Правду сказать, я насмотрелся на этого Дантесишку во время военного суда. Страшная французская бульварная сволочь с смазливой только рожицей и с бойким говором. На первый раз он не знал, какой результат будет иметь суд над ним, думал, что его, без церемонии, расстреляют и в тайном каземате засекут казацкими нагайками. Дрянь! Растерялся, бледнел, дрожал. А как проведал чрез своих друзей, в чём вся суть-то, о! тогда поднялся на дыбы, захорохорился, чёрт был ему не брат... А.И.Синицын (Аудитор военного суда над Дантесом) |
С детских лет мы знаем о трагической дуэли А.С.Пушкина с Ж.Дантесом-Геккереном, окончившейся гибелью поэта. История эта изучена, казалось бы, вдоль и поперёк, но при этом кое-что в ней остаётся неясным и противоречивым.
Так, считается, что Пушкин стрелял в Дантеса, желая его убить, но пуля, попав, по одной версии — в руку, которой прикрывался француз, а по другой — в пуговицу его кавалергардского мундира, отскочила. Дантес якобы упал (а Пушкин этому обрадовался), но затем поднялся как ни в чём ни бывало и на следующий день чувствовал себя превосходно!
Могло ли такое быть? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним об оружии дуэлянтов.
В «Евгении Онегине» Пушкин подробно описал процесс заряжания дуэльного пистолета — с большим знанием дела, основанном на богатом личном опыте (поэт был заядлым дуэлянтом, не позволяя «надменным потомкам» знатных фамилий оскорбить простого дворянина «игрою счастия обиженного рода», хотя сам никого не убивал — стрелял в воздух, удовлетворяясь извинениями, отметим это особо). Обратим внимание на строки:
Гремит о шомпол молоток,
В гранёный ствол уходят пули...
Что значит — «гранёный ствол?» А вот что. В те времена стволы гладкоствольного оружия снаружи были, как и сейчас, цилиндрическими. А вот стволы оружия нарезного снаружи имели форму шести — или восьмигранной призмы. Может быть, это делалось для того, чтобы нарезное (более опасное) оружие можно было с первого взгляда отличить от гладкоствольного. Факт, что ствол нарезного пистолета был гранёным и, следовательно, пистолеты Онегина и Ленского — не гладкоствольные, как почему-то принято считать, а нарезные!
Это подтверждает другая строка: «Гремит о шомпол молоток». При заряжании гладкоствольного пистолета молоток не нужен. Пулю и пыж просто проталкивают вниз шомполом. А вот когда заряжают с дула нарезное оружие... При выстреле пуля должна врезаться в нарезы, для чего её диаметр делается больше калибра оружия. Вот её и «заколачивают» в ствол, уперев в неё шомпол и стуча по нему молотком.
Итак, пистолеты пушкинских героев (а это — обычные, «стандартные» дуэльные пистолеты) были нарезными. Естественно, сам Пушкин и Дантес использовали те же «Лепажа стволы роковые». В музее Пушкина хранятся эти пистолеты. Достаточно взглянуть на их гранёные стволы. Зная это, попробуем оценить историю о пушкинской пуле, отскочившей то ли от пуговицы, то ли от руки...
Стрелялись с десяти шагов. В «Истории военного искусства» А.А.Строкова мне попалась схема боевых порядков пехотного батальона той поры. Размеры этих порядков указаны на схеме в шагах (по тогдашним уставам). Пересчитав эти цифры в метры, я убедился, что речь идёт о двойных шагах (была такая мера длины: шаг левой и шаг правой считались одним шагом). Очевидно и дистанции стрельбы мерялись такими же, двойными, шагами (оцените, кстати, в этом свете дальность стрельбы «малоэффективного» гладкоствольного ружья той поры — 400 шагов (640 метров — как у АК-74!), а на 200 шагах половина солдат попадали в цель — при том, что на обучение стрельбе давали два патрона в год!).
Десять шагов превращаются в 16 метров (согласитесь: если мерить одиночными шагами, получается всего 8 метров — гарантированное взаимное самоубийство!). С такой дистанции пуля из ПМ (калибр — 9 мм, длина ствола — 5 см) легко пробьёт руку, а, попав в пуговицу, загонит её в тело владельца! Что же сделает нарезной пистолет калибром вдвое больше, чем ПМ, а длиной ствола — вчетверо больше?! Вес его пули и её начальная скорость в несколько раз превосходят аналогичные показатели пули ПМ. Какая же у неё кинетическая энергия?!
