Eсли я не ошибаюсь, Польше принадлежит сомнительная честь приоритета в появлении нового социологического понятия — антисемитизм без евреев. С Польшей связан также весьма своеобразный парадокс: пока она представляла собой часть Российской империи, открытое проявление антисемитизма в ней не шло ни в какое сравнение с прочими частями России, где свирепствовали «черные сотни»; но едва после революции Польша стала независимой — активный антисемитизм расцвел в ней пышным цветом.
И, наконец, с территорией Польши связано наибольшее число жертв при выполнении нацистами их программы «окончательного решения еврейского вопроса».
Весной этого года будет отмечаться 60-я годовщина восстания в Варшавском гетто — годовщина одной из самых кровавых и самых героических страниц в истории Холокоста. Восстание произошло в марте-апреле 1943 года, его нельзя, однако, рассматривать как нечто совершенно самостоятельное: событие это было следствием других событий, начавшихся гораздо раньше, и само оно — неотъемлемая часть Холокоста. Здесь сплавились воедино предыстория и само восстание, неслыханный героизм и гнусное предательство, официальные нацистские документы и воспоминания немногих оставшихся в живых свидетелей. И с Варшавским гетто связана также одна особенность, касающаяся достоверности истории Холокоста.
Я работал над этим очерком, благоговея перед светлой памятью тех, кто предпочел смерть в неравном бою отправке в лагеря уничтожения и сотрудничеству с убийцами. И прежде чем перейти непосредственно к восстанию, поговорим о только что упомянутой особенности, связанной с Варшавским гетто. Общеизвестно, как в последнее время стремительно выросли ряды так называемых «ревизионистов Холокоста»: одни из них не верят в цифру шесть миллионов жертв, считая ее чрезмерно завышенной, другие — вообще отрицают какие бы то ни было жертвы и говорят о «еврейской выдумке для выкачивания денег». В число «ревизионистов» входят и неонацисты, и воинствующие антисемиты, — но не только они: есть среди них и историки с мировым именем, антисемитами отнюдь не являющиеся. И до самого последнего времени решение проблемы было более или менее простым: едва «ревизионист» начинал излагать свои взгляды публично, та или иная еврейская организация немедленно возбуждала против него судебный иск, решавшийся, как правило, в ее пользу.
Ситуация изменилась с ростом популярности Интернета. Брэдли Смит, основатель Комитета открытых дискуссий о Холокосте, чьи статьи и объявления периодически печатаются в студенческих газетах многих ведущих университетов, основал также специальный сайт, на котором публикуются все материалы «ревизионизма». И вокруг этого ядра появилось множество других пропагандистских сайтов — от Нации ислама до Американских арийцев.
Ревизия Холокоста, хоть в целом и оценивающаяся крайне негативно, — между прочим, явление весьма сложное и серьезное. Холокосту посвящены исследования многих историков, но они, эти историки, делятся на две категории — историков эмоциональных и историков профессиональных. Для первой категории на первом месте стоит сам факт истребления евреев нацистами, и традиционная круглая цифра — шесть миллионов жертв — у них не вызывает никаких сомнений. Для историков-профессионалов любое событие и явление превращается в факт лишь в том случае, если оно неопровержимо подтверждено документами. Однако дело в том, что едва ли не вся документация, касавшаяся числа истребленных евреев, была уничтожена нацистами с чисто немецкой скрупулезностью и аккуратностью.
Единственный документ такого рода, найденный в эсэсовских архивах, — это так называемый «Рапорт Коргерра». Рихард Коргерр, статистик административной службы СС, подготовил по просьбе Гиммлера рапорт о числе уничтоженных евреев на территории рейха и оккупированных стран, включая СССР, по состоянию на 1 января 1943 года (сам рапорт был составлен и подан в марте). Число жертв, указанное в рапорте, составляет 2 341 500 человек.
