Для помощи клиентам в такой ситуации в нашей страховой компании принято делать так. У них есть договор с фирмами-производителями, которые доставляют пострадавшим технику по отпускным ценам предприятия, то есть на 30-40% дешевле, чем в магазине. Преимущества очевидны. Мы не только покупаем вещи дешевле, чем в обычной жизни, но покупаем их практически сразу после пожара, не дожидаясь, когда нам вернут деньги. Страховая компания сама расплачивается с ними, а потом корректирует положенную нам сумму. Таким образом, мы купили холодильник, телевизор, газонокосилку, компьютер, видеокамеру. Все вещи, доставленные нам, были тех марок, которые мы просили и хорошего качества.
Конечно, везде, где есть свои «плюсы», есть и свои «минусы». Джеральдин передала заказы для нас в различные предприятия и там с этими заказами работали разные люди. Я хочу сказать, что все они были в разной степени обязательные. Например, газонокосилку мы получили через неделю. Великолепная машина, работает лучше, чем наша бывшая. А тележка... канула в вечность... Вместо большой тележки к трактору они прислали малюсенькую к велосипеду. Три месяца мы звонили им каждую неделю, говорили, что эта вещь нам просто не нужна, пусть или обменивают или возвращают деньги, но... «пробить» эту »глухую стену» не получилось. Мы устали звонить. Потом, через полгода, что-то внутри меня опять «взыграло», и я решила продолжить борьбу: съездить самим прямо в магазин, вернуть туда злосчастную тележку и взять причитающиеся деньги.
Идея может быть и неплоха, но исполнение замысла оказалось бездарным. Я была занята и отпустила Дэвида одного. Американцы совершенно не приспособлены вести войну с бюрократами и «кидалами»... и это незамедлило сказаться. На заявление Дэвида, что такая тележка нам не нужна, клерк прореагировал совершенно спокойно. Он забрал тележку назад, а затем сообщил, что по документам она была бесплатным даром компании, производящей тракторы, а потому никакие деньги он возвращать не будет.
Ложь была настолько очевидной, что ответная ярость лишила Дэвида речи. Наверное, следовало опять звонить в нашу страховую компанию, поднять все документы на вещи, что они приобретали для нас... Но, как обычно в таких ситуациях, не хотелось связываться и тратить силы на такие вот мелочи.
Кстати, таких вот «дельцов» вокруг страховых компаний водится довольно много, в основном, это «торгаши». Столкнулись мы с ними и когда покупали мебель. Менеджер магазина решил воспользоваться ситуацией. Когда мебель распаковали и внесли, оказалось, что один из спальных гарнитуров здорово побит. Совершенно возмутил нас матрас на кровать, он был грязный и порванный. Такие в Америке выбрасывают. А они пытаются всучить его нам, да еще за немалые деньги. Да, «слезы застилали наши глаза», но не настолько... После нескольких телефонных звонков, визита Дэвида в магазин и разговора с менеджером матрас с извинениями заменили, но... обида до сих пор тлеет внутри меня, когда думаю о таких людях.
Почти месяц мы ждали холодильник. Мы совершенно замаялись питаться по ресторанам и хранить молоко и напитки в cooler со льдом. Потом разозлились на весь их сервис и купили маленький холодильник. И конечно, на следующий же день получили заказ. Мучителен был процесс и со стиральной машиной. Это Оклахома, здесь жарко. Без стиральной машины жить почти также невозможно, как и без холодильника. Чистые носки у мужчин почему-то всегда кончались раньше, чем мы о них вспоминали. Как-то в одно такое «безносочное» утро Дэвид стал в гневе звонить клерку в Техас. Вместо традиционного шутливого приветствия он прямо спросил, как долго еще должен выбрасывать грязное белье в утиль? Как ни странно, но такой риторический вопрос помог. Стиральная машина и сушилка были доставлены на следующий день, осадное положение снято.
Но в целом, это все мелочи. Я очень часто и с чувством благодарности думаю о Джеральдин. Это удивительно, что ей удается сохранить доброжелательность к людям, которых она видит в экстремальной ситуации, то есть, часто не с лучшей стороны. Никогда не забуду одну сцену. Это был один из тяжелейших для меня дней. После онемелого отупения, чувства стали возвращаться, и я, наконец, начала плакать. В этот день встреча с Джеральдин была назначена на нашем участке. Мы приехали раньше, и я пошла на могилу своих животных. И, конечно же, слезы превратились в рыдания. Тут меня и застала Джеральдин. Она обняла меня и стала успокаивать. Интересные слова она сказала при этом. Она сказала, что, конечно же, все это безумно тяжело, но ведь и в этом есть своя прелесть, ведь у нас будет все новое! Про себя я подумала, что у нас и так было все новое... Мы живем в Оклахоме всего два года. Но потом мысли все чаще и чаще стали бежать в указанном Джеральдин направлении. То есть для меня это был урок оптимизма.