Вспомним Пушкина. Пуля Дантеса попала ему в район тазобедренного сустава, и он рухнул, как подкошенный. Ибо удар такой пули сравним с ударом лома.
Представим себе «максимальный» вариант. Дантес стоит, прикрываясь рукой. Пуля попала в руку, под которой — пуговица. В этом случае пуговица и осколки костей руки должны были вылететь вместе с пулей с противоположной стороны!
Единственный вариант, при котором пуля могла отскочить от пуговицы — если бы она попала в пуговицу стоящего боком к Пушкину Дантеса по касательной, лишь слегка задев её. Даже и в этом случае француз должен был получить сильный толчок, от которого действительно мог упасть.
Но такое «касательное попадание» означает, что Пушкин промахнулся? Могло ли такое случиться? Из уже упоминавшегося ПМ сегодняшние офицеры стреляют с 25 м и, при более-менее регулярной тренировке, попадают в «яблочко». А с 16 м, да ещё — из пистолета со стволом вчетверо длиннее?! А то, что Пушкин был хорошим стрелком и регулярно упражнялся, — известно (помните: секундант Ленского попадал с 5 саженей в туза? Наверняка поэт описал свои способности). Так мог ли он промахнуться?
Конечно, Пушкин был ранен. Но — за несколько секунд до своего выстрела! Тут одно из двух: если рана вызвала шок — поэт вообще не смог бы выстрелить. А если нет — к моменту выстрела потеря крови должна была быть небольшой; от этого Пушкин не мог ослабеть настолько, чтобы плохо видеть своего противника. Да и потом, как известно, в такие стрессовые моменты в крови у человека резко подскакивает уровень адреналина, так что в первые минуты раненый просто не замечает своего ранения, полностью сохраняя ясное сознание.
Если Пушкин был разгневан на Дантеса и жаждал его убить, он должен был сохранить ясность мысли и твёрдость руки до самого выстрела и только потом, добившись цели, начать «отключаться». Примерно так это и произошло.
Дантес же, как известно, остался жив и здоров. Вывод: никакого ранения он не получал! Но ведь говорят: после выстрела Пушкина француз упал? Ну и что? Однажды, в те же годы, князь Голицын тоже стрелялся с одним французом. Так тот упал в обморок от одного вида наведённого на него пистолета, даже не дождавшись выстрела. А не по той ли причине упал и Дантес — ведь, судя по его поведению на суде после дуэли, или по тому, как он бросился извиняться, когда Пушкин вызвал его в первый раз (и даже женился на сестре Натальи Гончаровой) — храбрецом этот пассивный гомосексуалист не был...
Кстати, то, что поэт был ранен в бедро, подтверждает это: это надо же было так промахнуться! С аналогичной дистанции Мартынов попал Лермонтову в сердце, убив поэта в мгновение ока. Так что Михаил Юрьевич невольно польстил Дантесу, написав:
...хладнокровно...
Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И сердце, судя по всему, колотилось, и душа в пятки ушла, и рука тряслась!
Но если Пушкин не мог промахнуться и при этом не попал в Дантеса, куда же он целился? А туда же, куда и Лермонтов в своей дуэли с де Барантом — в воздух! Вспомним слова поэта:
Но отправлять его к отцам / едва ль приятно будет вам.
Да! Одно дело — дворянину вызвать обидчика на поединок, защищая свою честь, и совсем другое — христианину (да и просто человеку) совершить убийство, взять грех на душу... Вспомним опять же Лермонтова в дуэли с де Барантом: «Я решил показать ему, что русские офицеры не уступят французам в храбрости!» — сказал он своему троюродному брату Акиму Шан-Гирею. «Показал тем, что в воздух выстрелил?» «Ну а что же, убивать его, по-твоему было?!»
Для таких прекрасных стрелков, как Пушкин и Лермонтов, выстрел в цель гарантированно означал — «на убой», поэтому они очень осторожно относились к своему умению. И, по свидетельству очевидцев, перед смертью Пушкин говорил: «Его (Дантеса) смерть не доставила бы мне удовольствия. Я его прощаю».
Так не много ли чести вот уже 166 лет мы оказываем французскому проходимцу — приписывая ему ранение от руки Пушкина, которое он не получал?..
Добавить комментарий