Откуда взялась цифра шесть миллионов? Она восходит к Нюрнбергскому процессу, на котором следствие, убедившись в полном отсутствии каких-либо данных, позволяющих установить окончательное число жертв-евреев, пыталось определить это число путем допросов обвиняемых. Из всех допрошенных лишь двое смогли пролить какой-то свет на это, и оба при этом ссылались не на документы, а на устные высказывания Адольфа Эйхмана. Первым из этих двоих был доктор Вильгельм Хетль, заместитель начальника отдела АМТ-6 (иностранная секция) РСХА (Имперского управления безопасности). «Незадолго до конца войны я спросил у Эйхмана о числе загубленных еврейских жизней, — показал Хетль. — Он ответил, что назовет мне цифры, хоть это и является величайшей государственной тайной, — для меня как для историка эго представит интерес. Примерно 4 миллиона евреев было истреблено в различных концлагерях, и дополнительно два миллиона было умерщвлено другими путями».
Вторым был гауптштурмфюрер СС Дитер Вислицени, подчиненный Эйхмана, сотрудник отдела IV-A-4 («Еврейского отдела») РСХА: «В последний раз я видел Эйхмана в конце февраля 1945 года в Берлине. Он сказал тогда, что если война будет проиграна, он покончит жизнь самоубийством. И добавил, что с улыбкой прыгнет в могилу, так как он с особым удовлетворением сознает, что на его совести около пяти миллионов убитых евреев».
Так появились первоначальные приблизительные цифры — пять-шесть миллионов человек. В дальнейшем, прибегая к различным методам расчета, различные авторы получали различные цифры, существенно друг от друга отличающиеся. Исследовательский отдел Американского еврейского конгресса остановился на шести миллионах. Авторитетнейший американский специалист по Холокосту Рауль Хилберг назвал цифру 5,1 миллиона, а его британский коллега Джералд Рейтлинджер — 4.3 миллиона и т.д. Этот разнобой неминуемо должен был привести к «ревизии». Для серьезных историков ревизия заключалась в признании факта ориентировочности числа жертв и стремлении уточнить его. Антисемитам было наплевать на число жертв: они отрицали сам факт Холокоста. Но большая группа историков видела проявление антисемитизма во всем, что не соответствовало «шестимиллионной» точке зрения. Сложность ситуации была отлично проиллюстрирована в 1991 г. так называемой «освенцимской сенсацией».
Если вы обратитесь к справочной литературе того времени, где упоминается самый страшный из нацистских лагерей смерти — Освенцим, то цифры погибших в этом лагере чаще всего будут выглядеть примерно так: общее число жертв — более четырех миллионов; около половины их составляют евреи; другая половина — это поляки, цыгане и советские военнопленные. Таким образом, примерно третья часть шести миллионов жертв Катастрофы падала на Освенцим.
Определение числа жертв Освенцима имеет свою историю. Комендант лагеря Рудольф Гёсс на Нюрнбергском процессе, где он выступал в качестве свидетеля, сказал, что число жертв Освенцима составляло около трех миллионов. А в 1947 году, во время суда, происходившего в Польше, он назвал совершенно иную цифру — 1 135 000 человек. Освенцим был освобожден советскими войсками, ими же были захвачены все архивы, на основании которых и был сделан расчет, давший результат: четыре миллиона жертв. (Эти значительные расхождения в цифрах приводили к тому, что в некоторых изданиях указывались «вилки» — от и до).
После падения коммунистического режима в Польше освенцимский архив был рассекречен, и группа польских и еврейских историков, для которых была важна истина, а не политика с идеологией, в 1989 году взялась за их тщательное изучение. В группу входили: польский историк Францишек Пипер, американский специалист по истории Холокоста Майлс Лерман, директор отдела по изучению Холокоста Центра Визенталя в Лос-Анджелесе Аарон Брейтбарт и Израиль Гутман — израильский историк из Еврейского университета, сам в прошлом узник Освенцима.
В качестве исходных данных послужили книги регистрации прибывающих в лагерь составов с заключенными и сменные ведомости работы крематориев. Результаты этого исследования, опубликованные в марте 1991 года, оказались совершенно неожиданными: общее число убитых — несколько больше 1,1 миллиона, из них евреев — один миллион, поляков — 75 000, цыган — 21 000, советских военнопленных — 15 000, прочих — 5000. Общая цифра, как видим, практически совпала с той, которую назвал некогда Гёсс, число жертв сразу уменьшилось на три миллиона, число же жертв Холокоста — на миллион.
В Освенциме, помимо евреев, поляков, цыган и советских военнопленных, было еще некоторое количество французов, голландцев и немцев — политзаключенных, гомосексуалистов и проституток. И жертвы Освенцима умирали по-разному: для евреев, цыган и советских военнопленных были газовые камеры, поляки же и прочие умирали от голода и болезней или расстреливались.