За восемь долгих месяцев, что мы строили новый дом, случилось немало критических ситуаций. В один из наиболее серьезных моментов, грозящих значительно задержать строительство, я начала разговор с ней прямо со слов: «Джеральдин, помоги!». И она помогла. Она помогала всегда. Благодаря ей мы въехали в новый дом в точно намеченный срок перед Рождеством, через 8 месяцев и 2 дня после пожара.
Дом цвета мусорных ящиков
Потом уже, по прошествии времени я поняла, как это хорошо, что не всегда дела быстро делаются. Как хорошо что в эти самые тяжелые дни у нас было не только тихое убежище... Общение в компании друзей-сверстников быстро возвращало дочь к нормальной жизни. Мы имели помощь Майка, доброту, мудрость и сочувствие Синди. У нас была даже любовь их малышей. Игра с ними, их непосредственность отвлекали от тяжелых мыслей.
Первой и наиболее привлекательной была идея арендовать Mobil home, которая, однако, рассыпалась после недели бесконечных звонков и поездок. Мы хотели поставить такой дом прямо на нашем участке и жить там до возведения своего нового дома. В этом случае мы оставались бы жить на «своем месте». Ведь понятие «дом» включает в себя не только здание, это много всего вокруг и все это требовало ухода: газон, цветы, деревья... Да и строительство дома было бы на глазах. Однако арендовать такой дом оказалось непросто. В принципе они были для ренты, но... жить следовало на отведенном для домов такого рода участке. Для нас это было неприемлемо. Те дома, что компании соглашались поставить на нашей территории, были такие маленькие, что разместиться там с двумя детьми-подростками разного пола было совершенно невозможно. Один из коллег Дэвида предложил нам переехать в их дом. Несколько месяцев назад они закончили строительство нового и переселились. Старый дом готовили для продажи: сделали какой-то мелкий ремонт, сменили ковровое покрытие. Но мы решили, что нельзя забывать о правиле, что чужие вещи всегда ломаются. Дэвид обязательно разольет кофе на их новый белый ковер, и после этого наши друзья станут нашими врагами.
Оставался один выход — на несколько месяцев арендовать дом в нашем районе. На относительно близком расстоянии сдавался только один дом. Он был на очень оживленной улице, небольшой, старый, с приличным по размеру, но голым, как коленка, участком: ни кустика, ни цветочка, ни деревца. Вкус у хозяев дома был очень странный. Они выкрасили кирпич дома в «серо-буро-козявчатый» цвет с темной окантовкой еще более неопределенного цвета. Точно такого цвета стали наши пластиковые мусорные ящики под яростным солнцем Оклахомы. Все в этом доме было плохо или запущено. Даже такая вещь, как камин, несущий тепло и уют в любой дом, не мог спасти положение. Птицы свили гнезда в его трубе, и он не мог использоваться по своему назначению. Хозяева увезли дрова, чтобы у нас даже не возникло искушение развести огонь. Однако в этой законопаченной птицами трубе оставалось предостаточно места для мух, с которыми приходилось вести постоянную войну. Но мы, можно сказать, с радостью арендовали эти «хоромы», потому что они находились в семи минутах езды от нашего бывшего и будущего дома. Это было определяющим.
После нашего мечтательного уединения жизнь здесь проистекала, как на постоялом дворе. Интенсивное движение за окном наполняло дом не только звуками моторов, но и пылью. Никогда еще в Америке у нас не было столько пыли, которая оседала серой пленкой на всех полированных поверхностях и экранах уже на следующий день после уборки. Посидеть или погулять около дома ни у кого не возникало даже мысли. В этой бесконечной «зеленой пустыне» не отдыхали ни глаза, ни душа. Здесь даже птицы пели по-другому.
Крупногабаритная мебель, которую мы купили в расчете на наш собственный дом, не могла поместиться в маленьких комнатах. Многое стояло нераспакованным в подсобных помещениях всякого рода. Мы даже не повесили занавески на окна, не хотелось выбрасывать деньги «на ветер». Из-за этого ощущение уюта отсутствовало полностью. Картины и другие декоративные украшения складывали на каминной полке и на тумбочках стопками, чтобы не портить гвоздями стен, которые, однако, эти картины все равно не могли сделать лучше..
