Поэзия Галина Давыдова

Ноябрьское 

Не слыша звука слов, не помня смысла жестов, 
Ноябрь весь день смотрел в аквариумный шар, 
Где рыбам облаков недоставало места... 
Ты был самим собой. Ты замирал, дыша 

Предзимней пустотой московских подворотен, 
Где тишь идет на корм досужим голубям… 
Невыносимо свят, безвольно благороден, 
Ты обожал весь мир, ты раздавал себя 

По букве, ты писал в засаленном блокноте: 
«я знаю много больше, чем хотел бы знать…»
И плакал, и сорил обрывками мелодий, 
И верил в снегопад, которому тесна 

Вселенная. Но ты не смог собой нарушить 
Покой моей души — она опять одна, 
Как призрак журавля, что вписан черной тушью 
В расплывчатый пейзаж ноябрьского окна. 
               
Молчи 

Молчи, молчи. Дроби очередную блажь 
на сотни «незачем»… Кради мои созвучья, 
рисуй неслышные: «Не вас, не вам, не ваш...» 
живи в пробелах, между строк. Так будет лучше. 
Не нужно боли. Я такая же. И мне 
уютно знать, что там, за много километров, 
есть тёплый дом, и свет в зашторенном окне, 
и сон ребенка, и хорошие приметы, 
и нежность женщины, похожей на меня… 
Останься с ней. Живи как жил. Дыши легко, и, 
Даря покой всему, что требует покоя, 
Меняй лишь то, что невозможно не менять. 

Чужая память 

Чужая память: ряд старинных книг… 
Свет лампы пыльной… маятники… эхо 
под каменными сводами… уехав, 
не возвращаться. Грустный ученик 
подаст котомку… куцые слова 
опять одеты в новенькие ризы… 
сентябрь… октябрь… ноябрь… декабрь… январь. 
Не возвращаться. Долгий сумрак вписан 
в квадрат окна. Бумага и перо. 
Огонь и пепел. «Скоро будет праздник… 
Ты спишь, Учитель?» Утро, что прекрасней, 
чем сон и смерть. Две птицы под ребром — 
стальная и кровавая… Нигде. 
Не возвращаться. Небо. Под ногами 
Песок и листья. Страх. Чужая память. 
Душа плывёт на запад. Новый день.                    
         
10 000 шагов… 

Десять тысяч шагов по тропинке, ведущей в закат. 
Десять тысяч мелодий — и в каждой моё отраженье — 
Обещанием нежности. Небо так близко — рука 
Превращается в облако, в птицу, в звезду — ты уже не 
Умудренный скиталец, ты весь — этот радостный крик… 
Встань на цыпочки… 
*
День устал. День сползает всё ниже по стенам домов, 
Он — смотри — оцарапал ключицу о твой подоконник — 
И уходит на запад — наш город болеет зимой 
Как простудой… Ноябрь замирает… На старой иконе 
Взгляд у Бога печальный и странно похожий на твой — 
Всепрощающий, горький и светлый, глубокий-глубокий… 
Я шепчу ему строчки стихов, я молюсь на него 
И, с собой о тебе говоря, забываю о Боге. 
*
Долетев до земли, лист теряет сознание. Вдох — 
«метроном… камертон… до-минор… догори во мне» — Выдох. 
Как подарок — декабрь. Отчуждение… хрупкий ледок 
Ожидания новой усталости. Комната с видом 
На январь. Круглосуточно — ветер. И в каждом углу 
Притаился крысенок-сквозняк. Полуночное соло 
Водосточной трубы за окном. Многоточия лун 
Сквозь заплаканный сумрак — как больно выходит осколок 
Равнодушия… 
*
Десять тысяч шагов в одиночество, в маленький мир 
Где большие деревья, толкая друг друга под локоть, 
Говорят о тебе… вспоминают, как были людьми, 
И вздыхая, смолкают. Успей их услышать, потрогать 
Каждый вздох, каждый темно-зеленый, с прожилками, лист, 
Как ладошку любимой, погладить, почувствовать кожей. 
Десять тысяч шагов… ты успеешь. Вздохни, дотянись, 
Это просто как стон. Ты, наверно, когда-нибудь тоже 
Станешь деревом… 

Данное время 

Бессчетные числа отравлены нашей печалью, 
оставлены в четных-нечетных обрывках страничек 
настенного календаря. Приезжаешь. Встречаю. 
Целую тебя между строк. Равнодушный возничий 

(паромщик? таксист? машинист паровоза? — неважно…) 
смеется в усы: расставание по расписанью — 
так просто и ясно. Так странно и больно. И каждый 
из новых визитов в тоску обязательно станет 

сонетом, а, может быть, песней, написанной теми, 
кто слышал гудок (или — плеск?) Бесконечно «встречаться»… 
И в данное время (тобою мне данное время) 
часы отмеряют часы до отсутствия счастья. 