Коммунисты имели в своих руках и показания Гёсса, и освенцимские архивы, — для чего же им нужна была эта вчетверо завышенная цифра? Причину этого авторы «освенцимской сенсации» объясняли по-разному. Пипер считал, что в основе этого лежит пропаганда: эти цифры показывали, что жертвы, принесенные поляками и русскими, были не только велики сами по себе, но они не уступали жертвам, понесенным евреями, о которых говорили так много. Лерман видел в этом сознательную политику «деиудизации»: раньше цифры были больше, но доля жертв-евреев в них составляла 50 процентов; теперь число жертв резко уменьшилось, но доля убитых евреев столь же резко возросла и составила 91 процент. Теперь все официальные данные базируются именно на этих цифрах.
Совершенно естественно, что публикация эта вызвала негодование у множества приверженцев шести миллионов — они были разочарованы, если сюда применимо это выражение. Отвечая им, Брейбарт сказал: «Мы должны с большой осторожностью относиться к цифрам, определяющим число жертв Холокоста. Любая натяжка, любая фальсификация их — это грозное оружие в руках тех, кто вообще отрицает реальность истребления евреев. Мы должны быть первыми в рядах тех, кто желает знать правду о Холокосте».
Я рассказал обо всем этом читателям не только для информации — хотя она сама по себе важна и интересна. Я хотел, чтобы читатели поняли, как всё не просто, когда речь идет о профессионально-добросовестном подходе к истории Холокоста. И одним из важнейших звеньев в цепи этой истории — звеном, документированным безукоризненно, — как раз и является героическая трагедия Варшавского гетто.
* * *
Едва Польша обрела независимость, в ней сразу же пышно расцвел долго сдерживаемый антисемитизм. В 1918-19 гг. по стране прокатилась волна погромов, во время которых были убиты сотни евреев, а потом наступила пора так называемых «холодных погромов»: пресса обвиняла евреев во всех экономических и политических несчастьях; посильный вклад вносила сюда и могущественная католическая церковь; и простой народ видел в евреях «христопродавцев», ритуальных убийц и чужаков — это в стране, где евреи прожили сотни лет; бойкот еврейских магазинов стал обычным делом, а в школьных классах и университетских аудиториях появились «гетто» — скамьи, где сидели исключительно евреи. И всё это было задолго до прихода нацистов к власти в Германии.
Маршал Пилсудский в течение десяти лет (1926-35) был фактическим диктатором Польши. И если с точки зрения поклонников демократии это все-таки была диктатура, а значит, явление отрицательное, то с точки зрения трех миллионов польских евреев это было чудесное время: они (как и прочие национальные меньшинства) пользовались равными с поляками правами.
Все изменилось, когда после смерти Пилсудского у кормила власти стали президент Мосьцицкий и всесильный министр обороны маршал Рыдз-Смиглы. При них антисемитизм превратился в открыто агрессивный, и возглавляли его две политические партии — национал-демократы и национал-радикалы. С трибуны Сейма произносились откровенно антиеврейские призывы; евреи были изгнаны с государственной службы и из всех промышленных предприятий, принадлежащих государству. Открытых погромов не было, но находящееся в руках государства радио постоянно призывало поляков проявлять «патриотизм», а именно — ничего не покупать у евреев — «чуждого для страны элемента». «Учебные гетто» были легализованы, и евреи не смели садиться на места, предназначенные для «высшей расы», — и это всё было до того, как печально известные «Нюрнбергские законы» в Германии вступили в силу!
И все-таки, когда над Польшей разразилась гроза нацистского вторжения, ни один еврей не уклонился от вступления в ряды польской армии. Поляки и украинцы, евреи и белорусы — все они в равной степени пережили страшные дни сентября 1939 года. 27 сентября, в 2.40 ночи, после 19-дневной обороны, Варшава пала. Еврейское население Варшавы, составлявшее около 400 тысяч человек, расселялось неравномерно: большая часть — около 300 тысяч — жила в «еврейском квартале» — на территории старого еврейского гетто. В этом же районе жило около 80 тысяч поляков. Остальные евреи Варшавы, в основном представители интеллигенции, селились по всей территории польской столицы.