Мы все тихо, но дружно ненавидели этот дом и иначе, как «our beautiful house» не называли. Однако скоро мы стали ненавидеть его громко...
Считается, что кошки больше привязаны к дому, чем к хозяевам. Наш Макс был сравнительно высоко социально организованным животным, вместе с нами он умел приспосабливаться жить на новых местах. Конечно, в зависимости от «качества жилья» процесс адаптации происходил более или менее тяжело. Когда мы переехали в Оклахому, он быстро освоил и дом, и участок. Было видно, что ему приятно быть хозяином таких «больших угодий». Он знал все и обо всем, буквально до мелочей, у него была наша забота и защита Вольфа, который не позволял ни одной соседской собаке даже приблизиться к нему.
После пожара все резко изменилось. Его жизнь превратилась в сплошное страдание. Не было верного друга, не было ничего своего... Даже у Шеппардов ему приходилось нелегко. Сначала он вовсе не выходил на улицу, сидел на окне и «изучал обстановку». Через три дня попросился погулять. Мы пошли гулять вместе для рекогносцировки на местности. Потом он стал выходить в сумерки и гулял по нескольку часов, но, перед тем как ложиться спать, мы забирали его домой. Оставить его без присмотра было нельзя, потому как приходилось периодически спасать от хозяйского кота, который отчаянно сражался за свою территорию и не желал терпеть присутствия никаких гостей.
К сожалению войны с котом были «детскими забавами» по сравнению с тем, что нас ждало в «our beautiful house». Гулять там коту было не просто неинтересно, а по-настоящему опасно. Все пространство вокруг дома было без единого «укрытия» и ограничивалось с трех сторон соседскими заборами с собаками и с четвертой стороны — дорогой с сотнями автомобилей. То есть, несмотря на большой участок, гулять, практически, было негде. Понимали это и мы, чувствовал это и Макс. Он выходил на улицу ночами, на 30-40 минут и не уходил далеко. Первое время я всегда оставляла дверь приоткрытой, чтобы у него были «тылы». Но после того, как мы увидели у порога дома довольно крупную змею, пришлось эту практику прекратить, только змей в доме не хватало.
Тяжело было не только Максу, тяжело было всем нам. Я практически не спала ночами, так как через каждый час Макс тихо дотрагивался до моего лица лапкой, просился на улицу. Я выпускала его, а потом лежала на кровати прислушиваясь, чтобы впустить его, когда он попросится обратно. А через час все опять сначала. Но я не сердилась... Я понимала, как ему тяжело, я смиренно терпела, надеясь, что все «притрется». От хронического недосыпания я стала заторможенной, как сомнамбула.
И вот однажды ночью, после очередной Максовой «побудки» я выпустила его на улицу, прилегла на кровать и... заснула... Вскочила я уже на рассвете. Побежала на улицу звать Макса, но тот не прибежал и не отозвался... Семья поднималась. Надо было сделать кофе и проводить всех. Я готовила завтрак, но периодически выбегала и звала... В ответ молчание. Я сказала мужу о случившемся, но дочери решили пока не говорить. Зачем волновать заранее. Оставалась надежда, что Макс освоился на новом месте и пошел познакомиться с другими территориями.
Когда все уехали, я отправилась на поиски. Конечно, больше всего я боялась дороги... Поэтому решила пройти сначала вдоль нее. Там все было хорошо... Затем я свернула и пошла вдоль соседского забора. И тут я увидела его. Он лежал неподвижно с передними лапками подтянутыми к груди и вытянутыми задними... Вокруг клочья его меха, на теле глубокий след от зубов. Он бежал... бежал домой, где было спасение... И не добежал... Не успел. Я не защитила его!
Я могла как-то понять и объяснить пожар и гибель Вольфа и Рокки, но жестокость и бессмысленность этого убийства я принять не могла. И тут я не выдержала, я завыла. Я никогда даже не подозревала, что способна на это. В университетском курсе психологии нас учили, что всяческое несдержанное проявление эмоций рассчитано на зрителя. И я верила этому. А тут никого вокруг не было, а я выла. Выла громко, чтобы хоть чем-то приглушить боль. За что, Господи! За что забрал последнее из того, что осталось?!
Я пошла в дом, чтобы не привлекать внимания людей в проезжавших машинах. Я металась по комнатам и орала во весь голос, что я ненавижу, ненавижу этот дом. Тут раздался телефонный звонок. Это была хозяйка нашего «our beautiful house». Она сказала, что звонит потому, что почувствовала, что у меня сегодня тяжелый день. Это ввело меня в некое замешательство, и я «раскололась», хотя уже выработала привычку не обсуждать с окружающими свои чувства к животным, не всем это дано понять... Низким голосом пожилой курящей женщины Джоис стала говорить мне какие-то слова утешения, а потом предложила прочитать молитву. Она читала молитву на английском языке, но простые слова ее возвращали меня в нормальное состояние.