Сотворение мира 

А ночь прошла. И день прошел. И день 
был светел… 
да, любимый, он был светел, 
как след того, кто ходит по воде, 
не намочив сандалий. 
Кто-то третий — 
быть может, Дух, 
а, может, отзвук слов 
Твоих весь день звучал во мне, и память 
звенела колокольчиком: 
«...светло, 
светло, 
светло…» 
Пустяк, что между нами — 
четыре мира, 
сорок сороков 
сердец и душ — я всё же научилась 
дышать тобой — бездумно и легко… 
Все грозы позади, 
и нет причины 
не верить в чудо. 
Встреча до сих пор 
не состоялась, но Вселенский Дворник, 
пошагово исследующий двор 
моей бессонной нежности, покорно 
сметает снег с тропинок… 
Видишь, как 
всё просто, если быть… 
собой всего лишь… 
Я к небу и земле в Твоих руках, 
добавлю солнце
…если Ты позволишь… 

Ковчег 

Ноль градусов в ночи, и твой ковчег, 
похоже, скоро станет ледоколом… 
Обломки междометий и глаголов, 
уснули на сияющем плече 
червонно-золотой луны… 
В тебе 
светло и тихо. 
Хочется летать, но 
боюсь спугнуть твой сон — 
в его объятьях 
покоится полвечности — 
без бед, 
без войн, 
без слёз. 
И, кажется, без нас… 
Но что есть мы? 
Песчинки на ладони 
Всевышнего… 
Ты 
дальше и бездонней, 
чем это небо… 
Я 
опять больна 
случайной теплотой, в который раз 
настигшей так внезапно в сотне жизней 
от прошлой встречи. 
Я прижмусь спиной 
к одной из волн и исцелюсь… 
Спи, Ной. 
             Рифмуй 

Рифмуй: «она-одна», «распад-разлад»...
Такой расклад. Не спорить же с раскладом... 
В согласии с нерукотворным адом 
дурных стихов, шепчи: «не донесла...»
Ты, верю, не со зла... Игра в серсо 
словами и созвучиями — кара 
за принадлежность к племени Икаров, 
рожденных ползать. Потеряв лицо, 
в другом лице лица не разглядеть — 
так имя покидает отраженье 
на тусклой амальгаме... Неужели 
ты до сих пор не понял, что раздеть — 
не значит — подглядеть в дверную щель 
чужого рая. Ты опять не в теме... 
Ты плачешь? плачь... таких не лечит время... 
Таких, как мы, пожалуй, вообще 
ничто не лечит... Росчерком пера 
Господь столкнет нас с плоскости покоя — 
и улыбнется — и придет такое 
же как всегда, безликое «вчера»...
        
Янтарь января 

Остынь… 
Всего, что вырвалось случайно 
Из ваших неслучайных многоточий — 
Вам не прочесть, не отобрать у ночи 
Порочно-непечатные листы. 
Остынь. 

Не ты. 
Совсем не потому, что ты 
Подкожно — невозможно — монотонно — 
Не смог застыть последней мухой сонной 
В плену ее янтарной теплоты. 

Оставь 
Свой след — как наледь на стекле, 
Как на бокале — пальца отпечаток, 
Как сердце оловянного солдата, 
Затерянное в пепле и золе. 

Прости, 
Ты был снаружи — не внутри, 
Неумолимый, мимолетный мальчик, 
Но о зиме, свернувшейся в калачик 
Ты лучше всех умел ей говорить. 

Поверь, 
Ей ровно дышится теперь 
В ленивой мгле. Таинственно и плавно 
Не скрипнет дверь — она молчит о главном, 
Ведь главное не входит через дверь. 

Грусти… 
Листай издание шестое — 
Исправленное, но без предисловий, 
Смотри, как сложно самое простое, 
Когда ему с тобой не по пути. 

Прости. 
Остынь. 
Поверь. 
Оставь. 
Грусти.