Тотчас же после занятия Варшавы немцы приступили к переселению всех евреев в «еврейский квартал», который должен был снова начать функционировать как гетто. По приказу губернатора Франка упомянутые 80 тыс. поляков были отселены из «зараженного места» (так говорилось в приказе), а на их место вселили около 150 тысяч евреев из других частей Варшавы и ее пригородов. Последняя такая группа евреев была депортирована в гетто 15 ноября, а в январе следующего, 1940 года началось возведение стен, наглухо отрезавших гетто с его 433 тыс. обитателей от остального города. 3 октября, в канун праздника Рош Ашана, Варшавское гетто начало официально функционировать.
Огражденная территория была разделена на три части: в первой работало множество кустарей-ремесленников, вторая обслуживала большую фабрику, выпускавшую щетки и кисти, и в третьей (центральной) части располагались несколько промышленных предприятий и администрация гетто. Насчет этой последней нужно сказать несколько слов особо. Цель создания гетто не скрывалась, и губернатор Франк высказался об этом совершенно откровенно: «Мы истребим это гнусное племя! Они вымрут от голода и болезней».
В гетто был создан «Юденрат» (Еврейский совет), состоявший из 24 членов, которые назначались нацистскими властями из числа богатых и известных варшавских евреев. Юденрат осуществлял руководство населением гетто через собственную полицию, комплектовал «рабочие батальоны» и организовывал отправку больших партий евреев в Треблинку — ближайший к Варшаве лагерь массового уничтожения. Была еще одна вещь, которую члены Юденрата делали уже исключительно по собственной инициативе: гетто буквально кишело провокаторами и соглядатаями, через которых гестапо немедленно узнавало о возникновении подпольных организаций, о закупке оружия и местах его хранения, о тайных местах выхода из гетто в город. На первых порах обитатели гетто боялись и ненавидели собственную сволочь так же люто, как немцев, — с теми они, по крайней мере, напрямую, не сталкивались вплоть до 17 апреля 1942 года.
«Рабочие батальоны»... Набирающая всё больший размах германская военная промышленность очень скоро почувствовала недостаток в квалифицированной рабочей силе. В то же время, согласно официальному рапорту гестапо, «40 процентов из полумиллиона евреев, заключенных в гетто, — это ремесленники высокой квалификации: портные, кожевенники, столяры и пр.». Немецкие промышленники призывались использовать этих людей в качестве рабов и создать на территории гетто вспомогательные предприятия, обслуживающие военную промышленность.
Подсчитано, что с начала существования гетто и до лета 1942-го от голода и болезней там умерло около 100 тысяч человек. Эти темпы, однако, показались рейхсфюреру Гиммлеру слишком медленными, и он отдал приказ «очистить Варшавское гетто от евреев из соображений безопасности». 22 июля 1942 года началось «переселение» — массовая депортация в лагеря уничтожения. Главным образом, как уже говорилось, в Треблинку. На улицах гетто появились наклеенные и разбросанные листовки, в которых сообщалось следующее: немецкая администрация, желая улучшить тяжелые условия существования в Варшавском гетто, предлагает всем, кроме работающих в «рабочих батальонах», взять с собой всё необходимое и переселиться в другую часть страны, где они смогут работать и жить счастливо. Мало того, группа в несколько десятков человек была посажена в автобус, и ей показали «трудовой лагерь под Люблином» — тот самый образцовый лагерь, где переселенцам предстояло жить и работать. Первыми начали отправлять стариков и детей — по две тысячи человек ежедневно. Потом эта цифра возросла до десяти тысяч, а к началу 1943 года — до двадцати, тысяч в день. К марту 1943 года в гетто числилось 55 тысяч человек — это всё, что осталось от полумиллионного населения Варшавского гетто. Но на практике их было больше: за счет тех, кто понял обман и спрятался от депортации, или ухитрился сбежать из состава, идущего в Треблинку, или спрятался здесь, спасаясь от облав в других городах Польши. За этими категориями, за «укрывающимися» на улицах гетто охотились сразу и собственная полиция, и гестапо, и «добровольцы» из украинских и литовских охранников. Пойманных отвозили за город, расстреливали их и хоронили в безымянных общих могилах.
Добавить комментарий