Мистика какая-то... Я не верила, что она почувствовала, что мне плохо. Нет, я не отрицаю наличие телепатической связи между людьми. Просто считаю, что такая связь имеет место только между очень близкими людьми, а потому я решила, что Джоис — ведьма.
Муж приехал с работы рано, и мы похоронили нашего Макса рядом с Вольфом и Рокки. И опять мистика... Место, где похоронены собака и бельчонок, мы огородили бордюрчиком из красного кирпича. В сарае лежали приготовленные для новой клумбы шесть секций, но до этого мы использовали только пять из них. И вот сейчас потребовалась, та, оставшаяся шестая. Опять предопределение...
Я мучилась от того, что предстояло сообщить эту новость Алене. Мы поехали за ней вместе с Дэвидом. В машине мы поддерживали какой-то принужденный, натужный разговор. Я все думала, как сказать, а оказалось, что Дэвид взял эту тяжелую миссию на себя. Алена все уже знала. Ее реакция меня несколько удивила. Алена была относительно спокойна и философична. Может быть потому, что основная эмоция уже прошла, Она только заметила, что, наверное, Макс должен был быть вместе со всеми зверями в доме, вот бог его и забрал, хоть и несколько позднее... Ааа!
Спасите наши души...
По статистике в Америке распадается 60% браков, когда семья находится в экстремальной ситуации (пожар, наводнение...). Если где-то было «тонко», там оно и рвется. Супруги принимаются обвинять друг друга, а потом и вовсе решают начать совершенно новую отдельную жизнь. Еще месяц назад нам эта статистика казалась просто кощунственной. Как это может быть! В трудные моменты семья сплачивается! Да, сначала сплачивается, а потом приходит та самая «серая усталость», от которой нет спасения. Когда все чувства съедены обстоятельствами, как пятна хлоркой. Алена стала «слишком умной», постоянно «учила нас жить», по поводу и без повода. Мои глаза постоянно были «на мокром месте», не думаю, что это «делало меня более очаровательной». Дэвид стал «покрикивать» на меня. В первый раз я стерпела, а потом поняла, что пришло время «взорваться».
Я собрала всех вместе и громко произнесла то, что, в общем-то, и без меня все знали. Я сказала, что хотя мы и живем в мерзком rent-house, но ведем себя как пещерные люди. Что всем трудно. Что все устали. Что внутри у всех накопилась обида за происшедшее. Мы не знаем на кого обижаться, а потому бессознательно обижаемся друг на друга. Так проще... Но ведь никто из нас не виноват!.. Поэтому надо остановиться и встряхнуть свои мозги.
В комнате воцарилась тишина. Каждому было стыдно за себя. Опять мы стали взаимопонимающим единым целым, тем, что и есть семья. Решили, что в сложившейся ситуации лучше всего отправиться в путешествие. Это поможет вернуть нам радость жизни.
За неделю мы объехали пять штатов. Впечатлений привезли много, но вернулись-то опять в наш «beautiful house», вернулись к усвоенному «серому» стереотипу жизни в нем.
Мой мозг, как жвачку, жевал одно и то же... Почему? Что происходит с нами? Неужели в основе нашей семьи только дом и комфорт? Да нет, мы можно сказать, даже непонятно равнодушны ко всему материальному, что пропало... Ну, жалко архивы... Жалко вещи, невидимой нитью связывающие нас с дедами...
Мысли ощупывали все «точки» в моем сознании, пока я, наконец, не нашла «больную»... Я поняла, что для нас понятие дом включает в себя не только здание, удобную мебель, хорошую еду и достаток. Мы жили в неком изолированном пространстве в тесном единстве с нашими зверями и с природой. После достаточно активного общения с людьми мы прятались в нашем «раю», где радовались каждому распускающемуся цветку, песне древесных лягушек, визиту броненосца, курлыканью куропаток. Эта радость давала нам силы, побуждала к творчеству. Без нашего леса, без нашего пруда я не могла даже представить себе возвращение к журналистскому труду. Душа «не пела», а потому сказать людям было нечего.
И тогда я решила, что выздоровление семьи зависит не только от строительства нового дома, покупки мебели, техники и прочего необходимого и удобного. Нам нужно большее...
- 4862 просмотра
Добавить комментарий