите. Проверяли ли вы написанные Алиевым диалоги на соответствие правде не очень знакомой вам жизни?
— Ну, знаете, если так кино снимать... Про физиков — к физикам идти, про дворников — к дворникам. Вам любой скажет, что это полный бред. Так кино вообще не снять. Для нас главное было — под молодежь не ложиться, не заигрывать с ней. Это дурной тон. Так что сленг, модные словечки — чушь. Хотя в любом нашем фильме, где идет речь о сексе, возникают речевые проблемы. Но это проблемы русского языка. Он очень хороший, мы с вами его любим, но он очень бедный. Вот Тургенев у нас или Горький говорил про великий и богатый?
— Тургенев. Про великий и могучий.
— Да. Это с одной стороны. А с другой — затабуировано все. Американское кино за пятьдесят лет расконвоировало некоторые слова, и они звучат сегодня совершенно естественно.
— Типа «фак офф»?
— Типа да. Или «фак ю». А у нас даже невинное слово не произнести, тут же в трепет все приходят.
— Зато можно многое показать — и ничего. Ваш же фильм совсем целомудренный. Почему?
— Потому что если делать это, то делать серьезно. На уровне... не хочу сказать полупорнухи, но по-настоящему. Молодой глаз, молодая энергия — это не как у сорокалетних, тут за режиссерские прибамбасы не спрячешься. Надо идти в открытую, а в открытую — безвкусно.
— У Патриса Шеро в «Интиме» все в открытую и не безвкусно. Правда, тела не очень молодые.
— Я Шеро не смотрел, я про себя говорю. Наверное, есть люди, которые могут это делать на грани. Но я считаю, что либо стопроцентно, либо вообще никак. Иначе «Казахфильм» получается, где все по горло полотенцами прикрыты.
- 5839 просмотров
Добавить комментарий